Человек-праздник, человек-оркестр, человек-… чуть не написал “паук” (хотя и это было бы правдой), Николай Николаевич Дроздов сегодня, 20 июня, отмечает свой юбилей. 70 лет — это вам не на острове насекомых глотать. Это более чем серьезно! Хотя слово “серьезно” с вечно улыбающимся телебиологом почему-то никак не связывается. Дроздов — прежде всего душа-человек. Сегодня его поздравляют все люди и животные планеты Земля.
— Николай Николаевич, вам всего 70?! Удивительно! А многие, кому я сообщил эту радостную новость, делали большие глаза, думая, что гораздо больше. Наверное, это потому, что вы очень давно уже на телевидении...
— Ну, слава богу, что я оказался моложе. Это всегда приятно.
— Вашему внуку три года. Вы с ним на равных?
— Практически да. Старый и малый.
— Да какой вы старый!.. Вы можете сказать, что почувствовали на себе все плюсы и минусы человека из телевизора?
— Насчет плюсов не знаю, а все минусы публичного лица присутствуют. На улице пройти нельзя, чтобы тебя не узнали, а это тяжело. Тем более что я всегда пользуюсь городским транспортом. Но слава богу, что моя программа не развлекательное шоу, поэтому не вызывает такого всеобщего возбуждения в массах. Вот я помню, как-то на улице оказался вместе с Якубовичем. Это был конец света! Все хотели его потрогать. А со мной только здоровались, и все. Так что, по сравнению с Якубовичем, мне еще легко.
— А когда вас узнают, то по нашей доброй русской традиции выпить не предлагают?
— Почему-то нет. В жизни я произвожу очень серьезное впечатление. Да и непьющий я. Мой идеал — профессор Федор Углов, президент Всероссийского общества трезвости. Сейчас ему 104 года. Он давным-давно еще писал, что пить не надо. Я не настолько строгий его последователь, ведь в очень малых дозах алкоголь может быть и полезен.
— Всем известно — вы человек строгих правил. Да и родословная у вас какая! Вы же двоюродный прапраправнук знаменитого митрополита Филарета.
— Он был монахом. Митрополит Московский и Коломенский Филарет в миру звался Василий Михайлович Дроздов. Он родился в 1782 году, а умер в 1867-м. По поручению Александра II он написал Манифест об отмене крепостного права и считался одним из главных златоустов того времени, его проповеди были очень доходчивы.
— Среди людей, которые вас узнают на улице и так по-доброму смотрят в метро, как вам живется?
— Нормально, кругом хорошие люди. У нас все россияне хорошие люди.
— Но кажется, что человек, который очень любит животных, должен не слишком любить людей. У вас с этим нет проблем?
— Ни в коем случае! Я всегда люблю людей больше, чем животных. Да и животных я не столько люблю, сколько хорошо знаю как ученый, биолог. Я особенно интересуюсь змеями, пауками, скорпионами, но это не значит, что я их люблю. Отцы христианской православной церкви завещали нам, что любить надо всех людей. Но это очень трудно. Мне очень нравится, как обращался к людям Серафим Саровский. В то время не было ни газет, ни телевидения, ни радио, но к нему шли со всей России. И кто бы к нему ни приходил — простой человек или раскаявшийся вор и убийца, —он всех встречал одной фразой: “Здравствуй, радость моя”. Вот такого уровня любви к людям хочется достичь.
— Вы сказали, что нельзя любить паука. А я помню, когда был у вас дома, вы так любовно на своих пауков смотрели!
— И все-таки это не любовь к пауку, а большой интерес. Вот один скажет: я люблю родину, а другой — а я люблю сосиски с капустой. Но это же не одно и то же чувство, правда? За родину я могу жизнь отдать, но не отдам же я жизнь за сосиски с капустой.
— Вы дважды были на острове в программе “Последний герой”…
— И очень рад. И благодарен руководству Первого канала за то, что они меня туда приглашали, благодаря чему я смог пройти хорошую программу оздоровления. За 36 дней я сбросил там 12 килограммов.
— Было видно, что вы прекрасно там себя ощущали.
— Это было счастье общения с дикой природой. Я чувствовал там себя Робинзоном. Правда, Пятниц оказалось много…
— Но в отличие от вас, сеньор Робинзон, ваши Пятницы, по-моему, не чувствовали счастья общения с дикой природой. Им-то было ой как нелегко.
— Мне как-то неловко даже от такой похвалы. Я просто знаю природу и каждую секунду наслаждался наблюдением за животными, деревьями, небом, волнами.
— А еще вы там на острове с большим удовольствием питались всяческими насекомыми.
— Я бы не сказал, что с удовольствием. То, что есть, то я и буду есть, мне много не надо. Двух личинок проглочу, мне и достаточно. Или трех. Они ведь большие.
— И какие они на вкус, Николай Николаевич?
— На вкус как вата, смоченная жиром. Вот так я и замаривал червячка.
— Какие у вас еще были в жизни экзотические питательные ощущения, кроме тех личинок?
— Я вспоминаю, как в студенческие годы мы ели в зоопарке бегемота. С ним что-то случилось, и он погиб. Потом с него сняли шкуру для Дарвиновского музея. Так что от бегемота осталась куча мяса. Его пожарили, и мы с друзьями это бегемочье мясо разнесли по домам. Кто делал из него шашлыки, кто котлеты, кто суп варил. Вкусно было.
— Вы гурман?
— Как-то мне подали устрицы, а ведь это изысканное блюдо, но никакого вкуса я так и не ощутил. Подумаешь, моллюск, смоченный лимоном, ну и что? Самое вкусное для меня — ржаная лепешка. А еще гречневую кашу на растительном масле очень люблю. Ну и тридцать граммов водочки с малосольным огурчиком. Именно тридцать, даже не пятьдесят! А вообще для меня самое лучшее лакомство — блюдо из овса.
— Скажите, сегодня дома помимо людей какие насекомые и животные у вас обитают?
— Во-первых, насекомые — тоже животные. А во-вторых, у меня есть пауки, но это не насекомые, а паукообразные. Насекомые имеют по шесть ног, а паукообразные — по восемь. Живут они в небольших пластмассовых террариумах. Такие сейчас в любом зоомагазине продаются. Очень удобно!
— Сколько у вас этих друзей?
— Всего два паука-птицееда. Они мне нужны для души. К тому же они не нуждаются в общении с человеком, поэтому мне спокойно, когда я надолго уезжаю. А вот собаку и кошку так не оставишь, поэтому у меня их и нет. Зовут пауков Пенелопа и Телемах. Имя Телемах мне нравится еще и тем, что это как-то связано с телевидением.
— Помню, вы любили доставать из карманов змей и пауков и сажать их людям на плечо или на голову. Привычка осталась?
— А как же! Надо людей приучать к природе.
— Вы в жизни вообще ничего не боитесь?
— Боюсь согрешить. С большими грехами получается, а вот с малыми — не очень. Например, съел лишнее или поспал больше — уже грех. Есть такая молитва на церковнославянском, где человек просит прощения за свои грехи: или объядохся, или опихся, или без умах смеяхся, или безгодно спах.
— Наверное, в экспедициях вам где только спать не приходилось…
— Да, прямо на голой земле спал. Сплю, а муравьи покусывают. Когда на острове спал на земле, всегда выбирал свежеутоптанную тропинку. Через меня перебегали какие-то крабики, жуки.
— И зимой, конечно, в лесу спали?
— Да, у костра. Два бревна с краю, одно сверху, а посередине огонь. А сзади, чтобы не дуло, стелется экран из еловых веток. Такой костер называется нодья, при нем спать хорошо.
— Ни разу не замерзали?
— Никогда. Только все эти ночевки потом о себе напоминают, когда кости ломит. Как говорит молодежь — все это очень экстремально.
— Сколько длилась ваша самая продолжительная экспедиция?
— Один год. Я тогда был в Австралии.
— И как же вы столько времени обходились без женщины?
— Если занят любимым делом по самую макушку, то эта проблема может и подождать.
— Николай Николаевич, вы же еще петь любите! Вот есть такие люди, их не просят, а они все равно поют. Вы тоже такой?
— И я такой. Всегда пою в машине, когда еду за город. И дочка со мной поет, и внук, и жена. Русские народные пою, а особенно советские. Многие мои друзья любят, как я пою романсы. “Утро туманное”, например.
— А сегодня, в свой юбилей, какую песню вы для себя бы спели?
— “Славное море, священный Байкал”. Я ведь спускался на дно Байкала, на глубину четыреста метров. Чего я только там не видал! “Эй, баргузин, пошевеливай вал”, “славный мой парус, кафтан дыроватый”, “в дебрях не тронул прожорливый зверь, пуля стрелка миновала…”. Очень мощная песня. В какой-то степени это и про меня.
