Вот какой вопрос Литература задает, не может не задать Писателю:
— О чем и о ком пишешь-сочиняешь?
Писатель напускает важности и с достоинством отвечает:
— Ну как… О жизни, о современниках… Пытаюсь отразить… это самое… Чаяния и сокровенные помыслы своих героев.
Литература остается равнодушна к туманным формулировкам и продолжает твердить:
— А все же? Что они за люди, твои так называемые современники? Кому они современники? Тебе? Или Гомеру? Или Шекспиру?
— То есть как? — начинает кипятиться Писатель. — При чем Гомер и Шекспир? Я живу сегодня. В XXI веке. Значит, пишу о нынешнем дне.
— Чем твое время отличается от предыдущих эпох? — долдонит Литература. — Каковы его отличительные черты?
— Ну… это… Ну… как? — выходит из себя Писатель. — Ты что, совсем, что ли, не сечешь? Очень даже отличается. Технический прогресс… Компьютеризация…
— И все? — тупо и бесстрастно настаивает Литература.
— Атомная бомба, — восклицает Писатель. — Глобальное потепление… Климат изменился.
— Допустим, — соглашается Литература. — Но дело ли художника, мастера слова — отражать, живописать климатические амплитуды? Что до средств массового уничтожения, о них уже столько сказано. Писано-переписано. Всемирный потоп, например… Библия…
Слегка растерянный писатель, набрав в легкие побольше воздуху, переходит в атаку:
— Мои персонажи, собравшись в кружок, курят травку. Тусуются. Носят фирменную одежду… Это ли не типичнейшие приметы?
Литература вздыхает, но не унимается:
— А герои Ремарка, Булгакова или Джеймса Болдуина разве не подхлестывали себя наркотиками? Разве наряжались в отрепья? Нет, соответствовали моде и обычаям своего социального слоя.
— В таких масштабах, какими оперирую я, какими охвачены заблуждениями люди сегодня — нет! Никто из названных тобой мастеров не поднимался до таких обобщений, — возражает Писатель. Он готов сказать еще что-то, предвидя возражения со стороны въедливой собеседницы, но Литература неожиданно соглашается:
— Вот, теплее. Верно: таких поголовных пагубных пристрастий в прежние дни, пожалуй, не наблюдалось.
Писатель воодушевлен:
— А еще… Раньше, конечно, люди тоже убивали друг друга. Но массового, планомерного уничтожения в печах и газовых камерах, осознанного и осмысленного истребления себе подобных не было!
— Почти горячо, — говорит Литература.
Писатель расправляет плечи:
— Мои герои — крутые, навороченные парни и герлы, супермены и бизнесвуменши. Ездят в роскошных тачках, живут в особняках с охраной, их дети занимаются групповым сексом…
— Опять! — в сердцах плюет (не на Писателя, а в пространство) Литература. — Ты так ничего и не понял!
— Мой новый роман будет пользоваться популярностью! Я создам его в захватывающем жанре. Приправлю юмором и нападками на власть! Расскажу, как силовики воюют с террористами! — кричит вслед удаляющейся Литературе мастер слова и компьютерной эквилибристики. — Оттеню реалистические картины мистической подоплекой, подпущу кладбищенской тематики, сдобрю сленгом, дам каскад людоедских эпизодов, перемежу кусками интернетовских закачек…
Литература остается глуха к его воплям. До Писателя доносится ее бормотание:
— Ради чего? Эти ухищрения? Надо отсеять наносную шелуху — и посмотреть вглубь! Неизменную на протяжении веков суть человека. А у тебя опять профанация… Желание выдать внешнее, преходящее, сиюминутное — за главенствующее. За основу. Пытаешься замаскировать пугающую своей неотступностью двойственную природу двуногого существа. Не случайно наиболее пронзительные умы всех времен возвращались к присущей этой породе кровожадности, жестокости, алчности, неискренности, пытались найти пути избавления от этих качеств. Так не пора ли сделать вывод? Подытожить? Опираясь на опыт предшественников — вынести вердикт? Ну же — брякни приговор!
Впрочем, возможно, Писателю это только слышится. Он отмахивается от галлюцинаций и принимается за очередное нетленное полотно, которое обещает стать сенсацией. Не бежать же ему вслед за капризной Литературой, не следовать же ее поучениям. Пусть сама бежит за ним, успешливым и богатым, пусть берет пример с почитателей его недюжинного таланта!
Об этой встрече и этом разговоре ни он, ни она больше не вспоминают.