Дискурс дебатов о рисках, который, к сожалению, существует не в обществе, а в узком кругу экономистов, политологов, социологов, правительственных чиновников, – последствия нынешней экономической политики. Равно озвучиваются как риски два разных процесса, которые уместно разделить по параметру времени. Одни, краткосрочные риски, просматриваются на год-два. Другие – долгосрочные, формирующиеся пятилетиями и десятилетиями. Возможно, они менее заметны, но зато определяют фундаментальные проблемы российского общественного развития.
Адаптация к условиям внешней среды
При обсуждении краткосрочных рисков недавно принято было говорить о влиянии на Россию мировой рецессии и о том, как наша страна может реагировать на нее. Как значимые угрозы оценивали слабость отечественной банковской системы, большую задолженность по кредитам (в том числе со стороны государственных компаний). С точки зрения большой политики в признании этих угроз приоритетными важно было лишь одно – как политическая система сможет на них реагировать.
Сегодня об этих экономических рисках рассуждают меньше, но тема адекватности политической системы осталась. И справедливо – ведь национальная политика должна максимально адаптировать общественную систему страны к изменяющимся условиям внешней среды. Не международной, а внешней по отношению к самой политической системе.
Риски «ушли», а проблема осталась. Стоит задуматься почему. Я полагаю, что появились новые вызовы и риски видоизменились.
Сегодня не принято публично критиковать политику бурного наращивания бюджетных расходов. Принято избегать признания инфляционного давления политическим фактором. Однако объективность требует видеть и озвучивать, что сегодня правительство не желает ограничивать социальные расходы. Наверное, у этого есть психологические причины.
Как известно, в течение трех последних лет проводилась политика повышения доходов не только государственной номенклатуры (эта группа при нашей системе в выигрыше всегда), но и зависимых от государства слоев населения (не только работников бюджетной сферы!) Наверное, расчеты делаются на постоянный рост мировой цены углеводородов. Цены на топливо уже превысили самые бодрые прогнозы, создав иллюзию вечно доступных источников увеличивающейся прибыли.
Правительство, некоторые его представители оказались заложниками такой оценки и определяемой ей политики. Очевидно: если повышение доходов не съедается инфляцией, оно повышает политическую популярность власти.
Одновременно неуклонно растет уровень притязаний общества к власти: социум требует больше и больше. На гребне политической популярности, достигнутой такого рода управлением, невероятно сложно выйти к народу и сказать: давайте менять приоритеты, давайте без промедления выстраивать политику финансовых ограничений.
Естественно, у многих экономистов политика наращивания расходов вызывает серьезные опасения. Некоторые из них предрекают неизбежность кризиса, от которого ни нефтяные, ни газовые прибыли не спасут. История второй половины XX века дает примеры, когда серьезные кризисы случались не в условиях падения цен, а как раз наоборот, на их пике. Это становилось не результатом экономических проблем, а итогом роста противоречий внутри особой социально-политической структуры, которая строилась на высоких нефтяных ценах.
Риски накачивания расходующих сфер экономики серьезны и в условиях благоприятной сырьевой коньюнктуры. Естественно, возникает вопрос: в какой степени сегодняшняя политическая система способна на них реагировать?
Уроки 90-х
Сейчас модно ругать 1990-е годы, называя их «страшными», «лихими». Безусловно, за этими словами стоит доля правды. Но эти же девяностые годы, на мой взгляд, дали опыт, полезный и для сегодняшнего дня.
Дефолт августа 1998 года опрокинул Россию в глубокую экономическую яму. Бездействовала банковская система, фактически остановилось финансовое кровообращение. Но власти в течение 2–3 недель нашли выход из трудной ситуации. Правительство и президент смогли принять верное политическое решение.
Они оперлись на левое большинство в Государственной Думе. Образовалось левое правительство, которое проводило правую политику. В результате через полгода страна начала постепенно выбираться из экономического коллапса.
Почему это произошло? Дело в том, что были сформированы основы для становления саморегулирующейся политической системы, то есть была задействована демократическая модель государственного управления.
Партии, мгновенно забыв о разногласиях, договорились между собой и стали выдвигать на вершины управления людей, которые пользовались доверием и в верхах, и у населения. Именно эти персоны получили карт-бланш для проведения нужной, как они считали, политики.
Пытаюсь спроецировать эту картинку на сегодняшний день. Честно говоря, я сомневаюсь, что нынешняя Государственная Дума сможет реагировать на похожий вызов.
Партий реальных, объединяющих крупные группы населения по кровным интересам, в парламенте нет. Само Федеральное Собрание, как бы ни старалось изобразить себя центром принятия решений, таковым не является. Дума стала младшим партнером исполнительной власти, оформляющим ее решения. Людей, способных выдвинуть самостоятельную идею, принять непопулярное нужное решение и даже людей, за которыми стоит массовая общественная поддержка, а не данные избирательных комиссий, в парламенте нет.
Сравним нынешнюю исполнительную власть с представителями власти десятилетней давности. Тогда по крайней мере были люди, которые осмеливались идти к президенту, к премьер-министру со своими предложениями и бороться за них. Как бы к этим людям ни относиться, они были.
Сегодня таких людей нет. Сегодня высшие управленцы произносят правильные речи, решают частные бюджетные проблемы. Они хороши, когда все в порядке. Но я сомневаюсь, что в условиях кризиса, когда потребуется быстро принять неожиданное решение, они смогут это сделать.
Опасно, что нет действенного канала обратной связи с обществом, в том числе через массмедиа, через социальную самодеятельность.
Пожалуй, один из главных рисков России в том, что трудности в краткосрочной перспективе, возможно, будут нарастать, а способность политической системы вовремя принять сигнал угрозы и адекватно на него отреагировать по-прежнему будет оставаться крайне сомнительной.
Политические системы закрытого типа в принципе работают с очень ограниченным уровнем угроз, стараясь превентивно под эти угрозы подстроиться. В отличие от них открытые политические системы рассчитаны на то, что угроза может быть неожиданной. Они способны быстро принять мужественное решение по минимизации этой угрозы. Закрытость сегодняшней политической системы России – глобальный риск, наблюдаемый в краткосрочной перспективе.
Резкий поворот
Долгосрочная перспектива затрагивает российскую модернизацию. Несколько лет тому назад в российских верхах была популярна идея превращения страны в «великую энергетическую державу». Этот лозунг обрел политическое звучание и содержание. Анализ контента выступлений руководителей страны, ведущих политиков позволил обнаружить: эта идея постепенно, незаметно ушла.
Я думаю, после долгих размышлений руководство страны пришло к выводу, что на одной лишь энергетике, даже при высоких ценах на энергоресурсы и при наличии их запасов, великую страну в XXI веке не построить. Причин тому множество. Одна из них заключается в том, что на гражданина России приходится только 5 экспортных тонн нефти (в Казахстане – 17, а в ОАЭ – около 32 экспортных тонн на подданного).
Невозможно в России сегодня создать общество всеобщего процветания и по модели европейского типа, поскольку она основана на сильном и многочисленном среднем классе. Патерналистская политика ведет к созданию общества растущего количества миллиардеров и одновременно к неконтролируемому росту числа жителей со стратегией люмпенов. Люмпен стремится жить за счет вспомоществования государства. Этот подход требует от государства постоянного повышения расходов или, в терминах императорского Рима, бесперебойных подношений плебсу хлеба и зрелищ.
Это мы сегодня и наблюдаем. Зрелища обеспечивают телевидение и прочие огосударствленные инструменты манипулирования массовым сознанием. Хлеб – это непрерывное увеличение бюджетных социальных расходов.
Поэтому и не получится
Возникла другая идея – переключиться на модернизацию. Звучат призывы к развитию инновационной экономики, слова «человеческий капитал», «высокие технологии», «структурные реформы». В общем, так и необходимо говорить в XXI веке – только страны, исповедующие эти ценности и воплощающие их, способны претендовать на лидирующие роли в мире. Видимо, это понимание положено в основу «Стратегии-2020», подготовленную Министерством экономического развития России.
Но возникает проблема реализации этих ценностей, и трудности исполнения – не столько экономические, сколько политические. Базовые экономические условия для исполнения стратегии развития у страны есть. Беда вместе с тем в том, что реализация инновационных и гуманистических решений этих приоритетов неизбежно повышает риски для правящих российских элит – политических, деловых, административных. Эти элиты сформировались в тепличных условиях, при отсутствии конкуренции. Их вырастило государство, раздавая собственность, активы, передавая под контроль номенклатурных групп бюджетные ресурсы.
Многие политические лидеры пришли к вершинам власти не через инструменты выборов, как это положено, а благодаря личным и групповым бюрократическим, родственным и коррупционным связям. Вполне естественно стремление этих элит подлить в механизм масла и увековечить свое доминирование. Для решения этой задачи и применяется ограничение конкуренции (что мы и наблюдаем в России в последние годы), а модернизация и создание инновационного общества без конкуренции невозможны.
Политика status quo
Напомню хорошо известный тезис: переход от аграрных обществ к индустриальным возможен (и случался!) в форме авторитарных модернизаций. Тогда государство выступает главным экономическим игроком. Но история не знает ни одного случая удачной авторитарной модернизации, если свершается переход от индустриальных обществ (с огромными предприятиями и компаниями) к постиндустриальному обществу, где ключевую роль начинают играть маленькие компании, где главным ресурсом становятся люди и знания. Нет ни одного примера, когда авторитарная модернизация удалась бы!
Только создание реальной конкурентной среды и повсеместная конкуренция – в политике, в экономике, в социальных отношениях – способны привести общество к постиндустриальному устройству.
Переход к постиндустриальному обществу для российских элит опасен. Ведь такой вектор социального развития означает, что «элитное будущее» элит не пред-определено. Социальные лифты поднимают в старые ниши конкурентов, которые могут оказаться удачливыми соперниками. А наши «сливки» привыкли властвовать даже не по праву, а по наследству! Они видят целью закрепление своего высокого иерархического положения, но модернизация ему неизбежно воспрепятствует. Оттого никто из нынешних элит подобного развития событий не хочет. Именно поэтому в России проблема модернизации – это проблема политическая.
Есть ли у руководства страны воля к преобразованиям? Достанет ли обновленным лидерам этой воли, чтобы не свернуть с пути модернизации и инноваций, столкнувшись с сопротивлением, с очень сильным сопротивлением правящего класса? И каков будет результат этого столкновения?
Результат борьбы консервативной и либеральной элит самому руководству страны непонятен. Ясно лишь, что это новые риски. Риски неудачных решений, риски обострения социальных и политических противоречий, риски, которые затронут самые широкие общественные слои. Вряд ли удастся избежать и экономических неурядиц, вероятность которых всегда выше в переходный период.
Социологических исследований на данную тему немного, но это весьма серьезные работы. Социологические данные разных исследователей приводят к единому выводу: нынешние российские элиты не хотят никаких изменений. Status quo их вполне бы устроил.
К тем же выводам приходят ведущие экономисты, оценивая позицию крупного бизнеса и связанных с ним структур. Ее можно утрированно озвучить так: «Инновации – это хорошо, но когда и без них жить здорово, когда наше личное и корпоративное богатство растет, зачем инновации и модернизация»? То, что экономика страны остается «бензиново-керосиновой», не опровергает тезиса «от добра добра не ищут». Иными словами, преодоление инерции элит – сложная проблема, прежде всего политическая.
Дополнительный аргумент
Еще один, и очень важный, аргумент против модернизации громко зазвучал, на мой взгляд, в последние полгода. В окружающем нас мире, в глобальной экономике нарастают негативные тенденции. Складывается впечатление, что темное будущее, о котором предупреждали экологи, политологи, специалисты по глобалистике, уже постучалось в дверь.
Неожиданно, как deus ex machine, возник глобальный продовольственный кризис. Под угрозой оказываются, казалось бы, незыблемые стандарты жизни людей в развитых индустриальных странах. Части элиты мнится, что Россия со своими земельными и водными ресурсами (в придачу к энергоносителям) сможет использовать слабость развитых стран как собственную силу. Такое видение – не стимул к модернизации. Ведь велик соблазн «царствовать, лежа на боку».
На мой взгляд, очень серьезная угроза – поддаться этому соблазну и отложить политическое решение о модернизации. Повторю, речь не идет об официальном дискурсе (пропагандисты под видом экспертов заполонили все медиапространство словами: «Мы строим инновационное общество…») Речь идет о намерении действовать или бездействовать, о реальной политике. В конце брежневского правления тоже произносили правильные слова о превращении науки в производительную силу, о «повышении», «увеличении», «усилении эффективности экономики». Но реальная деятельность власти строилась в направлении иных целей – целей консервации существовавших экономических и социальных институтов.
Чтобы перейти от интеллектуального понимания необходимости модернизации к практическому исполнению этой идеи, нужно сделать трудные и ответственные шаги. Нужен реальный уход государства из экономики или, самое малое, значительное сокращение присутствия государства в отраслях. Чтобы создать честную конкурентную среду, придется лишить привилегий госкомпании и госкорпорации. Столь же необходима честная конкурентная среда в политике, в борьбе за бюрократические должности.
Готова так поступать российская элита? Сегодняшняя – нет. А без этой готовности к самопожертвованию верные вроде бы слова о человеческом капитале, о доминировании высокотехнологических производств – лишь красивые декларации, маскирующие действительные намерения.
Сейчас никто публично не оспорит тезис «инновация – это хорошо». Но к сакральному 2020 году сами инноваторы будут находиться в нижних по уровню дохода и статуса социальных группах. Зачем же тогда им вести инновационную работу?
Я понимаю, что для консервативно настроенной элиты заманчив прием, использовавшийся в XX веке: одни инновируют, а другие руководят инновациями. Но в XXI веке такого разделения не будет. Любой инноватор в условиях глобального мира трудится сегодня в одной точке планеты, а завтра – в другой. И он найдет способ и место, чтобы свой личный валовый внутренний продукт на собственную душу населения уравнять с германским, швейцарским или американским. Инноватор в глобальном мире не станет дожидаться, когда руководители его страны доведут личную долю ВВП подданного до португальского или греческого уровня.
Наверное, стране в условиях мирового энергетического голода можно какое-то время подождать с модернизацией. Но это не выход, а оттяжка решения проблем, которые сами не рассосутся. Позиция страуса лишь ухудшает последствия столкновения нашего «титаника» с айсбергом. Как раз в тот момент, когда гламурная элита на верхней палубе пляшет и считает, что поймала Бога за бороду, с нижних палуб кричат: «Вокруг и по курсу айсберги, айсберги!» То, что этих криков не хотят слышать, – политический риск, самый взаправдашний. Это и риск функционирования закрытой политической системы, в которой обратные связи либо очень слабо выражены, либо атрофированы. Это и проблема политической воли руководства страны.
Для решения амбициозных задач ему потребуется преодолевать очень сильное сопротивление правящего слоя, не заинтересованного в любых изменениях, особенно в изменении своей нынешней, доминирующей общественной позиции.
