Куда уходит человек после смерти? Кто-то считает, что в небытие, для кого-то ближе понятия “рай” и “ад”. К осознанию смерти каждый подходит по-своему, но умирать боятся почти все, ведь в любом случае там нас ожидает неизвестность… Некоторым людям удается заглянуть в эту неизвестность. Ненадолго. Обычно такое происходит, когда человек испытывает состояние клинической смерти. После него некоторые рассказывают о тоннеле, по которому летели к свету. Верить таким рассказам трудно: мало ли, что привидится человеку в подобном состоянии? Я, во всяком случае, не верила, пока это не случилось со мной.
Легковая машина, где я сидела рядом с водителем, врезалась в грузовик. Саму аварию я не помню: отключилась сразу. О ней мне позже рассказали те, кто был там, но сильно не пострадал.
Машины столкнулись около одной из московских гостиниц. Оттуда сразу выбежали люди и стали вытаскивать из-под обломков железа тех, кто подавал признаки жизни. Меня не спасали…
Удар грузовика пришелся мне прямо по лицу. Его сразу не стало. Выбитая нижняя челюсть с остатками разорванных губ лежала где-то на груди, снятый скальп обнажил кости черепа, а кожу лица в клочья разрезали осколки лобового стекла... Все ясно видели: тут спасать уже некого.
А что видела я?
* * *
…Я летела. По тому самому тоннелю, в который никогда не верила. И впереди сиял яркий благостный свет.
“Благостный… — рассуждала я. — Странное слово. Не мое. Раньше я никогда бы так не сказала. И даже не подумала. А сейчас я думаю или говорю? И что такое теперь “я”? Кажется, что-то легкое, бестелесное…”
Мне нравилось лететь. И я почему-то точно знала, что, когда соединюсь со светом, будет еще лучше.
Это вот-вот должно было случиться, но вдруг меня что-то остановило. Вернее, кто-то. Из света возник человек. Я видела его лицо и руки, с которых струились длинные белые одежды, такие же яркие, как свет.
Затем впереди и сзади меня послышались голоса. Те, что были сзади, я узнала. Это были мои близкие: мама, дочь, бывший муж... Голоса спорили, должна ли я лететь вперед или мне нужно вернуться.
Мысль о возвращении пугала. Мне хотелось только одного: окунуться в свет. Помню, за спиной плакала моя мама. Она умоляла не забирать меня. Человек в белом постарался ее успокоить. Потом заговорила дочь: “Мне без мамы будет плохо”. Ей он ответил: “Ты еще маленькая, твоя жизнь без мамы все равно состоится”.
Странно, я слушала их слова будто бы со стороны. Меня не трогали ни слезы матери, ни просьбы дочери. Их было, конечно, жаль, но не более. Я словно смотрела фильм, сопереживала героям, но знала, что изменить сюжет не в силах. Это был уже не мой сюжет.
В тот момент меня больше интересовало, почему я стою лицом к свету, головы не поворачиваю, но при этом вижу своих родных, которые находятся за моей спиной? Разве можно видеть затылком?
Человек в белом держал меня за плечи и улыбался. Казалось, он знал, что скоро я полечу дальше, к свету. И это было прекрасно.
Вдруг какой-то незнакомый мужчина — он стоял сзади — шагнул вперед и почти закричал, требуя, чтобы меня вернули обратно. Меня страшно возмутили его слова и, главное, тон: “Кто он такой? Как смеет себя так вести?
Если уж мои близкие не смогли меня вернуть, неужели он считает, что в его силах что-то изменить?”
Ища поддержки, я посмотрела на человека в белом. Но он, как ни странно, внимательно слушал незнакомца и, когда тот замолчал, сказал: “Знаешь, кажется, тебе все же надо будет вернуться”.
Я заплакала и стала просить не делать этого. Но человек в белом терпеливо доказывал, что это необходимо.
“Странно, — анализировала я позже, — он ведь, наверное, мог сделать все и без моего согласия, но ему зачем-то было нужно, чтобы решение приняла я сама”.
В конце концов он сказал, что когда я вернусь, то должна буду сделать какое-то очень важное дело. Помню, что этот его довод заставил меня задуматься. Я почти согласилась и напоследок попросила: “Если вернусь, то не хочу быть уродом”. Он ответил: “Не будешь”. И вокруг меня тут же образовалось облако, похожее на туман. Оно казалось таким густым, что его можно было даже подержать на ладони. Никогда я еще не испытывала более приятного ощущения, чем когда находилась внутри этого тумана.
Затем человек в белом дотронулся до моего плеча и слегка подтолкнул. Я снова полетела. По тому же тоннелю.
Только теперь — обратно. Мне казалось, на сей раз я довольно отчетливо осознаю, что со мной происходит что-то удивительное, а потому старалась смотреть во все глаза, пытаясь ничего не упустить и запомнить.
Зазвучала музыка. Это был Бах. Только я никак не могла припомнить, что именно. Потом послышались стихи.
“Они замечательные, — думала я, — как жаль, что больше никто их не слышит. Может быть, если я начну громко повторять каждое слово, то люди услышат их?”
…Говорят, какой-то мужчина, стоявший у разбитой машины, вдруг крикнул: “Смотрите, она шевелит губами, она жива!”
Тут же подбежали люди и стали доставать меня из машины.
* * *
— Доктор, когда я снова смогу прыгать с парашютом? — озадачила я врача, как только пришла в сознание.
Никакой боли я не ощущала и считала, что могу снова вернуться к работе, к друзьям, к парашютам… Доктор, похоже, так не считал. Он посмотрел на меня с жалостью и кивнул медсестре: “Пригласите на консультацию психиатра”.
Психиатр нашел меня вполне нормальной, хотя и в его глазах тоже читалась жалость. Почему — я поняла, когда на следующий день, несмотря на запреты врачей, встала и увидела себя в зеркале.
Ужас! Моя внешность действительно могла вызывать теперь только отвращение и жалость. Я поняла, что жизнь кончилась. С таким лицом мне больше невозможно, как раньше, выйти на сцену, вести концертные программы и вообще работать с людьми. Наверное, теперь мне придется подметать улицы, да и то по ночам, чтобы своим видом не пугать прохожих.
А как же тот разговор: “Не хочу быть уродом… — Не будешь…”? Но я же — урод!!! Выходит, и разговор, и человек в белом — все это мне приснилось, пригрезилось, померещилось, или что там еще бывает, когда тебя как следует трахнут по башке?!
Окончательный приговор вынесла моя подруга.
— Знаешь, — рассудила она, — возможно, любовь близких и способна вернуть человека к жизни, но ты ведь говоришь, что тебя вернули из-за какого-то чужого мужика. Так не бывает.
Да, не бывает. Ни из-за чужого, ни из-за родного. Это просто бред воспаленного мозга. Все. Больше никому о нем ни слова.
На следующий же день я не выдержала:
— Доктор, мне нужно с вами поговорить. Можно я вам кое-что расскажу, а вы честно ответите: сошла ли я с ума? Приму самую неприятную правду. Скажете, что сумасшедшая, буду лечиться. Только не жалейте меня и ничего не скрывайте.
К моему удивлению, все, о чем я ему говорила, доктор выслушал без тени иронии, а в конце сказал:
— В наше отделение сочетанной травмы попадает много людей, оказавшихся на грани жизни и смерти. Некоторые из них рассказывали мне что-то подобное. Могу сказать только одно: все они на удивление быстро шли на поправку. Думаю, ты — из таких везунчиков.
Я понимала, что про везунчика — это он, конечно, загнул. Им бы я оказалась, если б не попала сюда. Однако после того разговора я стала прислушиваться к своим ощущениям и обнаружила в себе много нового.
Оказалось, что я вдруг стала любить продукты, на которые раньше смотреть не могла, и перестала есть те, что обожала. Волосы на моей голове почему-то вдруг стали кудрявыми, хотя всю жизнь были прямыми. Мои руки, когда я прикасалась ими к соседке по палате, которую мучила боль, приносили той облегчение. А однажды в палату пришла знакомая, и я увидела, что возле нее колышется небольшой темный шар. Она подошла ближе — шар растворился. Снова отошла — шар появился опять. Оказалось, что у нее обострилась язва желудка, и она чувствовала боль именно в том месте, где я видела этот шар.
Или — когда через несколько месяцев я оказалась у той гостиницы, где случилась авария, то, не входя внутрь, описала своему спутнику интерьер гостиничного холла. Туда меня принесли дожидаться “скорую”, когда вытащили из разбитой машины. Но тогда я была без сознания, и, как смогла запомнить интерьер, непонятно.
И все же самым удивительным было то, что я больше не чувствовала головной боли. Казалось бы, голова болит у любого нормального человека, даже у детей. У меня она не болела.
Друзья шутили: чему там болеть, это ж — кость, а врачи не верили и кивали: “Вы, конечно, молодец, мужественно держитесь, но после такой травмы этого быть просто не может!” Мне выписывали какие-то сильные препараты, чтобы приглушить боль. Но что было глушить, если ее не было?
“Доктора лучше знают”, — твердила медсестра, отсчитывая целую горсть таблеток. От них я превращалась в некую сонную субстанцию и не могла оторвать головы от подушки. Через пару дней такого лечения я стала лекарства потихоньку спускать в туалет и снова превратилась в человека. “Вот видите, вам намного лучше”, — радовался мой лечащий врач. Я его не переубеждала. Он старался искренне.
…Выписали меня из больницы на месяц раньше, чем обещали. “Я же вам говорил”, — напомнил, прощаясь, тот доктор, который назвал меня везунчиком. Удивительно, глаза у него были почти такие же, как у того человека в белых одеждах.
* * *
Потом мне еще долго пришлось слушать причитания родственников и испытывать недоверие медиков. Вскоре мне надоело их переубеждать. Болит? Да. Плохо? Да. Бедняжка, такая молодая, а надо получать инвалидность.
Инвалидность? Мне? Ха-ха, как бы не так! Я снова вышла на работу, тем более что через полгода шрамы на лице почти исчезли. Пара мазков грима, чуть-чуть косметики — и лучшие концертные площадки снова стали моими. Я выходила на сцену, вела программы, пела, преподавала в институте, растила дочь… И больше никогда, ни разу в своей жизни не испытала состояния головной боли (!).
Авария постепенно забылась. Не забылось лишь то странное то ли видение, то ли чудо, которое помогло мне выжить.
Теперь я могу сказать, что смерти не боюсь. Нет, я, конечно, не собираюсь ее приближать. Просто не боюсь.
…Кстати, через несколько лет после той аварии я встретила мужчину, который резко изменил всю мою жизнь.
Благодаря ему я поменяла профессию и стала журналистом, а он сам стал моим мужем. Иногда чем-то неуловимым — голосом, взглядом, поворотом головы — он сильно напоминает мне того человека, который так настойчиво требовал, чтобы меня вернули.
Но один вопрос меня мучает до сих пор: о каком важном деле говорил тогда человек в белых одеждах? Что я должна еще сделать в своей жизни? Это так и осталось для меня загадкой.
Возможно, у меня есть еще какое-то время, чтобы ее разгадать…
* * *
Недавно мне в руки попала брошюра доктора Моуди “Жизнь после жизни”. В ней он приводит рассказы людей, оказавшихся на грани смерти и испытавших похожие ощущения. Удивительно, общими оказались даже детали! Некоторые, к примеру, как и я, даже слышали музыку! Неужели столько людей могут одинаково выдумывать?
Или все же этот мир гораздо сложнее, чем мы его себе представляем?
Похоже, он еще многих из нас удивит, даже после смерти…
ЧТО СКРЫВАЕТ СМЕРТЬ
У жителя Липецкой области после удара током и последовавшей клинической смерти, мягко говоря, извратился аппетит. Мужчина с удовольствием поглощает ацетон, ртуть и тосол и другую “химию”. При этом стойко выдерживает убийственный рацион.
Ученым из американского научного центра в Питтсбурге удалось вернуть к жизни собаку, которая три часа находилась в состоянии клинической смерти. Перед этим температура ее тела была понижена до 7 градусов по Цельсию.
Исследователи из США обнаружили сходство между людьми, пережившими клиническую смерть и контакт с инопланетянами, сопровождающийся потерей сознания. У опрошенных резко менялась философия жизни, появлялись неизвестные новые знания и паранормальные способности.
МНЕНИЕ СПЕЦИАЛИСТА
Комментирует заведующий отделением реанимации ГКБ №36 Алексей ЛАЗАРЕВИЧ:
— Наша больница относится к разряду так называемых скоропомощных. Поэтому сюда часто попадают пациенты с тяжелейшими травмами, находящиеся на грани жизни и смерти. Вытаскивать людей с того света, то есть из состояния остановки сердца или близкого к нему, приходится почти каждый день. И, естественно, реаниматологи не раз интересовались у пациентов, что же они видели в эти несколько минут. Почти все говорят одно и то же: длинный тоннель, белый свет, ощущение полета, какие-то голоса… Однако мое личное мнение — никакого отделения души от тела не происходит. Человеку, вышедшему из состояния клинической смерти, просто кажется, что он все это видел. Больной невольно воспроизводит много раз слышанную им историю, которая просто отложилась у него в подсознании. Кроме того, это могут быть обычные галлюцинации, вызванные длительным дефицитом кислорода, который испытывает мозг во время остановки кровообращения. Ведь это большой стресс для нервной системы, вот память и выдает произвольные картинки.
СПРАВКА "МК"
Клиническая смерть — состояние организма, характеризующееся отсутствием внешних признаков жизни (сердечной деятельности и дыхания). Во время клинической смерти функции центральной нервной системы угасают, однако в тканях еще сохраняются обменные процессы. Как правило, клиническая смерть длится 5—6 минут после остановки сердца и дыхания. Однако этот срок может быть и больше: при внезапном прекращении кровотока (например, при фибрилляции желудочков сердца) умирание продолжается до 8—10 минут. Спустя это время полноценное восстановление жизненных функций уже невозможно.
