Поскольку я не являюсь прикрепленным к медицинским супер-пупер-центрам, подобно некоторым небожителям, к примеру, сотрудникам редакции "МК", то, как простой смертный, направился в районную поликлинику, ибо делов-то – с помощью современной стоматологической хирургии удалить корень зуба, служившего мне верой и правдой долгие годы, но, увы, таки павшего в неравной борьбе со сладостями и прочими кулинарными достижениями цивилизации.
Супруга, до меня уже проходившая эту "экзекуцию", успокаивала: "Самое болезненное – это укол. А как будут удалять корень, даже не почувствуешь!", поэтому я совершенно невозмутимо уселся в стоматологическое кресло. Собственно, волнения не было еще и потому, что лет 20 тому назад мне уже довелось расстаться с зубом в кабинете стоматолога, поэтому я уже знал, что операция сия хотя и не на 100% безболезненная, но основные неприятности приходят тогда, когда начинает отходить "заморозка".
...Когда хирург начал делать укол обезболивающего, что-то у него пошло не так, – может, руки устали к концу рабочего дня или еще что, только шприц слетел с иголки и струя лекарственного препарата почти целиком залила маску на его лице. Врачеватель покачал головой, выдернул из моей десны иглу, отошел, и вскоре снова подошел ко мне со шприцем. ...А еще минут через пять я открыл рот, с некоторой опаской покосившись на щипцы в широкой руке стоматолога.
Мне сразу показалось странным, что ни малейших намеков на заморозку я не почувствовал: по идее десны и губы должны были почти полностью онеметь. Мелькнула мысль, что, может, за 20 лет какой-то то новый тип заморозки изобрели – вроде все ощущаешь, но на самом деле тело становится, как бесчувственная доска. Правда, жена, кажется, что-то говорила, что после удаления около часа свои губы не чувствовала... Однако раздумывать времени не было, ибо щипцы стоматолога уже целились делать то, для чего они сами были сделаны...
Сказать, что это было больно – значит, не сказать ничего. Я, насколько позволяло кресло, рванулся назад, но через миг понял, что от щипцов стоматолога, как от пули, не уйдешь – они тебя все равно догонят. И я решил мужественно встретить свой неминуемый конец лицом к лицу со зверским инструментом, кажется, впивающимся мне прямо в мозг...
Вот тут-то я его и увидел – небо с овчинку...
Однако не премину заметить, что ни единого стона, выдавшего инквизитору мою человеческую слабость, он от меня так и не услышал...
Когда я сползал с кресла, единственной мыслью, растворяющейся в раскалывающей череп боли, было – только бы не упасть, ибо ноги натурально подкашивались в коленках. Пробираясь мимо качающихся стен и подозрительно низко нависшего потолка, думал: "Только бы добраться до дома... там жена... она спасет... она не даст помереть..."
Как добрался, помню смутно – шел на автопилоте. Супруга, увидев меня, ахнула – по ее словам, я был белый, как лист бумаги. Потом, когда я лежал с выпученными глазами, забив окровавленный рот анальгином и валидолом, она, медик по образованию, сказала, что используется, видимо, лидокаин, и хирург, вероятно, отчитывается за каждую дозу: "один зуб – одна ампула". Возможно, использовать новую ампулу – значит писать объяснительную, из коей автоматически будет следовать его врачебная оплошность, и он, по понятным причинам, делать этого не захотел. Так что все, что было "положено" несчастным останкам моего бывшего зуба, или почти все, оказалось на маске хирурга...
В общем, если кто вдруг возымеет желание в полной мере окунуться в атмосферу средневековья, милости просим в столичную поликлинику № 33 – там вам на вашей челюсти продемонстрируют, как в цирюльнях москвичам драли зубы несколько веков назад... Я это знаю. Хотя, будучи в некоторой мере осведомленным по части истории, знаю и то, что стакан крепкой медовухи, а то и два, перед экзекуцией средневековый врачеватель несчастному все же принять дозволял...
