Александр Гордон: “За такую “Ликвидацию” убивать надо”
Поделиться
Александр Гордон последнее время отдалился от политики, острых социальных проблем и вперил суровый взор в киноэкран, отслеживая процессы мирового и отечественного кинематографа в программе “Закрытый показ”.
Почему он обижает нашего кинопроизводителя, зачем развелся с женой, о своей большой одесской семье и любимом телятнике в Тверской области “кровожадный и беспощадный” Александр Гарриевич, миролюбиво потягивая коньяк и выкуривая сигарету за сигаретой, рассказывал нашему корреспонденту в “закрытом” клубе-ресторане театральных деятелей.
“Одессу-маму скрестили со Жмеринкой”
— Вы недавно вернулись из Одессы, где снимали фильм по роману своего отца, писателя Гарри Гордона “Огни притона”. Что за патологическая любовь к Одессе у режиссеров в последнее время?
— Действие папиной книги происходит в Одессе, в 1958 году. Нам все-таки удалось найти уходящую натуру, уже исчезающие дворы, что-то реконструировать.
Не в пример авторам “Ликвидации”. Они сняли совершенно жмеринские представления об Одессе 46-го года. Чудовищно. И реакция на это любого нормального одессита, знаете, как говорится, “встречу, так убью”. Я не просто так ругаюсь: у меня с Одессой связи давние — мой отец оттуда родом, и я ее потоптал и ногами, и бровями не раз.
— У вас и родственники там есть?
— Да. Отец был восьмым ребенком в огромной семье, от которой остались единицы… Буквально в начале съемочного периода похоронили одного из его братьев.
— Часто бываете в Одессе?
— Хотя бы неделю летом, но каждый год. Если летом пропускаю, то еду осенью.
— “Официальный” отпуск у вас в этом году был?
— Пока нет, если не считать недавней поездки в Израиль на фестиваль русского кино. Там потом было приятное путешествие-воспоминание по знакомым местам. За три дня я, можно сказать, оттянулся, потому что Москва начинает не просто раздражать, но уже бесить.
Пьяная любовь
— В каком районе столицы вы обитаете?
— На Арбате — между Старым и Новым, но в этом мало приятного. Знаете, как описание Москвы XVI—XVIII веков глазами иностранцев. Чуть ли не в каждой подворотне трахаются пьяные жители Мытищ и еще какого-нибудь подмосковного города… Ужас, ужас!
— За городом не лучше?
— Я жил одно время — но 4 часа каждый день тратить на дорогу невыносимо.
— А давно на Арбате?
— Два с половиной года. Я пытался жить на Патриарших, но и там каждую пятницу и субботу собиралась вся эта подмосковная рать…
— А вы что, квартиру снимаете? Отчего у вас нет своего жилья?
— Сколько стоят эти квартиры — я не зарабатываю. Надо пойти к Ресину и сказать, чтобы дал мне жилье…
— А вам слабо что-то попросить у властей?
— Ну я вот через вашу газету обращусь: “Владимир Иосифович, дайте мне квартиру, я все же, худо-бедно, какой-никакой… ну если не достояние, то (думает) полезный человек! Скоро 44 года, у меня нет жилья”.(Весело смотрит.) Вдруг прочтет?
Дочь в Белом доме
— Чем занимается ваша взрослая американская дочка?
— Ане 19 лет. Она никак не может определиться, чем она хочет заниматься. Поэтому живет в свое удовольствие: училась — бросила, пошла в другое место учиться — опять бросила.
Как все американские дети, подрабатывает, чтобы платить за квартиру. Одно время она очень интересовалась политикой и даже работала практикантом в Белом доме, но не знаю, что из этого выйдет: она слишком либерально настроена.
— Аня самостоятельная?
— Ну, если мать оплачивает ее штрафы за неправильную парковку, то это большой вопрос. Но какое-то время у нее есть, чтобы как-то определиться в жизни. Вышла бы она замуж за негра, что ли…
— Вы в ее возрасте были более целостны?
— У меня никакого другого пути, кроме как в театральный мир, не было: я шел туда довольно тупо и обреченно. Но она выросла с другими установками и другие книжки в детстве читала. И мне ей советовать что-то смешно, тем более через океан.
— Вы сильно переживаете за нее?
— Она молодая, здоровая, красивая девка, чего переживать? Сама за себя постоит.
— К вам приезжает?
— Мы с ней последний раз виделись в Европе года два назад. Надо мне наведаться в Америку, но для этого нет ни времени, ни сил.
Года два, с тех пор как запретили курить в самолетах, я с трудом летаю на расстояние большее, чем четыре часа. А раньше старался каждый год бывать: в Америке кроме ребенка мама моя, отчим и сестра. Навещать надо, так как они не больно рвутся приехать сюда.
— Папа в Москве живет?
— В Москве, но тоже — в Ясеневе, не доберешься.
Апартаменты в телятнике
— На чем вы ездите по столице?
— У меня Ford Explorer. Купил себе такой “сарай” из-за необходимости возить в деревню надувную лодку и мотор. А если сложить задние сиденья, там можно спать.
— Куда это вы так глобально путешествуете?
— В Тверскую область. У меня там дача. Места хорошие. Река 700 метров шириной. Особенно радует отсутствие дороги и в связи с этим случайных людей.
Хотя по реке иногда приходят какие-то яхты, высаживаются люди и несут чушь какую-то, но у меня есть несколько способов привести их в чувства… Есть там один сосед, который выходит к ним и угрожает: “Слышь, командир, река-то все смоет”.
— Насколько прочно вы там обосновались?
— Вообще это бывший телятник колхозный, перестроенный. Его лет 20 назад купила теща отца. Печка и кровать — что еще нужно? Удобства во дворе, горячей воды нет, колодец недавно прокопали, электричество иногда бывает.
У меня там пять лет стояли с прошлого фильма декорации дома. Я наконец покрыл их крышей, появился еще летний домик для гостей.
“Герман заказал мне Ярмольника”
— В кино или театре сейчас играете?
— Сыграл недавно эпизодик маленький в телефильме Игоря Федоровича Масленникова “Ночные посетители”, с Леной Яковлевой в главной роли. Но вообще, думаю, я завязал с кино. Если только не будет какого-то экстраординарного предложения — такого аттракциона для меня.
— И какой же аттракцион вы ждете?
— Мне что-то предлагают время от времени. Кончаловский предложил в “Глянце” роль, а я прочел сценарий, захотел другую. Так что не получилось.
Еще на “Ленфильме” столкнулись в коридоре с Германом. Он был с женой, и она стала дергать его: “Ну скажи, скажи ему”. И Герман говорит: “Я ведь телевизор не смотрю, а тут увидел там вас и думаю: вот же Румата!” (герой повести Стругацких “Трудно быть богом”, которую экранизирует Герман. — Авт.).
Э, здрасьте, говорю, у вас уже три года Ярмольник снимается, и ничего сделать нельзя! А Герман делает мелкий глаз и говорит: “А если с ним что-нибудь случится?”
Так что предлагаю вам хороший заголовок: “Как Герман заказал мне Ярмольника!”
— А разве он не сам собирался решить эту проблему?
— Знаете, у них были такие отношения, что многие думали, что кто-то из них кого-то убьет. Нормальный творческий процесс. И я счастлив, что не получил эту роль, одно дело два дня сниматься, но не четыре же года!
— Думаете заниматься режиссурой?
— Хотелось бы. Между первыми двумя фильмами пять лет был перерыв. Я постараюсь между нынешним фильмом и следующим сократить расстояние.
“От женитьбы не зарекаюсь”
— Творчество бывшей супруги Кати Гордон отслеживаете?
— Я не слышал ни одной радиопередачи, которую она сейчас делает, и только по слухам знаю, что у нее выходит новая книжка. Собственно, и все. Старая книжка, первая, нравится, фильм нравится, который она сделала. Я надеюсь, что она и дальше будет развиваться.
— Вы общаетесь?
— Время от времени да.
— Она во всех интервью очень тепло о вас отзывается, объясняя разрыв некоторыми проблемами с “поиском собственной личности”, вам не жаль было отпускать красивую девушку?
— Что значит отпускать — это же процесс диффузионный! Взаимный. Пока была возможность быть вместе, даже не вместе, а — я настаиваю! — рядом, были. Как только оказалось, что можно и порознь, — разошлись. Дело житейское.
— Вы не стали убежденным холостяком после двух разводов?
— Так же, как и не был убежденным семьянином до этого, так и не стал убежденным холостяком после. — Третий раз не собираетесь жениться?
— Это опять же зависит не от меня, а от предполагаемого другого человека, от обстоятельств и от возраста, от состояния и от всего другого.
— А сейчас кто-то рядом есть?
— Ну мы же не будем об этом говорить…
Парень без претензий
— Вы не больно-то жалуете гостей вашей программы, вам хоть что-то за последнее время в кино нравилось?
— Я недавно был председателем жюри дебютов на фестивале в Нижнем Новгороде “Новое кино. XXI век”. Что, конечно, наглость с моей стороны, потому что сам снял только два фильма. И после беспробудного отчаяния от конкурсной программы дебюта вдруг увидел потрясающее, сделанное на коленке кино с нулевым бюджетом, режиссера Амета Магометова “Рыжая и снег”. На мой взгляд, очень правильное, человеческое, очень честное кино.
— Раньше вы интересовались социальными проблемами, политикой, теперь совсем от этого ушли?
— Скорее политика от меня ушла, чем я от нее. Если серьезно, то у меня было несколько вопросов к политике и политикам, и поскольку я человек практический, то этим увлеченно занимался, отвечая на собственные вопросы. Теперь меня совершенно не интересует ни политика, ни социальная сфера. У меня осталось такое робкое, болезненное чувство гражданина, а претензии на куски политического пирога совершенно ушли, к счастью.
