Владимир Мотыль навсегда войдет в историю отечественного кино. Потому что он снял то, что никому никогда не удавалось, — лучший советский вестерн “Белое солнце пустыни”. А еще “Звезду пленительного счастья”, “Женю, Женечку и “катюшу”… Он очень непростой человек, оттого и нарывался на непонимание, зависть и хамство. Но кто сказал, что талантливые люди должны быть простыми? Сегодня знаменитому режиссеру исполняется 80 лет. Поздравляем!
— Я закончил съемки своего нового фильма “Багровый цвет снегопада”, где впервые стал не только режиссером-постановщиком и автором сценария, но и генеральным продюсером. В целом — от сбора материалов для сценария — это заняло почти 6 лет. Съемки шли во все времена года. География картины охватывает восток и запад России, Сибирь, Москву, Петроград, Украину, Европу. В ближайшие месяц-два приступлю к монтажу. Если бы предстояло сесть за воспоминания, то эпиграфом, верно, избрал бы строку Пушкина “Живи один, дорогою свободной иди, куда влечет тебя свободный ум”. Известно, что если ты искренен в своем искусстве и выбираешь дорогу сам, то убеждаешься: дорог свободных нет. Они всегда с преградами — случайными, нежданными, которые надо изловчиться преодолеть. Всю мою жизнь в кино можно назвать одним словом — “преодоление”. Ведь снято всего 9 фильмов за почти полвека в кино.
— Вы считаете, что это мало? Ведь не количеством картин режиссер потом оправдывается перед Всевышним, а тем, что сделано по сути.
— Не могу согласиться. Нереализованных замыслов, готовых сценариев не один десяток. Впустую были потрачены силы. По второму образованию я историк и в основном тяготел к событиям прошлого Отечества. Но большинство моих замыслов не было реализовано.
— Они не состоялись из-за советской цензуры?
— Отрицательные заключения редакций, парткома, дирекции. Ни на одной киностудии в штате я не служил. До кино был главным режиссером театра в Свердловске. Ушел после закрытия одного из лучших моих спектаклей. Было это во времена Хрущева. Пошел в ассистенты на Свердловскую киностудию. Это была работа в штате, и я понял уже тогда, что ни на одной студии не смогу себя реализовать. Увидел, как давят парткомы, фабкомы, дирекции, главные редакции. Предпочел договорную систему. Увы, это скверно отражалось на благополучии семьи. Не пошел и в штат “Мосфильма”, даже когда бывший министр кинематографии Ермаш после “Белого солнца пустыни” при мне позвонил директору “Мосфильма” Сизову. Работать в рамках постоянного насилия над психикой, над душой? Какой я боец в штате? Я солдат, выполняющий приказы.
* * *
— Понимаю, вы не мыслите себя без свободы. Вас преследовали за “Женю, Женечку и “катюшу”, были проблемы и с “Белым солнцем”, и со “Звездой пленительного счастья”. Но когда наступила перестройка, “судьбоносный” VI съезд кинематографистов, вы это восприняли на ура?
— Как историк, я знал, что реформы, которые круто меняли жизнь России, приводили и к немалым испытаниям и потрясениям.
— Но ведь декларировалась отмена цензуры. Лежавшие “на полках” фильмы стали показывать. Вы же должны были этому радоваться!
— Конечно, все это было закономерно. Но я посчитал, что не надо возвращаться в советское прошлое, и обратился к любимому Чехову, к его рассказу “Дуэль”. Хотя Хейфиц уже снял хороший фильм с Далем, которого я очень любил. Я не мог сиюминутно отражать те исторические процессы, которые происходят в России. Ни один фильм не смог бы снять, если бы не переносил собственное сострадание на моих главных героев. Я пригласил польскую актрису Агнешку Вагнер по рекомендации Эвы Шикульской, снимавшейся у меня. А главную роль сыграл Андрей Соколов. Тот фильм называется “Несут меня кони”.
— Когда на том самом съезде большинство режиссеров кричало: “Долой Бондарчука и всех этих официозных генералов”, вы не участвовали в этом массовом кликушестве?
— Нет. Но не разделял тогда позиции Владимира Наумова. Он выступил в защиту Бондарчука и режиссеров старшего поколения и сказал, вызвав возмущение всего зала: “Вы зовете к демократии, а готовы вы к ней, вы созрели для нее?” В тот момент я не принял эти слова, хотя и не участвовал в воплях. Наумов, на мой тогдашний взгляд, был консерватор, отношения между нами охладели. Но прошли годы, и я понял, что он был прав. Страна не доросла ни до демократии, ни до цивилизованного капитализма. Сейчас говорят, что у нас эпоха продюсерского кино. Действительно, продюсеры присвоили себе полную власть в кинематографе: они выбирают темы, заказывают сценарии, утверждают их, имеют право командовать сценаристами, даже выбирают актеров! Но, к счастью, Господь предупредил меня еще в 1991 году. Была августовская революция, и мы с женой — с провизией, с термосом — отправились защищать Белый дом. И вот в том году случилось событие, которое меня сильно насторожило.
Я снял большой романтический фильм “Расстанемся, пока хорошие” по идее рассказа Фазиля Искандера. У этого фильма был молодой продюсер, бывший администратор какой-то киностудии. Он великолепно сориентировался в ситуации и, как мне рассказали, закупил массу западных дешевых картин. Все эти фильмы пошли по стране, и продюсер подумал: зачем выпускать картину, тратиться на рекламу, печать копий. И вот он задешево продает мой фильм одному из наших телеканалов. А ведь это была высококлассная работа великого оператора Владимира Ильина, которого затем взял Герман. Это был первый художественный фильм, снятый на Северном Кавказе зимой! Были ситуации очень сложные: снежные лавины, заносы. Увидя фильм, Фазиль Абдулович на премьере высказал удовлетворение нашей работой. Однако разбогатевший молодой продюсер отказал трем международным фестивалям. Я был ошеломлен первым проблеском “свободы свинства”.
Позже мне удалось копию этой картины вывезти в США, в Вашингтон, и там в престижном центре Кеннеди состоялся мой творческий вечер. Показывали и “Белое солнце пустыни”. Американцы хорошо приняли фильм. Но “Расстанемся, пока хорошие” произвела на них куда большее впечатление. И только теперь, после того как эта моя неизвестная картина пролежала на складе одной из наших телекомпаний более полутора десятилетий, лучшая наша фирма DVD издает ее. Талантливейший грузинский актер Георгий Дарчиашвили, которого я после долгих поисков отыскал в Тбилиси, снялся в центральной роли. Но так как это была “абхазская тема”, грузинские театральные деятели изгнали Георгия из театра, он был вынужден покинуть родину и отправиться в США в качестве чернорабочего, чтобы помогать семье выжить. Когда я прилетел в Америку и узнал, что он находится там, то сразу с ним связался, но Георгий не смог приехать на просмотр из-за отсутствия средств.
* * *
— Когда артист нужен, когда он молод, его используют режиссеры, приглашают телеканалы. Но вот проходит время, и очень многих из них забывают. Почему жизнь так несправедлива? Почему известным в прошлом артистам не помогают хотя бы материально, чтобы они жили нормально?
— Потому что их молодость, их успехи пришлись на советский период, когда системы “звезд” не было. Если бы они были знамениты в наши дни, то после громкого успеха они смогли бы обеспечить себя и своих близких на всю жизнь.
Вспомним недавнюю трагедию в Театре сатиры. Ушел из жизни знаменитый Спартак Мишулин, сыгравший Саида в “Белом солнце”. В государственных театрах фактически продолжается уравниловка. И звезды не получают суперокладов. Великий актер нуждался. У него жена, дочка, и жил он не в роскошной квартире. Приходилось разъезжать по стране. Работать на износ. Я встретился с ним и предложил сыграть в спектакле, который хотел поставить в Сатире по Стоппарду — “Вот идет свободный человек”. Побывал у Ширвиндта, который тепло, даже ласково принял. И вдруг в театре ополчились, а сам Александр оказался мягкотелым. Он ответил: “Знаешь, Володя, эта пьеса была поставлена в Театре Маяковского и ее быстро сняли с репертуара”. На это я ответил ему: “А исторический пример не убеждает? “Чайка” в Петербурге провалилась, а потом была поставлена в Художественном и осталась на знамени театра!” Когда я узнал о смерти Спартака, с ужасом подумал: он бы мог еще жить и жить. Он бесконечно играл Карлсона. Если бы постановка по Стоппарду состоялась? Отвлекла бы его от концертной деятельности…
— Скажите, вам, режиссеру с мировым именем, не унизительно ли просить деньги у олигархов?
— Никаких унижений. У меня оказался мой ангел-хранитель в лице руководителя администрации первого президента Ельцина — Валентин Борисович Юмашев. Борис Николаевич Ельцин очень любил “Белое солнце пустыни”. Ведь фильм почти тридцать лет спустя получил Государственную премию. На нее космонавты выдвигали не раз, но мои влиятельные коллеги-кинематографисты всякий раз отвергали. По их воле эта картина не посылалась не только на зарубежные фестивали, но даже на наш, внутрироссийский.
* * *
— Как отразилась страшная история России ХХ века на вашей семье?
— В Гражданскую войну моя мать была сестрой милосердия на стороне красных. Затем раскулачивали моего деда, белорусского крестьянина. Ее мужа (моего отца), польского иммигранта, арестовали, и он погиб на Соловках. Мою мать сослали на Северный Урал. До ареста она работала у знаменитого педагога Макаренко. Между прочим, он ее и спас от ссылки на Крайний Север, куда отправили моего деда с большой семьей, где некоторые из братьев и сестер матери погибли. А на Урале в самом раннем детстве началось увлечение, ставшее страстью. Я не пропускал сеансы кинопередвижек, вырезал из газет и журналов кадры из фильмов.
— Сейчас бывшие герои становятся предателями, и наоборот. В “Белом солнце” люди Абдуллы показаны как враги, а ведь сейчас для многих они стали героями войны за независимость. Когда вы сейчас приезжаете в Дагестан, Таджикистан, не чувствуете, что отношение к вашему фильму изменилось?
— Нисколько не поменялось. Меня глава администрации Махачкалы не раз приглашал в гости в Дагестан, гарантировал, что будет обеспечен хороший отдых. А Таджикистан отблагодарил меня за дебютный фильм “Дети Памира” званием почетного гражданина Душанбе.
— Надеюсь, что “Белое солнце-2” вы снимать не будете?
— Помилуйте! Хотя предлагалось многократно. Понимаете, это как первая любовь. Она первая — и все. Я максималист, я не могу дважды входить в одну и ту же реку. Нужны новые сюжеты, обновление крови, чтобы двигаться дальше.
