Каждый из нас бывал на вокзале: покупатель билетов до Адлера, транзитный пассажир, "гражданин встречающий или провожающий" – неважно. Бывали, и все тут. Если провести на вокзале час, ничего особенного не заметишь, если просидеть часа два, ожидание сменится раздражением, а вот если промаяться полдня – станет невыносимо. Нет ничего хуже огромных бездушных холлов и унылых лиц пассажиров.
Но для кого-то вокзал – единственное пристанище, кто-то ждет своего поезда несколько лет. Их не спутаешь с транзитными пассажирами – слишком усталый взгляд.
Милосердие – выше любви
Благотворительное движение "Люди вокзалов" существует второй год. Участники – волонтеры, в основном молодежь. Здесь можно встретить человека с любой профессией от журналиста до веб-дизайнера. Но раз в неделю они откладывают ежевечерние дела и в девять часов собираются внутри здания Ярославского вокзала, чтобы отнести нуждающимся еду, одежду и лекарства. Работают по сменам, составляют графики, договариваются, кто в какой день пойдет "в поле".
За все время "Люди вокзалов" спасли более ста человек – помогли им вернуться домой. Кстати, не только в Россию, но и за рубеж.
Основатель движения – диакон московского храма Покрова Пресвятой Богородицы отец Федор. Идея проекта зародилась во время поездки в Италию: он увидел, как работает католическая служба помощи бездомным – четко и отлаженно. Но только вот с финансированием в России, увы, хуже…
Возникло желание сделать нечто подобное, тем более что храм расположен в семи минутах ходьбы от вокзала. Но, ближе к теме. Помнится, были обещаны картинки. "Люди вокзалов" взяли меня в рейд, и то, что я увидела, надолго останется в памяти.
Последние вещи
К "Людям вокзалов" меня привел знакомый. В свободное от журналистики время Кирилл "дежурит" на Ярославском. Договорились – встретились. Стоим около часовни, ждем отца Федора.
К нам подходит мужчина лет пятидесяти с длинной пепельной бородой и волосами, стянутыми в аккуратный хвост. Синий свитер, вполне приличные брюки – чем-то похож на моего соседа. Не скажешь, что вокзальный завсегдатай. Здоровается с Кириллом, знакомится со мной, пожимает руку и отвечает на неозвученный вопрос: "Вообще-то, я плотник. Вот соберу инструменты и пойду работать в храм. Мастера везде нужны. Мне осталось три последние вещи: фрезер, шлифовалку и шуруповерт. Только собрать бы…"
Мы поднимаемся в зал на второй этаж. Лавки – длинные, узкие, как шпалы. Неподвижные, словно застывшие на фотоснимке люди. Кто-то читает газету, кто-то спит, кто-то разглядывает соседей. Вечное ожидание. Рядом с людьми сумки, авоськи, чемоданы, на которых можно есть, спать и даже играть в "дурака".
Отец Федор бодро идет вдоль рядов по проверенному маршруту. Он знает всех своих подопечных, которые должны получить в этот вечер еду. А вот и Дарья Ивановна. Маленькая сгорбленная старушка в нелепых вещах. Ей, наверное, лет девяносто. Лица не запомнить – только глаза, огромные, ярко-голубые. На секунду в них появляется надежда. Нет, мне показалось.
Дарья Ивановна никогда не уедет домой. Она не помнит адреса. У нее и паспорта никогда не было. Называет себя Дарьей Ивановной, чтобы хоть как-то называться. Всю жизнь проработала нянькой при чужих семьях. Ей давали кров, она – заботилась о хозяйских детях: своих Бог не дал. Но все меняется, и лет 15 назад ее "попросили" из семьи: дети выросли, к чему в доме пожилая нянька?
С тех пор она живет на вокзале. Дарья Ивановна получает банку с пельменями и чай – только для стариков, чтобы запивать еду.
Недалеко сидит мужчина в бежевой ветровке. Он, кажется, не замечает происходящего. Но как только приближается отец Федор, моментально встает – быстро, как раскрученная пружина. Мужчина улыбается, и видно, что зубов почти нет: черные подгнившие пеньки на кровоточащих деснах. Молча протягивает отцу Федору постановление – письмо московского Департамента жилищной политики. Говорит, ему должны дать квартиру в столице. Но документы, подтверждающие право на льготное жилье, получить не может – архивы, мол, плохо работают. Пишет запросы, ждет ответа.
– Ты бы к брату поехал, – советует отец Федор.
– Нет, подожду ответа. Должны жилье дать в Москве.
– Тебе есть, где жить. Поезжай к брату…
– Нет, в Москве обещали, в Москве.
Каждый выбираемся свой путь: остаться или уехать, зайти в поезд или задержаться на перроне. Он решил ждать квартиру, а пока поживет на вокзале. Что ж, свобода выбора.
К нам подходит плотник:
– Мне осталось только три вещи, только три последние вещи!
Так он будет ходить за нами весь вечер. У него действительно есть ящик с инструментами. Вон он стоит, в правом ряду. Уже лет десять как…
Где находится город Чердынь?
Всех обитателей с первого раза не запомнить: лица сливаются в едином потоке, а голоса в унисонном "помогите". Кому чем. Мимо меня проходят цыгане, алкоголики, бомжи – весь сброд. Но немало тех, кто действительно нуждается. В основном, старики. Кого-то выгнали из дома или "заботливые" родственники отобрали жилье, у кого-то случился пожар – тысячи причин, которые приводят людей на вокзал.
На четвертом ряду новенькая. Пожилая женщина в темно-коричневой кофте и черной до пола юбке. Сидит смирно, прижимает к себе красный пластиковый пакет. Только голова мелко дрожит. Слов не разобрать. С трудом выясняем, что она из Перми, очень хочет вернуться домой: "У ме-ня есть день-ги. Хва-тит", – говорит почти по слогам. Помогаем ей встать на ноги – надо идти к кассам, купить билет на ближайший поезд.
Она идет на удивление быстро, но видно, что каждый шаг дается с трудом. Ее разбирает сильный кашель, начинает мучить отдышка. Я предлагаю остановиться – отказ. "До-мой", – единственное слово в ответ. Все правильно, надо домой. Осталось всего ничего: сесть на поезд.
У кассы усталая очередь, метров на десять. Впереди у нее несколько тысяч километров. Но эти метры – самые трудные. Спрашиваю, как она оказалась на вокзале:
– Сына хоронила. Он здесь жил. Невестка сказала, мне пора.
Она виновато, почти по-детски улыбается, мол, не угодила вдове сына. Но улыбку кривит приступ кашля. Кажется, у нее дрожит не только голова, но и все тело. Она расстегивает кофту и проверяет свой перцовый пластырь. Смеется – от перцового толку никакого. Она вообще повеселела, когда поняла, что мы идем за билетом. Но тут около вокзала началась пьяная драка. Мат, ругань, крик…
Старушка задумывается и шепчет: "Сын, сын". И вдруг она первый раз посмотрела на меня ясно, светло, спокойно. Так смотрят люди, которые в чем-то очень уверены: "Я больше так не могу, не хочу, устала. Я старая, совсем старая. Пусть Он меня домой заберет. Далеко…". Ей 67 лет. В паспорте написано.
Выясняется, что у женщины с собой только 200 рублей, а билет стоит 850. Отец Федор, не задумываясь, достает свои деньги. Смотрит бабушкин паспорт, читает: "Пермская область, город ЧердЫнь". "ЧЕрдынь", – чуть с обидой поправляет бабушка. Все-таки, малая родина…
Билет у нас на руках. И снова обход, снова просьбы. Так будет каждый день, по крайней мере, у волонтеров. И тех, кто их ждет каждый вечер.
