Один не дома

Корреспондент “МК” поехал в рейд по беспризорной Москве

Их рожают, прикладывают к груди, дают нежные, красивые имена: Цветана, Лиля, Максим, Валентин… Они доверчиво входят в эту жизнь. А потом эта жизнь идет кувырком.

Они учатся не математике и литературе, как положено в этом возрасте, а искусству выживать под железнодорожными платформами. Прокатитесь ночью на машине экстренной помощи беспризорникам, и вы многое поймете…

Каждый вечер ровно в 20.00 на московских улицах появляется несколько автобусов с желтыми человечками и надписью “Самюсосьяль Москва” на борту. Их задача — найти на улицах Москвы детей и подростков, которым некуда идти и нужна помощь.

Бездомных детей слишком много. Взрослых, которые могут им помочь, мало...

* * *

20.00. Улица Ротерта. Наша “Газель” отправляется в путь. В машине врач Борис Иванович, социальный работник Аня и координатор — француз Гийом. Он работает в “экстренной помощи” дольше всех.

— Во Франции дети на улицах тоже есть, они бОмжи, — говорит Гийом на русском с французскими ударениями.

— Если у родителей денег нет, они не имеют жилья, и дети становятся бомжи. До того как приехать в Москву, я работал в Вильно… В Вильнюсе, да. А там, как в России, дети имеют семью и дом. Но из-за проблем живут на улице...

В фонде работает 15 человек. Каждый день 3—4 машины отправляются в рейд по точкам, где собираются бездомные дети и подростки от 11 до 18 лет. Основная задача сотрудников “экстренной помощи” — поговорить, поддержать, не дать опуститься, ну, и, конечно, мотивировать вернуться к родителям. Если врач увидит, что ребенок болен, его постараются отправить в больницу.

— Бывают очень больные дети, — говорит Гийом. — Чесотка, наркомания, пневмония — обычные вещи…

20.15. Ж/д станция Окружная. Влажный, душный вечер на привокзальной площади. Ларьки, ящики, запах гнили и овощей, ветер гоняет бумажный мусор. Подъезжаем и сразу замечаем две милицейские машины. Соцработник Аня с досадой говорит: “Ну все, дети попрятались”.

Как ни странно, милиция сотрудничать с “экстренной помощью” не хочет, несмотря на все проводимые кампании: “Подросток”, “Беспризорник” и т.д. На первый взгляд, органы правопорядка поступают правильно, устраивая рейды и облавы, чтобы изъять детей с улицы и определить их в человеческие условия. Но это решает проблему только сегодня. Завтрашнее “поколение” беспризорников будет более осторожным и менее доступным для помощи.

Но, несмотря на присутствие милиции, дети начинают подходить сами: видно, что машина  действительно пользуется у местных обитателей доверием. Дверь открывается, и в машину заглядывает подросток лет 15—16. Это Максим.

Аня заваривает первый на сегодня стаканчик горячей смеси из порошкового пюре и сухого супа. Максим берет его и начинает, обжигаясь, с бешеной скоростью метать содержимое в рот. Аня спрашивает его о семье. В прошлый раз Максим рассказывал ей о бабушке, вот и теперь он что-то отвечает, но путается. Не может вспомнить он, и сколько классов закончил. Аня укоризненно замечает: “Будешь так колоться — вконец память отшибет”. “Не кололся полчаса!” — отвечает Максим с набитым ртом. Он размешивает смесь, и я вижу, какие у него красные, отекшие кисти с черными ногтями.

У парня явно наркотическая зависимость. Но уличные дети не употребляют героин или “винт” — для них это очень дорого. В качестве наркотика они принимают недорогой препарат, который продается в каждой аптеке и совершенно не предназначен для того, чтобы его употребляли в лошадиных дозах. От него опухают и отекают руки, а мозг разваливается на части. Именно поэтому Максим уже затрудняется ответить на простые вопросы.

Вместе с другом Китайцем и еще несколькими ребятами Максим живет у некоего Виктора, судя по рассказам, — умалишенного.

— Он когда понимает, что с ним что-то происходит, — хохочет Максим, — нас быстренько выгоняет. А мы на лестнице слышим, как он начинает орать.

Дверь в машину открывается, и к нам поднимается еще один подросток. Это Валентин. Ему тоже лет 15, он очень бледный и слабый.

— Валентин, тебе пора в больницу!

— Да вмазанный я… Все нормально у меня…

Но парень явно очень болен, еле сидит, ему трудно отвечать.

* * *

21.25. Ж/д станция Окружная. В машину забираются две девушки: Ляля и Галя. Аня открывает и высыпает супы, заливает, размешивает и одновременно очень тактично расспрашивает. Уличный подросток — как кошка: не понравилось что-то — вильнул хвостом и ушел. У психолога и врача есть только несколько минут, чтобы расспросить и расположить к себе.

Ляля опускается на скамейку напротив. Она тоже очень больная и очень злая. Ей лет 16, но рот, сложенный горькой скобочкой, делает ее похожей на взрослую и много страдавшую женщину. Ляля садится, осторожно вытягивает ноги и по просьбе Бориса Ивановича нехотя подтягивает штанины вверх. Каждая голень под коленом перебинтована на ширину ладони. Под бинтом — незаживающие язвы размером с яйцо. Так Ляля ходит уже два года. Борис Иванович и ее уговаривает пойти в больницу, но девушка уперлась и довольно агрессивно отвечает:

— Да я сама себе колю что надо!

“Что надо” — это бронхорасширяющий и обезболивающий препараты. У обеих девушек грязные, опухшие руки, но чистые волосы. Ляля тоже живет у Виктора. При его упоминании девчонки оживляются:

— Он такой чумовой! Садится перед телевизором и давай его фотографировать! Или по улице идет и бабок со спины снимает!

Галю этот Витя пока к себе не берет, и она спит в его подъезде. Ночевки на цементном полу не проходят даром: по ее словам, каждый вечер у нее начинается жар, а горло болит постоянно. В больницу ее не примут: у девушки нет документов. Единственный выход — пункт социальной помощи в Сусальном переулке, где работает “хороший врач и человек” Ринат. Ляля тут же начинает выступать:

— Да там одни бомжи! Тебя без санобработки не примут!

Но Гале настолько плохо, что она с благодарностью берет визитку с адресом.

— Система для детей без родителей работает — супер. Приюты, детдома, — комментирует Гийом. — Системы для детей на улице почти нет... Нам до сих пор нелегко пристроить ребенка без документов в больницу.

Нам пора ехать на следующую точку, но перед этим машину надо продезинфицировать.

— Там и там, — Гийом машет в сторону невидимых мне аптек, которые мы проезжаем, — они покупают один препарат по 30 рублей ампула, мешают с другим, по 20 рублей, и потом там, — взмах в сторону задворок торгового центра, — колют. Однажды мы видели десять человек, которые сидели на… э-э... забор, да? на заборе и кололи. В шею. В ногу. В пах...

* * *

22.00. Район метро “Петровско-Разумовская”. Наша “Газель” останавливается у какого-то торгового центра. В машину сразу заходят Саша и Максим, 14 и 17 лет. Максим второй месяц находится в розыске. Говорит, после смерти отца его начала “прессовать сестра”. В машине он первый раз, так что сложно сказать — правду ли он говорит или сочиняет для солидности.

А вот Саша ушел от пьющей матери. Дома нечего есть, нечего делать, пьяная родня, грязь. А на улице — “друзья, весело и заработать можно, хоть и опасно”. Аня говорит, что большинство детей оказываются на улице, чтобы переждать запой родителей.

Сашину мать давно лишили родительских прав, и он теперь боится показываться дома, чтобы опека не забрала его в детдом. Аня убеждает его хотя бы сделать себе документы. Мальчишка, кстати, прелесть. Какой-то очень домашний, милый, доброжелательный. На улице он недавно и еще не подсел на наркотики.

В процессе разговора всплывает некий Миша, у которого они оба живут. У этого мужика, судя по всему, тоже не все дома, но оба мальчика ему очень благодарны за приют и помощь.

Аня осторожно говорит:

— Вы, ребят, вообще, смотрите. Таких дяденек и дедушек много вокруг вокзалов бродит…

Саша тут же подхватывает:

— Да, на Курском ко мне мужик толстый подвалил, пивом угостил. И та-акое мне, короче, потом предложил. Я говорю: иди отсюда, не нужно мне твоего пива! А там, слушай-слушай, в туалете на двери…

Аня прерывает:

— Да могу представить. Сплошные надписи: “Если будет грустно и некуда идти, позвони”.

По ее словам, многие приезжие мальчишки, оказавшиеся на вокзале без еды и денег, и вынуждены звонить таким Мишам и Викторам. Именно так они в 14—15 лет получают гепатит В, С, ВИЧ, которые потом, уходя в уличную тусовку, “делят” с девчонками…

За окном машины совсем темно. Подростки идут чередой. Очередной мальчик, получив порцию картошки, с порога говорит:

— Лера умерла…

Кроме этого мальчика, Леру не смог вспомнить никто. Она прожила на земле всего 15 или 16 лет и умерла в подвале от ВИЧ или воспаления легких. Друзья не знали ее фамилии, и скорее всего девочку подобрала милиция как неопознанный труп.

Когда все выходят, я спрашиваю, сколько можно прожить на улице. Аня говорит, что в этих условиях сложно дотянуть даже до 20.

* * *

23.00. Курский вокзал. Совсем темно. Дети и подростки идут в машину потоком. Лица и кусочки историй мелькают, как в калейдоскопе. Самому маленькому — 11 лет. Остальным от 14 и выше, большинство принимают наркотики, медленно говорят, медленно ходят из-за абсцессов, держат на коленях опухшие руки.

Аня, Борис Иванович и Гийом готовят кофе и суп. Дети не помещаются в машине и стоят в темноте полукругом, держа горячие стаканчики. У многих очень странный, непривычный для беспризорников домашний вид, и кажется, что сейчас они всё допьют, сомнут стаканчики и пойдут по домам.

…Они не сбежали из дома, не ушли. Их туда не пускают.

Следующий день. Улица Ротерта, офис фонда.

— Забирать ребенка с улицы силой нельзя, — говорит директор Франсуаз Хорович. — Его необходимо готовить к тому, что он вернется домой. Надо, чтобы он этого сам захотел. Мы создаем такой “приют без стен” — ездим к подростку, он ждет нас, ждет разговора. Может потребоваться много месяцев нашей работы, чтобы он захотел изменить свою жизнь.

Но мы не просто приводим ребенка домой! Мы смотрим, лучше ли ему там. Если нет — работаем с семьей. Если не получается — подключаем опеку и оформляем его в приют. В любом случае, мы не оставляем подростка наедине с теми проблемами, от которых он ушел.

— Кого, например, вам удалось вернуть?

— Как-то на Павелецком мы познакомились с 16-летним Сашей. Выяснилось, что он украл деньги у своей семьи и боялся вернуться домой. Мы встречались с ним несколько раз и смогли убедить возвратиться к родителям. Мы сами позвонили его маме и объяснили ситуацию. Теперь он живет дома.

А еще были Лена и Леша. С 2005 года они оба жили в районе метро “Алексеевская” и “Петровская-Разумовская”, употребляли наркотики. В прошлом году Лена забеременела и очень испугалась. Наш врач с психологом работали с ней два месяца, чтобы она бросила наркотики.  И вот в январе этого года Лена родила девочку, мы смогли вернуть ее вместе с мужем в квартиру родителей Лены и с тех пор постоянно навещаем…

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру