Противостояние

Кавказские события стали если не поворотным этапом истории современного миропорядка, то, во всяком случае, вехой, заметной даже из самых удаленных регионов земного шара

Предсказанного западными мыслителями рубежа 80–90-х годов «конца истории» не наступило. Как можно утверждать по прошествии нескольких месяцев, политическая карта мира продолжает меняться, перемены коснулись и расклада сил. История и жизнь продолжаются: старые игроки выступают в новых ролях. Куда смотреть России?

Главный вывод, который можно сделать из происходящего, – универсальные законы международного права в том виде, в каком они существуют сейчас, перестали быть инструментом мировой политики. Причин тому несколько. Одна заключена в самом этом праве, которое противоречит само себе.

В случае с Южной Осетией, Абхазией и Косово это проявилось ярче и болезненней всего – тут принцип права нации на самоопределение лоб в лоб столкнулся с принципом территориальной целостности.

Двойной стандарт торжествует

Благостные надежды конца 80-х – начала 90-х рассеялись как розовый дым. По совести, мировым политикам следовало бы признать, что единственное эффективное международное право сейчас – это, увы, право сильного.

Но совесть в большой политике – явление чужеродное. А потому и далее придется довольствоваться двойными стандартами, апеллируя к «нормам международного права», интерпретированного в свою пользу.

Они во всем. В поддержке Западом независимости «своего» Косово с полным пренебрежением к принципу территориальной целостности Сербии. И в том, что противостоящая этому Россия, к тому же огнем и мечом подавлявшая сепаратизм на Северном Кавказе, защищая свою целостность, тут же нарушает целостность Грузии и признает суверенитет «своих» абхазских и южноосетинских сепаратистов.

С точки зрения поддержки извне признание Москвой государственного суверенитета Абхазии и Южной Осетии, возможно, стало самым скользким шагом российской дипломатии во время грузинского кризиса. Если в случае с признанием независимости Косово у России было немало фактических единомышленников, в том числе в недрах Европейского союза, то в нынешней ситуации российские действия не нашли понимания как у тех стран, которые поддержали независимость Приштины, так и у тех, кто выступал против поощрения сепаратизма косовских албанцев.

Именно из-за принципиального нежелания поддерживать сепаратистов где бы то ни было не поддержал Россию испытывающий проблемы с тибетскими, уйгурскими и тайваньскими «незалежниками» Китай, который блокируется с Москвой по многим вопросам.

Но и эта принципиальность недорого стоит, так как основана не на приверженности международному праву, а на соображениях целесообразности и собственной выгоды. И конечно, Пекин попытается максимально воспользоваться ради своих интересов кризисом в отношениях России и Запада. Для дипломатического и иного торга открывается огромное поле.

Призрак бродит по Европе, призрак «холодной войны»…

Для любителей отыскивать исторические параллели нынешняя ситуация услужливо подставляет два относительно недавних периода.

Один – время между двумя мировыми войнами, когда с начала двадцатых годов и по начало сороковых большевиками были (за некоторым исключением) восстановлены границы Российском империи, развалившейся, казалось, бесповоротно.

В событиях августа 2008 года многие на Западе усматривают чуть ли не «реконкисту» – отвоевание отпавших от Москвы земель. «Если русские скажут, что не отдадут Осетию и Абхазию, а в дальнейшем будут стремиться к восстановлению страны в границах (Советского Союза), это очень опасно», – эти слова французского министра иностранных дел Бернара Кушнера довольно красноречиво передают существующие опасения насчет реставрационных планов российского руководства.

Слова Путина о том, что распад СССР был крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века, поминают при каждом удобном случае.

Поминают, но понимают ли? Ведь их можно понимать по-разному. И даже многие из тех, кому глубоко противна одна лишь мысль о восстановлении СССР, крушение Союза перенесли как личную драму. На Западе, кажется, путинское выражение восприняли чересчур в лоб. Вряд ли грузинский кризис свидетельствует о начале имперской реставрации.
Другой исторический период вспоминают еще чаще. Речь о «холодной войне». Об ее возобновлении многие говорят уже в открытую, безо всяких «но».

Однако этих «но» как раз очень много. В одну и ту же реку никому не дано войти дважды. В годы «холодной войны» друг другу противостояли не только две сверхдержавы, не только военно-политические блоки, но и еще и идеологии.
И эта идеологическая конфронтация придавала особое звучание «холодной войне». То звучание, которого не слышно сейчас. Хотя бы по той простой причине, что России нечего противопоставить своим, как принято выражаться, «западным партнерам» в качестве некоей универсальной идеологии.

Поскольку то, что на Западе называют «агрессивным национализмом Кремля», на универсальный статус претендовать не может. А на одном антиамериканизме, тем более весьма непоследовательном и не до конца сформулированном, далеко не уедешь.

Да, можно привлечь союзников, скорее тактических, чем стратегических. Даже не союзников, а попутчиков, которые сойдут там, где им это покажется удобней.

Но в отсутствие четко выписанной идеологии, сопоставимой с марксизмом-ленинизмом советского образца или западным либерализмом, есть и положительная сторона – это позволяет проявлять большую эластичность в выборе попутчиков.

Российско-грузинская война, признание Абхазии с Южной Осетией, резкая конфронтация между Москвой и Западом, вдрызг испорченные отношения с НАТО и Евросоюзом – сами по себе эти события не причина, а лишь остро проявившиеся симптомы той болезни, которая назревала уже давно. Отношения сторон зашли очень далеко, но грянула ли «холодная война»?

Переговоры заменяют санкции

Говорить о возобновлении «холодной войны» неуместно, считает заместитель гендиректора Центра политических технологий Алексей Макаркин. Ведь «холодная война» – это жесткое противостояние, которое носит системный характер и осложнено самыми серьезными санкциями. Санкции в самых разных сферах – это закономерный элемент «холодной войны».

Еще один ее элемент – это резкое прекращение переговорного процесса. Такая ситуация была при Андропове: мы долгое время вели переговоры с американцами, а потом резко ушли. И до прихода Горбачева этот процесс был практически прерван.

Сейчас же идет переговорный процесс, санкции отсутствуют.

Да, мы видим, что практически прекращены отношения с Грузией. Но и здесь трудно говорить о «холодной войне», тем более что у нас была «горячая война».

Да, очень сложные отношения с Соединенными Штатами, но о «холодной войне» речь не идет. Пока все ждали результатов президентских выборов в США. Дождавшись выбора Барака Обамы, теперь все в ожидании того, какую политику он будет проводить.

С Европой у нас «холодной войны» также не видно. Мы приняли предложения Саркози, был утвержден план Саркози–Медведева и дополнения к нему. И на саммите Евросоюза большинство европейских стран выступили против введения санкций в отношении России.

Другое дело, что есть и будет напряженность в отношениях между Россией и Западом, обострилось и еще, вероятно, обострится много проблем. Появилась проблема: европейцы признали Косово, а мы – Абхазию и Южную Осетию.
В декабре возникнут большие проблемы, если НАТО сделает предложения по членству Украине и, возможно, Грузии. Отношения сторон будут конфликтными. Хотелось бы отметить такой момент: то, о чем сообщали СМИ, когда Саркози хотел покинуть переговоры в Москве, – свидетельство этой напряженности. Напряженности, которая теоретически может привести к «холодной войне».

 Но политики очень часто делают резкие заявления, пока ситуация балансирует на грани. Когда же они понимают, что ситуация зашкаливает, то, наоборот, их позиции смягчаются, считает Макаркин.

Идеологическая конфронтация

В определенном смысле есть идеологическое противостояние. И накапливалось оно долгое время. Вспомните, как сильно нас критиковали по Чечне. Нас обвиняли в военных преступлениях. Одним из главных критиков российской политики была тогда Франция, с которой мы сблизились только во время иракского кризиса. Причем сблизились настолько, что в мире заговорили о формировании оси Россия–Франция–Германия.

После событий в Грузии на Западе усилились настроения, что Россия – это империя, возродился стереотип России как тюрьмы народов.

Саакашвили сразу же стал раскрывать эту тему, сравнивая действия России с советскими вторжениями в Чехословакию, Финляндию, Афганистан.

Но даже чешский президент Клаус сказал, что неправильно сравнивать нынешние события с ситуацией в Чехословакии 1968 года. Этот стереотип существовал всегда, просто он то актуализируется, то отходит на второй план. Сейчас как раз время его актуализации.

Может ли Россия воспользоваться противоречиями внутри западного сообщества (между США и Европой, между «новой» и «старой» Европой), чтобы добиться для себя внешнеполитических выгод?

По мнению Макаркина, преувеличивать эти противоречия не стоит. Попытка использовать чьи-то противоречия вызывает обратный эффект – эти страны, наоборот, консолидируются.

Россия может воспользоваться не столько противоречиями между ее западными партнерами, сколько желанием Европы сотрудничать с нами. Сотрудничать не только в экономической, но и в политической сфере.

Европейцы не хотят иметь рядом со своими границами страну, которую они «закроют», которая будет загнана в угол, будет непредсказуемой. Это не нужно не только «старой», но и «новой» Европе.

Причем речь не только о Болгарии и Венгрии, но и о Польше. Конечно, не о президенте Качиньском, но о тех людях, которые входят в правительство.

Есть сдерживающие факторы и у американцев в отношении России. Один из них – это операция в Афганистане.
У США складываются непростые отношения с Пакистаном, и военно-полицейские операции американцев на пакистанской территории вызывают негодование в пакистанском обществе. Хотя пакистанские власти настроены прозападно, у населения совсем другой настрой. И в случае чего Россия и Центральная Азия могут остаться единственными сторонами, через которые можно будет снабжать войска НАТО в Афганистане.

Американцы это должны осознавать. Как и то, что мир в случае изоляции России ожидает всплеск нефтяных цен, цен на алюминий и газ. Так что изоляция – игра сомнительная и бесперспективная. Для всех сторон.

Однако изоляция России присутствует – по вопросу о признании независимости Абхазии и Южной Осетии. Несмотря на признание со стороны Никарагуа, на сигналы, идущие из еще нескольких стран (Венесуэлы, Белоруссии, Сирии). Но это изоляция по конкретному вопросу.

Если Запад будет занимать суперпринципиальную позицию в отношении России, то он получит страну с усиленно-милитаристскими тенденциями, непредсказуемую, с которой трудно вести хоть какой-то диалог.

Срочно требуются сторонники

«Мы не дадим вовлечь себя в какую бы то ни было конфронтацию, любителям конфронтационных конфигураций придется обходиться без нас. Если наши партнеры не будут готовы к совместным действиям, Россия для защиты своих национальных интересов будет вынуждена действовать самостоятельно, но всегда на основе международного права», – заявил глава российской дипломатии Сергей Лавров.

Нравится это нам или нет, России все равно приходится задумываться о поисках если не союзников, то «симпатизантов». А что это, как не выстраивание конфигураций?

Проблема в том, что у России нет сейчас своего «Варшавского договора», который был у СССР и который она могла бы противопоставить НАТО.

Такие структуры, как Шанхайская организация сотрудничества и Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), по определению не могут быть равноценным противовесом Североатлантическому альянсу – как по военно-техническим параметрам, так и в силу эфемерности объединяющих принципов.

Именно последнее обстоятельство, к примеру, препятствует приему в ШОС в качестве постоянного члена Ирана (здесь оппозицию представляет прежде всего Китай).

И встречи в рамках ШОС и ОДКБ по горячим следам войны в Южной Осетии это доказали. Ни «шанхайцы», ни коллеги по Договору о коллективной безопасности в принятых довольно расплывчатых резолюциях не выразили однозначной поддержки действий России по признанию самопровозглашенных республик. Единственным исключением стала, пожалуй, Белоруссия, заявившая о поддержке курса Кремля, но не доведшая дела до признания суверенитета Абхазии и Южной Осетии. Не собирается признавать эти республики и российский союзник в Закавказье Армения, увязывающая признание с независимостью Нагорного Карабаха.

Вместе с тем Россия пытается выстроить при помощи ОДКБ в Центральной Азии некоторое подобие военного союза, когда речь заходит о создании в регионе пятисторонней (Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Узбекистан и Россия) группировки сил «для политического сдерживания».

Но в Декларации московской сессии Совета коллективной безопасности ОДКБ (5 сентября 2008 года) содержится заявка и на противопоставление этой структуры Североатлантическому альянсу: «Государства – члены ОДКБ призывают страны НАТО взвесить все возможные последствия расширения альянса на Восток и размещения новых объектов ПРО у границ государств-членов».

Турецкий гамбит и ближневосточный узел

Миротворческие усилия Николя Саркози на Кавказе несколько затмили инициативы, исходившие из Турции (предложение заключить Пакт стабильности и сотрудничества на Кавказе).

Кризис в Закавказье подстегнул Анкару к усилению попыток закрепиться в регионе в качестве ведущего игрока. Поездка турецкого президента Гюля в Армению на футбольный матч при всей неоднозначности этого шага стала событием знаковым.

В турецком подходе к оценке ситуации сказался неоднозначный статус Турции. С одной стороны, член НАТО, американский союзник. Страна, задействованная в тех сценариях транспортировки углеводородов из постсоветских республик, которые очень не нравятся Москве (один нефтепровод Баку–Тбилиси–Джейхан чего стоит). Государство, у которого натянутые отношения с близкими России странами – Грецией, Кипром, Арменией.

С другой стороны, страна, которую манят пряником ЕС, но делают все, чтобы отодвинуть прием Турции в Европу на максимально недосягаемый срок.

Страна, которая имеет свою «Абхазию и Южную Осетию в одном флаконе» – Северный Кипр, военным путем отторгнутый у Республики Кипр и признанный лишь Анкарой.

Страна, у которой проблемы со многими западными демократиями (прежде всего с Францией и США) по вопросу об армянском геноциде 1915 года и по курдской проблеме (войсковые операции турок на территории Ирака привели многих на Западе в состояние ступора).

Страна, к чьему исламистскому руководству настороженно относятся в Европе. Страна, которая заинтересована в развитии экономических отношений с Россией.

К этому надо прибавить сильное абхазское лобби. Как сказал в беседе со мной немецкий политолог Александр Рар, «вполне вероятно, что Турция может стать первой страной на Западе, которая сделает шаги по вопросу признания Абхазии». Именно из-за того, что там имеется значительное абхазское меньшинство. К тому же, по мнению директора программ России и стран СНГ Германского совета по внешней политике, «Турция сама по себе выступает сейчас не обязательно с позиций НАТО. Надо иметь в виду, что турки не в восторге от превращения Черного моря в «натовское» море. Они помнят, что веками черноморский регион контролировался двумя державами – Турцией и Россией. Турция тесно сотрудничает с Россией, у нее более выгодное геополитическое положение, чем у Грузии. Поэтому в нынешних условиях она наверняка попытается укрепить свое положение транзитного региона».

Посреднические инициативы Турции выходят за рамки Кавказа. Наряду с Парижем Анкара пытается наладить диалог между Израилем и Сирией. Эти две страны тоже оказались вовлечены в дипломатические игры вокруг грузинского кризиса.

Израиль до августовских событий на протяжении семи лет был одним из крупных поставщиков современного вооружения грузинской армии. Однако развитие событий заставило израильтян пересмотреть свои военные связи с Тбилиси. Еще за неделю до начала боевых действий в Южной Осетии Израиль отказался продать Грузии 300 танков «Меркава». Не без российского давления, очевидно. Более того, появились слухи о том, что военное ведомство Израиля запретило поездки в Грузию израильским бизнесменам (впрочем, Минобороны опровергло эту информацию).

Одна из причин сворачивания военного сотрудничества между Израилем и Грузией – опасение, что Россия в отместку будет поставлять оружие Сирии и Ирану. В свою очередь, Дамаск тоже решил воспользоваться возникшей ситуацией для упрочения связей с Россией. Москва пока воздерживается от увеличения поставок вооружения сирийцам. Что позволяет ей ждать того же самого от Израиля в отношении Грузии.

Все эти факторы – одни из многих. Но они красочно иллюстрируют, насколько сложной и запутанной остается картина мира, столь далекая от манихейского разделения на «черное и белое», «своих и чужих».

«Красный пояс» Америки

То, что Грузия разорвала дипломатические отношения с Россией, – трагедия. Но только с человеческой точки зрения. По гамбургскому счету от этого демарша страдает прежде всего Грузия.

А вот то, что Венесуэла и Соединенные Штаты затеяли дипломатическую войну со взаимной высылкой послов, будет посерьезнее – для США. Боливарианская Республика Чавеса – один из ведущих поставщиков «черного золота» в Штаты. Конфликт с Венесуэлой для Америки тоже не трагедия, но проблема серьезная.

Мало того что Уго Чавес однозначно поддержал действия России в Грузии, он демонстративно увеличил военное сотрудничество с Москвой.

После того как американские военные корабли вошли в Черное море, Россия отправила в Карибское море небольшую флотилию для совместных учений с венесуэльскими ВМС. А затем на военном аэродроме «Либертадор» в Венесуэле сели два российских стратегических ракетоносца Ту-160. Это и демонстрация намерений России закрепиться в роли игрока в Западном полушарии, и поддержка антиамериканской политики Уго Чавеса.

Обвинив США в заговоре против левых режимов в Латинской Америке, Чавес вслед за своим боливийским коллегой Эво Моралесом выслал в 72 часа из страны американского посла.

Симптоматично, что первая ласточка дипломатического признания Абхазии и Южной Осетии прилетела из «красного пояса» Латинской Америки. Хотя признание этих Закавказских республик Республикой Никарагуа не делает погоды, но, во всяком случае, увеличивает вдвое число государств, признавших независимость Сухума и Цхинвала.

При всем соблазне воспользоваться антиамериканизмом стран латиноамериканского «красного пояса» России следует проявлять осмотрительность в отношениях с эксцентричными и сомнительно устойчивыми лидерами типа Чавеса и Моралеса.

БРИК

Впрочем, пренебрегать не стоит вообще никаким из направлений. В том числе и латиноамериканским. Особенно если речь заходит о таком гиганте, как Бразилия.

«Если нам будут пытаться закрывать выходы на те или иные рынки, я думаю, что мы понимаем, какие последствия это повлечет, но никакой катастрофы ни для государства, ни для бизнеса от этого не будет. Это лишь подтолкнет развитие внутреннего рынка», – в словах Дмитрия Медведева, конечно, есть немалый резон. Но в мире, где царит глобализация, без внешних рынков, конечно, выжить немыслимо.

Некоторые чересчур горячие головы договариваются до того, что утверждают: Россия вполне может обойтись без Запада. Если оставить без внимания явную несостоятельность подобных утверждений, как и рассуждения на тему «заката Запада», то все равно стоит признать его, условно говоря, юго-восточный вектор.

Появившаяся еще в 2001 году аббревиатура БРИК (Бразилия, Россия, Индия и Китай) в последнее время становится все более модной, как в свое время пользовалось популярностью другое сокращение – АТР.

Надежды России на немедленный эффект от интеграции в Азиатско-Тихоокеанский регион, особенно сильные в 90-е годы, похоже, были чересчур оптимистичными. Не окажутся ли таковыми и виды на БРИК?

Пока БРИК не более чем собирательное название нескольких быстроразвивающихся незападных экономик, которые, по оценкам экономистов, к середине века имеют серьезные шансы обойти большинство нынешних богатейших государств и которые могут служить медиатором между развитыми и развивающимися странами.

Сейчас БРИК – это более четверти всей земной суши, сорок процентов мирового населения. Сольется ли БРИК с «Большой восьмеркой», к чему призывают многие? Или же составит ей конкуренцию?

Вопрос еще и в том, получится ли из БРИК некая оформленная структура – будь то экономический блок, торговая ассоциация или политический альянс. Шаги к этому делаются: саммит министров иностранных дел БРИК, прошедший в этом году в Екатеринбурге, шаг в этом направлении. Однако, несмотря на движение в сторону политической кооперации, говорить о БРИК как о стратегическом политическом союзе рановато. Особенно с учетом того, что в определенных сферах эти страны могут быть конкурентами по отношению друг к другу. Немаловажно и такое соображение: удержится ли вообще Россия, ее экономика в этой четверке?

Полная переориентация на отношения с «коллегами» по БРИК, конечно, невозможна. Да и не нужна.

Однако, несомненно, в выборе российских приоритетов пренебрегать Китаем, Индией и Бразилией не стоит. 

Андрей ЯШЛАВСКИЙ,
научный сотрудник ИМЭМО РАН

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру