Критические дни №48

На фоне Ельцина снимается семейство

На фоне Пушкина снимается семейство,

Фотограф щелкает, и птичка вылетает…

Булат Окуджава.

С тех пор как Борис Николаевич удивил человечество тем, что продирижировал оркестром, каждый дирижер вправе рассчитывать, что тоже когда-нибудь получит возможность хоть немного поуправлять государством. Эти надежды совсем не лишены основания, если учесть, что граждане в массовом порядке берутся не за свое дело. Вон и маршальский жезл из солдатского ранца перекочевал в портфель директора мебельторга. И — ничего. Даже какая-то интрига возникла. Вчера еще был голубь, а уже сегодня — ястреб. А там, глядишь, и до орла недалеко.

История — это вообще такая тетка, которая вертит людскими судьбами почище, чем ночная бабочка своими бедрами. И уж чего-чего, а дама по большей части непредсказуемая. Известно, что насморк Наполеона (да, кстати, его любимый маршал Мюрат в прошлом был трактирщиком), так вот какой-то вульгарный насморк явился не менее важным фактором при исходе битвы при Ватерлоо, чем атака тяжелой кавалерии на позиции французов.

Ну с насморком императора галлов все более-менее понятно, а вот роль похмелья в судьбах нашего отечества еще мало изучена.

Август 91-го вспоминается как невесть откуда, поперек календаря свалившийся на голову Новый год, и так хотелось, чтобы он не кончался, хотелось праздновать и праздновать, и руки больше ни к чему не лежали.

…Ну а теперь за свободу слова налили и опрокинули! А теперь за рыночную экономику! А теперь за демократию, и кто себе не налил, тот гэкачепист и редиска!

Похмелье наступило потом, где-то к концу 90-х, жаль только вот пиво от реформы ЖКХ никак не помогает.

А тут и новый повод выпить подоспел. Но уже за помин души. Проводы Бориса Николаевича оставили по себе приятное впечатление, если позволено будет так выразиться по столь печальному поводу. Говорили об ушедшем тепло, проникновенно, не просто отдавая дань протоколу, а, что называется, с человечинкой. Вряд ли покойный удостаивался такого количества лестных эпитетов после того, как сдал власть из рук в руки, и когда градус прощания достигал наивысшей точки, не без некоторого опасения казалось, что он сейчас возьмет да и встанет из гроба и, описав характерным жестом дугу в воздухе, раз такое дело, он пожалуй, передумал быть мертвым, и уж не принять ли ему, в самом-то деле, участие в президентской гонке, гори оно все огнем.

Но — не случилось… Усопший как бы еще раз дал убедиться в благородных качествах своей натуры, во-первых, никого не поверг в шок своим неуместным воскрешением, а во-вторых, предоставил повод для обильного политического краснобайства, а также исключительную возможность для особо избранных запечатлеть себя рядом с великим человеком, тем более что тот в силу определенных причин уже никак не мог стряхнуть с плеч совсем недружественные руки.

Отмечались, конечно, и ошибки, попеняли ему и за грабительскую приватизацию, за развязывание чеченской войны, за развал Союза, причем отмечавшие и пенявшие ясно давали понять, что, доведись им дирижировать, они бы таких ошибок избежали.

Не позволили себя отодвинуть в тень и коммунисты, заявив, что о покойнике либо хорошо, либо ничего, и поэтому лучше уж ничего. Что ж, бывает и такое, что, перелистывая где-нибудь в гостях старые альбомы с фотографиями, вдруг обнаружишь на групповом снимке, призванном пробуждать сентиментальные воспоминания, какого-то охальника, сделавшего у тебя за спиной козу или скорчившего немыслимую гримасу, и только головой покачаешь. А ведь могли бы и проронить о старике пару добрых слов, язык бы не отвалился.

А потом поминки, помнится, плавно перетекли в мордобой с эстонскими соседями. В полном соответствии с исконными обычаями и традициями.