Все началось неожиданно. В пятницу утром мои шаловливые ручонки потянулись к дистанционному пульту управления. На голубом экране красовался Никита Михалков. Самолично. И даже не в образе царя-батюшки, а просто как великий российский кинорежиссер. Помните, у Шварца: " Вы не величайший из королей, а просто выдающийся, да и только".
Никита помолчал, поглядел в камеру сосредоточенно и молвил: "Заходите к нам на огонек". В смысле, посещайте, граждане, московский кинофестиваль. Приходите, увидимся, мы вас ждем.
И так он это сказал, по-нашему, по-простому!... Так может только Безруков в образе Пушкина-Есенина плакать о российских березках. Аж сердце дрогнуло. И зашлось в неистовом галопе. Да-да-да, так и было.
Стою я перед теликом в майке на босу ногу и пульт в руке мну. Да не сойти мне с этого места – пойду в киношку! Надела я лапти лыковые, да онучи байковые и отправилась в путь-дорогу. А в Доме Кино, что на Маяковской, показывали "Исчезнувшую империю". Фильм внеконкурсный, но если сам Михалков позвал…
На плотном глянцевом билете пестрели современные логотипы кинофестиваля. А посредине – синий отпечаток советского штампа: "начало в 16.00 ч". Смешение стилей, пересечение старого и нового. Один билет – две эпохи.
Внутри здания царили торжество и прохлада. Публика ленно вплывала в зал, растекаясь по красным бархатным креслам. Шум – еле слышный зуд пчелиного улья – джаз, приглушенный свет. И ты засыпаешь, растворяешься, качаешься на волнах спокойного, теплого ожидания…
Вдруг резко, пронзительно в твою негу врывается магическая, напряженная тема из "Призрака оперы". Свет гаснет, люди тихнут, с любопытством всматриваясь в сцену. Тук-тук! Как тама? Это мы, съемочная команда!
На площадке луч прожектора. В луче – могучая кучка: исполнители главных ролей, сценарист и тень сожаления: режиссер Карен Шахназаров не смог приехать. Съемочная команда рассказывала зрителям, сколько сил вложила в работу над фильмом. Тень сожаления молчаливо кивала.
Слово взял представительный мужчина в алом пиджаке – сценарист Сергей Рокотов. В основе повествования его личная история: "Успех есть – некоторым фильм нравится, некоторым не нравится". О как.
Со цены то и дело долетало: "Мы старались, спасибо, спасибо, спасибо!". Так и ждешь, что в следующей фразе вкрадется привычное "Все свободны". Но нет – "спасибом" и ограничились.
Бойкая девушка-переводчик оказалась более лаконичной. На хорошем русско-английском рассказала, как жаль, что Шахназаров не приехал. Иностранцы похлопали.
Свет стух, команда удалилась. Кулисы разъехались со скрипом товарного вагона. На экране мелькнула космическая заставка. Под музыку вспыхивали спонсорские "визитки", крупные и яркие, как полуночные южные звезды. То банки, то операторы мобильной связи, то газовики. Романтика! Но, позвольте, а фильм-то будет?
О, yes! Ролики померкли, началась встреча с прекрасным. Прекрасное показалось мне отличным русско-английским разговорником. Просто я первый раз смотрела отечественный фильм с английскими субтитрами. Жизнь прожита не зря – за два часа я узнала все значения междометия "wow!".
Раньше была уверена, что "вау" выкрикивают гламурные девочки в моменты неожиданного счастья. Ничего подобного. Могу предложить вам несколько вау-вариантов. Первый, примитивный – "ух, ты!". Второй, адаптированный – "ну, надо же", третий – "клево". Я бы еще добавила – "зыко" и "зачипато". Для колорита.
А что до просмотра, то он состоялся в полной мере. В большом зале с огромного экрана на меня посмотрели "семидесятые". И я пожалела, что родилась чуть позже. Что же ты, мама? Как же так, папа?...
Я тоже хочу "джины-вранглеры" по семьдесят "рэ" на толкучке. Но не такие, как сейчас, а те, настоящие. Я тоже хочу дефицитную пластинку "Роллингов" и танцев под плакатом "Впереди светлое будущее". Я тоже хочу отнести в комиссионку книгу Гарри Зихровски "Индия осушает твои слезы", как это сделал 18-летний Степа – друг главного героя.
Исчезнувшая империя – Хорезм. Исчезнувшие годы – семидесятые. Но тебе обязательно расскажут, что там было и как. Жизнь и любовь – понятия безотносительные. Превращение друга в соперника, а затем соперника во врага – вечный сюжет. Но атмосфера привязана к датам. Запахи, цвета, настроения, маленькие (большие!) ценности вроде билета в театр "На Таганке" могут быть только в определенный период. А потом на календаре меняется дата, и для кого-то от прежней Москвы остается только колумбарий на Даниловском кладбище…
И нельзя сказать "история трогательна" или "история правдоподобна". Так же, как нельзя сказать "правдоподобна жизнь". Какая она? На этот вопрос пусть отвечают философы. Мы можем только сходить в кинотеатр.
Зрелище понравилось. Убедили. И диалогами, и игрой. Скажу честно, я не критик, не профессионал. Я просто смотрю и слушаю – честное слово. И Джигарханян в роли профессора Охотского пронзителен.
На шатких, серых ступеньках подмосковной дачи он рассказывал внуку, как покорили древний Хорезм. Вы знаете – как? Солдаты просто засыпали песком все реки, ведущие к городу. А через секунду Охотский спросил:
– Ну, что, умерла?
И тишина, и облака, и слезы…
Главный герой потерял мать. Рак желудка не лечат.
Но кроме горя есть смирение. Значит, после больницы – в город ветров. Вместе с Сережей Нарбековым мы доехали до края света. За джинсовую куртку и двадцать рублей. Так просто! Раствориться в песке, камеях, пещерах. С этой минуты тебя нет. Един, но повсюду. Такое редко бывает. И только там, где на часах исчезают стрелки. Город ветров – океан на суше. Но говорить об этом, сравнивать – бесполезно. Просто постоим, посмотрим…
