Но мы многое забыли. Мало кто помнит, что президент Ельцин в тот момент гулял в Галифаксе. Он, вместо того чтобы немедленно вернуться, что-то решительное там заявлял, вызывая общее недоумение. Мало кто помнит, что штурм начался, погибли десятки людей.
Не пойди Черномырдин на отчаянный шаг, на месте Буденновской больницы была бы дымящаяся яма — братская могила трех тысяч человек. И на вопрос какого-нибудь иностранного журналиста: “Что с вашими заложниками?” — президент отвечал бы: “Они погибли”.
Сегодня мы публикуем заметку, написанную в тот исторический момент. Вы, уважаемые читатели, сами оцените:
и внезапное появление “международного терроризма”, на который ссылается наша власть и сегодня;
и свободный проезд террористов (потом они также свободно приехали в Москву на Дубровку, потом в Беслан…);
и то, как наша власть утверждала, что там всего триста заложников, а были тысячи (Басаев говорил — пять тысяч).
В те времена интернета почти не было, электронных версий газеты не имели, а жаль. Вы могли бы прочесть в том же номере “МК” репортаж Юлии Калининой, которая была там в эти дни и попала в число тех, кто должен был сесть в автобусы, вывозящие террористов в Чечню. Эти заложники рисковали своей жизнью ради других. Но даже этих героев кое-кто называл и называет “пособниками террористов”.
…В те времена “шапка” на первой полосе “МК” была редкостью. Она появлялась лишь в особых случаях. Во вторник, 20 июня 1995-го, “МК” вышел с “шапкой”: “ГОРЦЫ ПРИКРЫЛИСЬ БЕРЕМЕННЫМИ ЖЕНЩИНАМИ, А ВСЯ РОССИЙСКАЯ ВЛАСТЬ — ЧЕРНОМЫРДИНЫМ”.
Боевик и премьер остановили войну. Но ненадолго
Минувшее воскресенье показало, как глубоко разделены те, кого мы привыкли называть грубым, хлещущим словом “власть”.
Шамиль Басаев, сам того не желая, вытащил нашу политику из-под ковра, из-за портьер, из записок и шепота — на свет.
Мы увидели в одной стране два государства: Россия, где есть президент, и Россия, где есть премьер.
Один махал руками и произносил проклятья, другой вел напряженные переговоры. Ситуация с заложниками может, конечно, вызвать любую реакцию: и агрессивно-истеричную, и жестко-деловую, и суету, и паралич. Но дело в том, что двое суток президент и премьер вели себя так, будто бы другого вообще не существует. Ни разу не произнесли они привычных заклинаний: “Мы с президентом договорились…” или “Мы с премьер-министром решили…” Двое суток первые лица России, грубо говоря, в упор не видели друг друга.
Ожидалось, что, прилетев из Галифакса, президент первым делом встретится с премьером. Если это и произошло — мы об этом ничего не знаем, нам не показали. Или — не встретились, или — не договорились.
Один — ради спасения людей — вел переговоры с террористами. Другой — ради престижа — улетая за океан, договорился с Ериным о штурме.
Штурм провалился. Может ли партия штурма допустить успех мирных переговоров? Ведь это будет означать, что десятки заложников, погибших при штурме, погибли напрасно. А отдавший приказ о штурме может оказаться преступником. Видел же, что перед стволами женщины. И решительно пошел по трупам.
Решительных много, когда хочется стрелять. И никого — когда надо отвечать. Уже в воскресенье нам стали навязывать версию, будто приказа о штурме не было, будто спецназ пошел на штурм спонтанно.
Спонтанно (т.е. под влиянием эмоций) идти на штурм, обрекая на гибель сотни невинных людей… Жаль, что нельзя уволить дважды. Один раз — за пропуск “КамАЗов” с боевиками сквозь десятки постов. Другой раз — за штурм.
Что касается погибших милиционеров, сотрудников ФСБ и прочих спецназовцев — надо отчетливо понимать, что они погибли в Буденновске, расплачиваясь жизнью за своих продажных коллег.
Если в субботу нам то и дело показывали Ерина, Степашина, Грачева, то в воскресенье их было не видно не слышно. Они опять провалились. Они опять отсиживаются, отмалчиваются в надежде, что у Черномырдина сорвется и они, всегда готовые стрелять, понадобятся снова.
В четверг и пятницу все в один голос говорили: штурм в этих условиях (более тысячи заложников) невозможен. Только Грачев сказал, что следует немедленно ликвидировать бандитов. Кто бы мог подумать, что именно этот один идет в ногу.
* * *
Постепенно начинаем понимать: хорошо, что Брежнев говорил по бумажке. Это страхует от экспромтов. Экспромты Ельцина в последнее время вызывают недоумение и опасения. Сообщить всему миру, что западная картошка несъедобна, что об нее зубы сломаешь, — это странно. Заявить, что “мы отказываемся от гуманитарной помощи (для Нефтегорска), потому что потом за эту помощь потребуют острова”, — и это в тот момент, когда помощь из Японии уже вовсю поступает, — значит оскорбить всех японцев и опозорить всех нас. Это было не только оскорбительно, но, увы, и очень глупо: если мы не отдаем острова даже по договору — неужели отдадим за шприцы и тушенку.
Последний экспромт получился в Галифаксе. Ельцин заявил, что Дудаева забирает Турция для передачи в третью страну, “лишь бы подальше от России”. То, что Турция и Дудаев опровергли это заявление, — полбеды. Хуже, что Черномырдин на вопрос о бегстве Дудаева в Турцию пробормотал: “Говорят тут всякие всякую” — хотя, безусловно, знал, кто сказал эту “всякую”.
Уже довольно давно телекомпаниям необходимо больше мужества, чтобы показывать президента по телевизору живьем, чем для показа трупов в Чечне. То, что говорит президент, и то, как он это говорит, вызывает оторопь. Когда ОРТ, РТВ, НТВ показывают, как он, подпрыгивая и дергая двумя руками, рычит: “Уничтожить, уничтожить!”, видишь, что Клинтону в этот момент хочется быть где-нибудь подальше. На лице Клинтона отчетливо читается желание улизнуть, не присутствовать при этой сцене. Ничего, друг Билл, терпи.
* * *
Когда Ельцин заявляет, что договорился с Ериным о штурме, а потом какие-то чины начинают утверждать, что штурма не было, а были спонтанные перестрелки, — это значит лишь, что теперь Ельцин и Ерин договариваются выдать штурм за спонтанные перестрелки. Но согласятся ли с такой версией те профессионалы, которые пошли на штурм по команде, а теперь должны выглядеть истеричными мальчиками-любителями?
События в Буденновске используются всеми. Все ищут свою выгоду — поэтому у всех получаются разные выводы.
Жириновский потребовал восстановить КГБ и довести численность его до миллиона, а численность армии довести до четырех миллионов. Непонятно: то ли он такой воинственный, то ли он такой трусливый. В Буденновск, говорят, он слетал. Но к месту событий не подошел и на пушечный выстрел. То, что при сумасшедшей любви демонстрировать себя по телевизору Жириновский не попал в кадр там, где были сотни телекамер, говорит о том, что прятаться он умеет.
Ельцин потребовал добить международный терроризм. Его гнездо внезапно обнаружилось там, где мы седьмой месяц наводим конституционный порядок. Полгода мы настаивали, что Чечня — наше внутреннее дело, не суйтесь. Теперь у нас там международный терроризм. Под это дело нужны помощь мирового сообщества, моральная поддержка и желательно деньги. Это очень вовремя. А то Запад уже стал задумываться, стоит ли давать кредиты, которые русские тратят на стрельбу и бомбежку по своим гражданам. Бомбить международных террористов дело совсем другое, дело общее.
Хотя следует, к сожалению, признать, что в действиях чеченцев в Буденновске ничуть не больше международного терроризма, чем в действиях федеральных войск в Самашках, в Грозном… Мирные российские граждане, погибшие в Буденновске, ничем не лучше погибших в Чечне. Тем, что считает не по гражданству, а по пятой графе, напомним: в Грозном погибли тысячи русских, и они также были ни в чем не виноваты, как погибшие русские в Буденновске.
Ельцин хочет убедить Россию и мир, что террор начался 14 июня 1995 года. Увы, он начался в декабре 1994.
Черномырдин потребовал прекратить военные действия. Возможно, акция Басаева дала премьеру шанс попытаться всерьез остановить войну. Это не получится.
Мы помним, как Ельцин много раз отдавал команду “не бомбить”. Бомбежки продолжались. 10 мая те, кто смотрел ОРТ, видел, как Ельцин говорил Клинтону, что война в Чечне окончена. А те, кто в это время смотрел “Вести”, слышали и видели: “идут тяжелые бои с участием бронетехники”.
В течение двух суток Черномырдин, ведя переговоры с Басаевым, многократно отдавал приказ “не стрелять”. Но и Басаев, и независимые информационные агентства передавали из Буденновска о постоянной стрельбе по больнице. В нашей стране приказ “не стрелять” не исполняется.
Басаев заявил, что он и его группа “решили умереть, но остановить войну”. Они выдвинули условие: вывести войска. К сожалению, это единственный способ прекратить войну. Другого нет. Пока войска находятся в Чечне, они не перестанут стрелять и по ним не перестанут стрелять. Способность Черномырдина настоять на выводе войск — сомнительна. Это “слишком”. Этого ему не позволят.
Мир невозможен. Мир не может исходить от боевика. Ельцин не смирится (ему не позволят смириться) с миром, который навязан. И кем?! Не другом Биллом, а разбойником с большой дороги.
* * *
Мир почти невозможен. А вот место премьера может стать вакантным. Те, кто наблюдал телефонные переговоры Черномырдина с Басаевым, вероятно, отметили, как Черномырдин всякий раз настойчиво требовал, чтобы по обе стороны телефонного провода были журналисты. Черномырдин повторял: “Мы говорим при всех”.
Он говорил это, конечно, не для Басаева. И не для нас, граждан России. Он говорил это исключительно для Кремля. Черномырдин понимал, что если президент “договорился о штурме”, призвал к ликвидации “центра международного терроризма”, заявил, что переговоры с бандитами невозможны, тот, кто начнет эти переговоры, вступит в серьезную конфронтацию с президентом.
Черномырдин понимал, что каждое его слово может быть злонамеренно и интригански перетолковано, и поэтому вел разговоры публично. Он понимал, что его обращение к Басаеву “добрый день” будет истолковано ужасно, но он пошел ва-банк, и ему было не до мелочей.
Десятки телефонных разговоров премьера и террориста были мучительно затруднены из-за плохой связи. (Случайно ли она была такая плохая? — Ред.) Дело резко бы упростилось и улучшилось, если бы премьер прилетел в Буденновск. Боялся? Конечно, нет. Считал ниже своего достоинства? Думаю, нет. Но он хотел всё время быть на виду у Кремля. Он хотел, чтобы никто не мог обвинить его в секретных, своекорыстных переговорах. Черномырдин выиграл много. Есть опасение, что слишком много.
Всякий раз, как мы видели премьера, разговаривающего с Басаевым, за спиной Черномырдина маячил Сосковец. Безмолвно. Без единого слова. Лишь иногда легкая усмешка оживляла лиц первого вице-премьера. Он присутствовал в кабинете, но он будет отсутствовать в стенограмме.
Риск Черномырдина больше, чем риск Басаева. Басаеву нечего терять — его дети уже все погибли. Черномырдин мог потерять колоссально много — карьеру. Черномырдин поставил на переговоры, и ему надо, чтобы удалось
А другим — чтоб сорвалось. Чтоб опять сказать “мировому сообществу”: видите, с бандитами нельзя разговаривать.
* * *
Постоянные сообщения о каких-то “новых требованиях” Басаева старательно выдавали за капризы, за своенравность боевиков. Из Москвы легко судить. Из Москвы кажется, что нет ничего проще, как выйти из больницы, сесть в автобусы и уехать в Чечню.
У нас две власти. Но обе они — исполнительные. Угрозы Думы насчет отставки правительства никто не рассматривает всерьез. Люди дело делают, им не до депутатов. Когда телефонную трубку из рук Басаева брал Ковалев, не было слышно, что он говорит, но видна была досада премьера: хотите ехать — езжайте. Он говорил это как “делайте, что хотите, только не мешайте работать, не до вас”. Зато большое недовольство депутатами высказал губернатор Ставрополья. “Народ на митингах требует, — говорил он, — чтоб отсюда убрался бездельник-депутат!” (и назвал Ковалева, но не назвал ни Жириновского, ни Кашпировского). Губернатора можно понять. Он готов организовать сто митингов, лишь бы убрать всех, кто может поинтересоваться, как подчиненные ему сотрудники МВД пропустили “КамАЗы” Басаева.
Мирное окончание самой жестокой и масштабной террористической операции по захвату заложников, к сожалению, противоречит интересам силовых структур. Их ждет следствие.
Нам до сих пор не сообщили, арестованы ли все постовые, через которых проехали “КамАЗы” в Буденновск. Нам сообщили, что какой-то постовой после проверки документов застрелил в спину русскую журналистку, но арестован ли он? Уверен, если бы это убийство произошло ночью, — оно было бы приписано чеченцам. Но это случилось средь бела дня.
Как и вся Чеченская война.
“МК”, 20 июня 1995 г.
