Некоторое время назад одна из моих провинциальных коллег заметила, что если в России и произойдет революция, то не из-за недовольства политической системой, а из-за нехватки мест в детских садах. В самом деле, мониторинг социального недовольства, проводившийся нашим институтом, показал, что плохое положение дел с детскими дошкольными учреждениями оказывалось за прошедшие два года поводом для протестов гораздо чаще, чем любые другие проблемы, с которыми сталкиваются наши люди. Положение дел в школах и больницах волнует граждан ничуть не меньше, а если честно, то гораздо больше, чем судьба выборов. Вопрос о зарплатах и пенсиях для многих стоит гораздо острее, чем вопрос о власти.
Главным достоинством статьи, опубликованной в понедельник Владимиром Путиным на страницах «Комсомольской правды», является то, что в ней дан совершенно точный и, надо сказать, достаточно полный перечень проблем и конфликтных зон, от которых страдает социальная сфера России. На протяжении длительного времени высшие власти страны предпочитали заниматься более высокими материями, предоставляя возиться со школами, больницами, детскими садами и региональными культурными учреждениями местному начальству либо профильным ведомствам. Разумеется, общие слова о социальной ответственности или поддержке образования и здравоохранения произносились всегда, но принципиальное отличие нынешнего выступления премьера состоит в готовности перевести разговор на уровень конкретных проблем. Речь пошла и о студенческих стипендиях, и о пенсиях, и о заработной плате бюджетников. Не ускользнули от внимания премьера и ставшие серьезной общественной проблемой детские сады.
Для той части правящих кругов, которая рассматривает социальные расходы исключительно как нагрузку на бюджет и обузу для государства, выступление Путина оказалось, несомненно, холодным душем: руководитель правительства четко дает понять, что сокращения социальных расходов им не планируется. Более того, власть в его лице заявляет о готовности выполнять свои социальные обязательства, несмотря на экономический кризис. Не пошел премьер и на поводу у тех, кто призывал к повышению пенсионного возраста или радикальной коммерциализации образования. Наконец, очень важным и позитивным надо признать призыв к воссозданию в России «рабочей аристократии», квалифицированных специалистов в промышленности. В европейских странах, сохранивших сильный промышленный потенциал — таких, например, как Германия, именно этот высокопрофессиональный костяк рабочего класса (даже при наличии миллионов гастарбайтеров) составляет становой хребет экономики, основу рынка труда. И не случайно сейчас именно эти государства переносят кризис гораздо лучше, чем страны, пошедшие по пути деиндустриализации.
Однако создавать новую рабочую аристократию невозможно в отрыве от общей стратегии индустриального и экономического развития. Прежде чем готовить кадры, надо получить четкое представление о том, что и как они будут производить. Без возвращения в экономику хотя бы элементов стратегического планирования тут не обойтись. И, наконец, принципиально важно, чтобы система подготовки кадров для промышленности не развивалась в отрыве от остальных структур образования. Все эти вопросы надо решать комплексно, иначе любые благие пожелания заведут нас в тупик.
Признание правительством своей социальной ответственности предполагает готовность тратить деньги. Но точно так же, как механическое сокращение расходов не ведет автоматически к росту эффективности (за последние годы мы видели, что обычно получается ровно наоборот), так и рост бюджетных вливаний в социальную сферу автоматически не приводит к ее подъему. На протяжении 2000-х годов социальные расходы государства выросли в разы. Это привело во многих случаях к стабилизации положения там, где оно к концу 1990-х годов было просто бедственным, но невозможно утверждать, будто эффективность и качество работы социальной сферы выросли пропорционально росту вложенных средств. Именно эта низкая эффективность и дает повод либеральным экспертам призывать к свертыванию социальных программ, введению мер экономии и отказу от обязательств государства перед обществом.
Между тем вопрос о том, насколько эффективны социальные расходы, является ключевым для определения в глазах граждан «качества» любого государства. Путин справедливо отмечает, что деньги тратятся не самым лучшим образом. Другой вопрос, как повысить результативность социальных или образовательных программ. Он ставит вопросы, ответ на которые не может быть дан только «сверху», одними лишь решениями чиновников и приближенных к правительству экспертов. Для того чтобы общие цели, сформулированные в нынешней статье, были достигнуты, необходима сначала открытая, публичная и демократически организованная дискуссия с привлечением профессиональных сообществ — тех же врачей, учителей, социальных работников, педагогов вузов, а также тех, кто заинтересован в получении социальных благ (родителей, студентов и т.д.).
Эффективность социальной политики в условиях современной России может быть достигнута лишь единственным путем: вывести вопрос из-под контроля чиновников и поставить его под контроль общества. Не путем приватизации, к чему призывают либералы (как оппозиционные, так и приближенные к самой власти), а именно путем демократизации всего процесса принимаемых решений. Только в этом случае система образования и другие институты, созданные для поддержки населения, станут, в соответствии с призывом премьер-министра, «социальными лифтами», фактором выравнивания шансов между гражданами, инструментом, работающим для сокращения неравенства. Именно тогда появится шанс справиться и с коррупцией, разъедающей социальную сферу, и с растратой ресурсов, а главное — с их использованием на цели, не имеющие ничего общего с интересами большинства людей.
То, что власть сейчас заговорила о социальной эффективности, принципиально важно. Но для того чтобы этой социальной эффективности добиться на практике, и власть, и само общество должны еще проделать большую работу.
Директор Института глобализации и социальных движений Борис КАГАРЛИЦКИЙ
