В июле 1967 года Советский Союз и Мальта установили между собой дипломатические отношения. Послом на Мальту был назначен по совместительству наш посол в Англии Смирновский, Мальта и в ХХ веке не потеряла своей экзотичности, и я упросил посла взять меня с собой. Посол согласился и даже включил меня в официальную делегацию, состоявшую из четырех человек, чтобы избавить от протокольных препятствий.
Наше прибытие на Мальту совпало с визитом королевы Елизаветы II, которая решила отметить
Королева стояла на втором этаже дворца у парадной двери, ведущей в Тронный зал. Рядом с ней вертелся начальник ее протокола и разруливал длиннющую очередь прибывавших гостей, которые поднимались наверх по широкой мраморной лестнице. Протокольщики рангом пониже, в смокингах, встречали гостей на дальних подступах, у входа во дворец инструктировали их: дамы делают глубокий книксен, то есть приседают, а кавалеры отвешивают тоже глубокий, но поклон.
К тому времени я работал в Лондоне уже четыре года, но «перекинуться словом» с ее величеством мне никак не удавалось. В моем послужном списке были визит на Даунинг-стрит, 10, куда меня пригласила на чашку чаю супруга премьер-министра Вильсона, которая передала мне свое стихотворение против атомной бомбы для опубликования в СССР. Мне довелось даже ужинать с королевой-матерью благодаря протекции бриллиантового короля Оппенгеймера. Но вот Елизавета II никак не шла в мои сети. Поэтому я решил не упускать «мальтийский дебют» и разыграть его вопреки протоколу Букингемского дворца. Игра стоила свеч, хотя я, естественно, рисковал. Кара могла нагрянуть, конечно, не из Лондона, а из Москвы: отзыв, статус невыездного, в худшем случае — «партбилет на стол!».
В моем распоряжении было всего несколько секунд, необходимых для глубокого поклона. Но время — понятие относительное. Когда подошла моя очередь приветствовать королеву, я, согнувшись в поклоне, промолвил: «Ваше величество, как странно, мы с вами многие годы живем в Лондоне, а встретиться довелось лишь на Мальте». Надо отдать должное выдержке и чувству юмора королевы: «Да, в самом деле, странно, живем в одном городе, а встречаемся за тысячи миль от него».
Поощренный благосклонной улыбкой ее величества и не обращая внимания на злобное выражение лица шефа протокола, я продолжил:
— Разрешите спросить вас не как королеву, а как мать: вы сильно беспокоитесь о шансах его высочества принца Уэльского поступить в Кембриджский университет? Я читал об этом в газетах и вполне понимаю вас как родитель, у которого тоже в этом году и тоже старший сын поступает в университет.
И вдруг королева преобразилась, как говорится, на глазах. На ее голове по-прежнему была тиара, на плечи по-прежнему был накинут горностай, и ее грудь по-прежнему перехватывала лента с орденом, но передо мной уже стояла просто мать, озабоченная будущим своего сына. Она стала рассказывать мне в возмущенных тонах, что университетские власти превращают прием абитуриентов в сущую пытку и для них, и для их родителей. Я, естественно, поддакивал ее величеству, кляня заодно и власти МГУ. Шеф протокола глядел на меня такими зверскими глазами, словно готов был испепелить на месте. Но прервать королеву он не осмеливался. Плавное течение гостей по мраморной лестнице с красной ковровой дорожкой посередине было нарушено, а у входа во дворец образовалась пробка. У шефа протокола из носа и ушей шел пар. Он уничтожал меня своим взглядом, но никак не мог уничтожить. Когда ее величество и ваш покорный слуга пустились в сравнение состояния высшего образования в Англии и Советском Союзе, шеф протокола побагровел.
Диалог на лестнице дворца рыцарей мальтийского ордена длился минут
Однако королевская игра на этом не закончилась. Неожиданный дебют перешел в более неожиданный эндшпиль. В самый разгар веселья, когда над Тронным залом повис щекочущий ноздри воздух экзотических яств, шампанского и виски, ко мне подошел незнакомый молодой человек в щеголеватой форме офицера английских военно-морских сил. Он представился мне как адъютант герцога Эдинбургского и попросил меня проследовать за ним. Я, естественно, повиновался.
Мы покинули зал и вышли на обширный балкон, нависающий над заливом. Герцог стоял, облокотившись на балюстраду. Познакомившись со мной, он сказал, что уже наслышан о моей беседе с ее величеством. Герцог всем видом показывал, что он скучает на балу, и предложил мне поехать на яхту, стоявшую на рейде. В моей голове немедленно пронеслись самые что ни на есть несвоевременные, а может, и своевременные мысли. Во-первых, я вспомнил, что английские таблоиды писали об очередном увлечении герцога какой-то стюардессой с одной из королевских яхт. Во-вторых, я представил себе, как в тех же таблоидах появится и моя фамилия, связанная с этой сплетней, и как эта газета ляжет на стол заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС Леонида Федоровича Ильичева. Помножив первое на второе, я вежливо отклонил предложение герцога, сославшись на то, что я уже собирался уходить с бала, чтобы передать корреспонденцию о нем в свою газету. В глубине души я укорял себя за трусость и слабость духа, но в данном случае осторожность восторжествовала. Теперь, как говорится, с высоты веков я проклинаю себя за то, что не принял предложение герцога Эдинбургского и не побывал на борту яхты «Британия».
Миннеаполис.
