У каждого из этих людей своя жизнь. Своя судьба. Их объединяет лишь один штрих в биографии. Казалось бы, такой маленький и совсем незначительный. Просто когда-то родители случайно нарекли их именем, которое, как оказалось, досталось и самому жестокому диктатору ХХ века Адольфу Гитлеру.
Русских Адольфов только в Москве и Санкт-Петербурге насчитывается больше двух тысяч человек. Практически все они пережили Великую Отечественную войну. По нашим данным, после 1945 года ни одного Адольфа в Советском Союзе зарегистрировано не было.
Как тезки фюрера выживали во время войны и как сложились их судьбы в послевоенные годы — в материале специального корреспондента “МК”.
Окраина Петербурга. Подхожу к старой пятиэтажке, готовой под снос.
— Не подскажете, в какой квартире живет Адольф Константинович? — обращаюсь к пожилой дворничихе с метлой в руках.
— А зачем он вам понадобился? — насторожилась женщина. — Адольф у нас здесь один. Я прихожусь ему женой. Анна Степановна, — протягивает руку.
Через десять минут мы уже сидели в уютной квартирке семьи Поляковых.
79-летнему Адольфу Полякову не довелось нюхать пороха. Он не защищал Родину с оружием в руках, не укрывался в окопах от вражеских пуль, но тоже пострадал от войны — из-за своего тезки. “Три года я провел на вражеской территории, а победу встретил с позорным именем канцлера Германии”, — разводит руками старик.
Страх перед фюрером
— Откуда такое имя? Черт его знает! — пожимает плечами Адольф Константинович. — Вроде отец назвал меня в честь своего друга детства. Кем был тот человек — русским или немцем, — никогда не интересовался. Правда, крестили меня Андреем. Но это имя было для меня чужим.
Родное, пусть даже и германское, имя не наложило отпечаток на характер Полякова. Про таких, как он, говорят — простой русский мужик. Рубаха—парень. Даже в разговоре о мной не стесняется в выражениях. Рубит правду-матку.
— До войны наша семья — мать, отец, сестра и я — жили в Володарке. Володарку знаете? — заглядывает мне в глаза Адольф Константинович. — Это в 19 километрах отсюда. Когда объявили о начале войны, мы надумали удрать в Ленинград к родственникам. Спешить не стали. По радио передавали, что немцы еще далеко. Мы распихали по мешкам кое-какие вещички. И тут нам объявляют, что немецкие захватчики прорвались в Стрельну. Начальство Володарки не удосужилось предупредить об этом население. Через несколько дней немцы заняли наш поселок.
Так, поселковая власть перешла в руки фашистских захватчиков. Теперь, чтобы получить разрешение на выезд, селянам приходилось идти на поклон к новым хозяевам.
— Деньги у нас быстро закончились. Покупать продукты стало не на что. Немцы нас не кормили. Когда был съеден последний желудь, мы надумали выехать в Новгородскую область, — продолжает собеседник. — Разрешения на выезд не удалось выпросить, тогда мы решились на побег. Думали, постепенно своим ходом добредем от деревни к деревне — где-нибудь да схоронимся. Сложили шмотки на санки и потрусили.
Далеко уйти Поляковым не удалось. Через пару километров их нагнала машина с полицаями. “Нас схватили за шкирку, покидали в грузовик и отправили в концлагерь в Красное Село”, — Адольф Константинович уже спокойно вспоминает о прежних временах.
Поляковы пошли по этапу. Псков, Литва, Эстония...
— Потом был Мюнхен. Нас выгрузили грязных, вшивых, но в теплой одежде на залитый весенним солнцем перрон и отвезли… в зоопарк. Там нас рассадили по клеткам, а немцы приходили поглазеть на “дикарей русских”…
Последним пристанищем семьи стала Бавария.
Шел 42-й год.
— Я что-то запамятовал, как назывался тот немецкий город, где находился наш концлагерь, — мужчина хмурит лоб. — Но мы там не задержались. Однажды приехали немцы — крестьяне — отбирать себе работников по хозяйству. В итоге мы всей семьей оказались в крошечной баварской деревушке на берегу озера.
Всех членов семьи Поляковых раскидали по семьям. 14-летний Адольф с пяти утра до позднего вечера доил коров, убирал за свиньями, следил за садом в несколько гектаров да собирал хмель на гигантских плантациях.
— Фамилия “моих” стариков была Шпренер. Жену звали Тереза, а вот имя ее супруга я что-то запамятовал. Относились они ко мне хорошо, — вспоминает Адольф Константинович. — Хозяин, тот вообще Гитлера ненавидел. Так прямо мне об этом и заявлял. Мы со стариком втайне от полицаев умудрялись слушать последние радиосводки Информбюро из Москвы. Немецким гражданам было запрещено слушать вести с фронта — неповиновение грозило смертной казнью через повешение. Хозяину же было важно знать положение дел их армии — его сын попал в окружение под Сталинградом. Вот так, прижавшись ухом к радиоприемнику, он переживал за своего парня, а я за нашу страну.
Уже в 45-м году, когда стало известно о поражении немецкой армии, в дом к Шпренерам заглянули местные полицаи. Выпили.
— Это кто? — неожиданно указал один из мужчин на парня.
— Это русский, он мне помогает по хозяйству, — ответил хозяин дома.
Изрядно захмелевший немец схватил подростка и потащил в чулан. Поставил “пленника” к стене и направил на него дуло винтовки.
— Как звать?! — крикнул по-немецки.
— Адольф, — пропищал перепуганный до смерти пацан.
Услышав имя канцлера Германии, мужчина опустил оружие.
— Считай повезло… — отвесив парню подзатыльник, удалился.
Но это не единственный случай, когда имя диктатора спасло Полякова от возможной гибели.
— В один из выходных дней я отказался работать. Мы поругались с хозяином, и он, недолго думая, отправился в комендатуру и нажаловался на меня. А я думал, мы с ним подружились… — машет рукой Адольф Константинович. — В тот же день к нам в дом явились люди в военной форме. Устроили мне допрос. Грозились сослать в концлагерь и показать “сладкую жизнь”. Но, когда я произнес свое имя, они замешкались, словно нашкодившие школьники. Переглянулись и вышли на двор. “Как это мы будем Адольфа наказывать?” — чесали головы фашисты. До конца войны меня больше не трогали, даже ни разу не вызвали на допрос. Видимо, страх перед Гитлером был настолько силен, что даже на его тезку они не осмеливались поднять руку.
Заложник имени
Однако если во время войны имя фюрера оказалось для Адольфа спасительным, то по возвращении домой ему пришлось сполна ответить за это.
— Вернувшись на родину в Ленинград, меня тут же вызвали в Смерш, — рассказывает Адольф Константинович. — Стали расспрашивать, откуда такое имя. К тому же у них вызвал серьезные опасения тот факт, что я всю войну провел на немецкой территории. В итоге мне посоветовали сменить хотя бы имя. В противном случае они пророчили мне серьезные проблемы.
Поляков отказался. “Так меня назвал отец! И к Гитлеру это имя не имело никакого отношения”, — стоял на своем молодой человек. Тогда русский Адольф еще не предполагал, что собственное имя вкупе с трехлетним пребыванием в немецком плену ляжет несмываемым клеймом на его репутации.
— В послевоенные годы все фонарные столбы в Ленинграде пестрели объявлениями: “Требуются ученики…” Набор производился на всевозможные специальности. Выбирай — не хочу! — делится собеседник. — Но куда бы я ни сунулся, мне везде указывали на дверь. Однажды я пришел вместе с толпой молодых ребят на одно предприятие. Мы заполнили анкеты. Трудоустроиться удалось всем, кроме меня. Мою анкету даже не приняли. Мой отец пытался пристроить меня на Кировский завод — до войны он занимал там высокую должность. Но мое заявление завернули без объяснения причин. Так несколько месяцев я обивал пороги разных организаций. Все оказалось напрасно. Сотрудник Адольф, вернувшийся из фашистского плена, мог отрицательно повлиять на имидж учреждения! В итоге я отправился на стройку — грязную работу мог выполнять человек с любым именем и любой биографией. Меня ведь и в партию не принимали по тем же соображениям. А когда я пытался поступить в художественное училище, мне вернули документы, даже не допустив до экзаменов. А ведь некоторые наши знаменитые художники пророчили мне великое будущее…
Только вернувшись из армии, куда Полякова тоже не сразу взяли, и памятуя о провальных попытках трудоустроиться, Адольф решил переписать собственную биографию. Имя менять не стал. Но тот пункт, что во время войны он работал на немцев, удалил. В итоге молодого человека приняли в Лениздат на должность печатника.
…Спустя годы огромный портрет Адольфа Полякова висел на стене многоэтажки напротив ленинградского ТЮЗа. Чуть выше была надпись “Лучшие люди района”.
Связанные одной цепью
1487 человек — в Москве. 890 — в Санкт-Петербурге. Невероятно, сколько всего людей с именем диктатора ХХ века насчитывается сегодня по всей России.
Петров Адольф Павлович, Сидоров Адольф Федорович, Иванов Адольф Михайлович… Чисто русская фамилия. Отчество — без единого намека на иностранное происхождение. И только имя выглядит здесь чужеродным органом.
— Эх, знать бы моему отцу, против кого придется воевать, вряд ли он тогда своего единственного сына назвал бы Адольфом, — сетует столичный Адольф Геннадьевич Королев. — Я ненавижу свое имя! Несладко мне пришлось в послевоенные годы. Ведь я родился в конце 41-го года. Естественно, ни у кого не возникло сомнений, что меня назвали в честь Гитлера. Мой отец прошел всю войну, а по возвращении домой его сослали в сталинский лагерь в Республику Коми как врага народа. Причиной ссылки послужило мое имя! Кстати, мне так и не удалось выяснить историю своего имени. Папа скончался в тюрьме от туберкулеза в 52-м году. Мамы не стало весной 53-го. Так я оказался в детдоме. Парадокс, но дети там были гораздо мудрее взрослых. Никто из ребят ни разу не попрекнул меня странным именем. Позже я, конечно, думал его сменить. Но, как человек старой закалки, не решился. Правда, сегодня прошу своих детей, чтобы после моей смерти на могиле выгравировали только фамилию. Не хочу лишний раз смущать посетителей погоста именем фюрера.
Судьбы большинства русских Адольфов переплетаются, как корни одного дерева. Таково было веяние времени. Имя диктатора действовало на советских людей раздражающей красной тряпкой.
Я обзвонила несколько десятков тезок Адольфа Гитлера с одним вопросом, как сложилась их судьба в послевоенные годы.
Адольф Иванович Гущин: “Войну мы провели в оккупации. Мой отец в 33-м году начитался газет, вот и назвал меня Адольфом. В то время в нашей стране витал дух интернационализма, а немецкие социалисты считались братьями по классу. Было модно называть новорожденных Карлами, Розами и другими немецкими именами. Так вот и я получил имя Адольф. Конечно, не очень приятно было жить с этим именем. Но со временем привык”.
Адольф Эдуардович Богат: “В 45-м году мне как раз стукнуло восемь лет. Пошел в школу. И там-то ко мне намертво приклеилось прозвище Гитлер. Ничего обиднее этой клички для ребенка в то время не было. Так что все мое детство прошло в кулачных боях. А в седьмом классе к нам пришел еще один Адольф. Естественно, мы с ним не могли не подружиться. Отбивались вместе от одноклассников. Кстати, мы по сей день с ним общаемся. Правда, приятель все-таки по окончании школы сменил имя, стал Иваном. Говорил, что из-за Адольфа у него в институте возникали проблемы. Бороться одному с сокурсниками оказалось не под силу… Но я его до сих пор зову Адольфом. Он не обижается”.
Адольф Дмитриевич Исупов: “Давненько ко мне так не обращались. Для знакомых я уже много лет Анатолий. Хотя по паспорту остался Адольфом. Такое имя я получил совершенно случайно. Когда родители понесли меня крестить, православный священник почему-то предложил назвать меня Адольфом. Дело было в 1924 году. Конечно, тогда никто понятия не имел о каком-то Гитлере. Я всю войну прошел с этим именем. Никто из моих сослуживцев не тыкал в меня пальцем, никто не оскорблял, не удивлялся. На фронте не до этого было. В итоге 35 лет я отдал воинской службе. Вышел в отставку в звании полковника”.
Адольф Наумович Погост: “Я родился в 39-м году, в деревеньке под Курском. Адольфами в нашем селе тогда назвали всех младенцев. Дело в том, что в 1939 году был заключен с Германией пакт о ненападении. Колхозники испытывали благодарность к Гитлеру, который гарантировал мир. Честно говоря, я никогда не испытывал дискомфорта по поводу своего имени. Но вот когда моя дочь решила внука назвать в мою честь, я категорически воспротивился. Мне кажется, аура у этого имени все-таки не очень благоприятная”.
Адольф Иванович Степанов: “Я интересовался историей многих русских Адольфов. Так вот — именно во время войны наших детей называли таким именем. Просто матери новорожденных, те, что были под оккупацией, думали таким образом спасти младенцев от смерти. Странно, но немцы действительно более благосклонно относились к тем семьям, в которых росли Адольфы. С одной стороны, это кажется предательством, но любая женщина прежде всего думает о жизни своего ребенка. Таких семей было немало в Советском Союзе. В такой ситуации оказался один из моих приятелей — Адольф Матвеевич Куприянов. Когда его отец вернулся с фронта, он не простил своей жене этого поступка. Быстренько развелся и отказался от сына. Скорее всего он просто-напросто испугался за собственную шкуру…
