Министр, парадоксов друг

Владимир Мединский: «Давайте не будем опошлять замечательное слово „либерал“!»

Когда в первую пятницу лета я вошел в кабинет к новому министру культуры Владимиру Мединскому, стрелки часов уже приближались к 11 вечера. «Одни мы работаем в такое время», — подумал я и ошибся. Вскоре нашу беседу прервал настойчивый звонок по правительственной спецсвязи. Однако звонивший — другой свеженазначенный федеральный министр — жаждал поговорить не с главой Минкультуры Мединским, а с шефом Минфина Антоном Силуановым. Просто ошибся номером.

Владимир Мединский: «Давайте не будем опошлять замечательное слово „либерал“!»
Владимир Мединский. Фото из личного архива

Звонить шефу самого денежного российского министерства и попасть к шефу самого безденежного — разве это не парадокс? Но политическая карьера нового руководителя российской культуры прямо-таки соткана из парадоксов. Будучи восемь лет депутатом Думы от партии «Единая Россия», Владимир Мединский пользовался в ней репутацией опасного либерального смутьяна, чуть ли не бунтовщика. Однако стоило Мединскому оказаться в кресле министра культуры, как некоторые российские либеральные деятели впали в ступор от ужаса. Впрочем, сам Владимир Мединский не унывает. По его мнению, такая реакция на его назначение — не более чем недоразумение.

— Владимир Ростиславович, из всех назначений нового правительства именно ваше вызвало наибольший взрыв возмущения у российской либеральной публики. Что вы об этом думаете?

— То, что ваше утверждение — сильное преувеличение. Многие известные деятели культуры либо публично высказывались в мою поддержку, либо звонили мне с поздравлениями. И, поверьте, все эти люди тоже считают себя либеральной интеллигенцией. Давайте не будем опошлять замечательное слово «либерал»! Не стоит считать либеральной интеллигенцией десяток блогеров и пяток журналистов, которые повозмущались в Интернете.

— А к какой категории вы относите Лию Ахеджакову, заявившую, что ваше назначение — это признак «полного незнания того, что происходит в нашей культуре»?

— Она действительно так сказала? Не знал об этом. Но даже если оно так и есть, разве это может изменить отношение к Лии Меджидовне как к замечательной актрисе? Может быть, я пока знаю еще не все проблемы российской культуры. Но именно поэтому я сижу на работе почти круглосуточно. Не хочу растянуть срок «познания проблем» на долгие месяцы. Я болею за нашу культуру. И уверенность в том, что у меня все получится, мне придает поддержка со стороны Марка Захарова, Олега Табакова, Михаила Задорнова, Андрея Макаревича, Виктора Ерофеева, Михаила Пиотровского, Ирины Антоновой и многих других.

— А почему в этом списке нет Никиты Михалкова? Разве не он лоббировал вашу кандидатуру на должность министра?

— Мою кандидатуру совершенно официально лоббировала партия «Единая Россия». Она была в партийном списке претендентов на должности в исполнительной власти. И поверьте, еще не одна фамилия из этого узкого списка всплывет в обозримом будущем. Что же до Никиты Сергеевича, то я абсолютный поклонник его режиссерского и актерского таланта. Равно как являюсь поклонником таланта Захарова, Лиозновой, Тарковского, Учителя, и этот список, к счастью, очень долог.

— Но не получится ли так, что Михалков будет использовать ваше преклонение перед его талантом для лоббирования своих интересов?

— Буду счастлив, если любой из наших великих режиссеров будет использовать Министерство культуры для лоббирования своих интересов. Оно для поддержки культуры и существует. Кстати, Михалков в этом кабинете после моего назначения еще ни разу не был. Но в кресле, в котором вы сейчас, сидело уже множество известных деятелей нашей культуры. И каждому мы стараемся помочь, насколько это возможно.

— А относится ли эта ваша готовность помочь к тем деятелям культуры, которые открыто выступают против Путина? Что вы вообще думаете об оппозиционном настрое большей части нашей культурной интеллигенции?

— Не согласен с мнением о «большей части». Более корректной считаю следующую формулировку: некоторое число узнаваемых медиаперсон выступают против действующей власти. А еще большее число не менее популярных и не менее узнаваемых выступают за нее. Как я отношусь к тем деятелям культуры, которые выступают против нынешней власти? Давно как-то признался, что мой любимый современный писатель-беллетрист — это Борис Акунин. Готов это вам и сейчас повторить. Разумеется, я не разделяю его политические взгляды, считаю их наивным заблуждением. Но это никоим образом не мешает мне получать удовольствие от его книг. И главное для меня как министра культуры именно это, а не разница наших политических позиций. Я вообще считаю, что в любой демократической стране быть периодически в оппозиции к власти — это абсолютно нормальная ситуация. Ненормально — это когда все хором, дружно кричат: «Ура! Ура! Ура!» Когда кто-то «за», кто-то «против», а кому-то по барабану — это признак нормальности общества. И это меня радует.

***

— В 2011 году министр обороны Германии Карл Гутенберг был вынужден уйти в отставку из-за обвинения в плагиате при подготовке диссертации. В ваш адрес тоже звучат аналогичные обвинения. В чем разница между вашей ситуацией и ситуацией Гутенберга?

— Я не читал диссертации министра обороны Германии. Равным образом никто из моих так называемых обвинителей не читал мою диссертацию. Я с улыбкой просмотрел несколько постов в Интернете: мол, с помощью «Гугла» найдено несколько текстовых совпадений между авторефератом диссертации и несколькими другими текстами вроде — не шучу — устава ПВО РККА 1929 года. Да, не удивляйтесь, какая-то фраза там совпала почти дословно! И о чем тут можно серьезно говорить?

Вообще автореферат — это такой стандартный, скомканный, предельно наукообразный текст. Например, тот, что я написал изначально, был жесточайшим образом отцензурирован на кафедре. Мне сказали: так, как вы написали, пожалуйста, пишите в своих нацеленных на массовую аудиторию книгах. А у нас, в сухой науке, принято по-другому. Правила жанра. Наверное, поэтому в автореферате каждой научной работы в мире можно найти с помощью «Гугла» десяток совпадающих фраз. Кстати, все, что за полгода накопали «поклонники» моей исторической и гражданской позиции, — одна страничка, а диссертация — толстый фолиант, который весит килограмма три. Почувствуйте разницу.

Наконец, боюсь, наша с вами беседа, заложенная в компьютер и сравненная со всей продукцией принт-медиа всех времен и народов, тоже не будет блистать исключительно оригинальными слововыражениями...

— Хорошо, перейдем тогда к вашим нацеленным на массовую аудиторию книгам. Являются ли они, с вашей точки зрения, серьезной исторической литературой?

— Нет, не являются. Мои книги — это то, что я называю «историческая публицистика». Это написанная облегченным языком популяризация определенных трактовок исторических событий. Увы, научная историческая литература, написанная по всем «правилам академического жанра», редко продается тиражом более 500 экз. А мои книги расходятся десятками и сотнями тысяч.

— А не заключается ли ваша трактовка в вырывании из нашей истории ее неприятных страниц? Что, с вашей точки зрения, нужнее обществу: правда о его прошлом, какой бы горькой она ни была, или сладкая ложь?

— Обществу нужна правда. Но почему эта правда обязательно должна быть горькой? В нашей истории она чаще — героическая, достойная восхищения. Давайте мы с вами не будем забывать, что живем в великой стране и обязаны этим нашим предкам. Если бы правда нашей истории была исключительно унылой, о нас бы уже все забыли, как о наших предшественниках на этой земле — например, скифах, сарматах...

— Если утверждения о недостатках нашей прошлой общественной и политической жизни — сплошные мифы, то почему же наша история была столь кровавой и тяжелой?

— В нашей жизни — и прошлой, и нынешней, и наверняка будущей — масса недостатков. Зачастую — очень тяжелых недостатков. И никакой это не миф. Но одновременно это и не повод для самоистязаний. Мой подход к истории заключается в следующем: представьте себе, что вы порезались. Что делает нормальный человек? Порезался, промыл, протер, шлепнул подорожник или, по возможности, пластырь — и пошел дальше. А вот подход тех, кто иногда по ошибке называет себя либералами: «Ух ты, порезался! Какой я неуклюжий! Это у нас, сиволапых, испокон веков так повелось! Не повезло в Рашке родиться... Эх, что за народец... Дай-ка я еще гвоздиком ржавым там поковыряюсь!» При таком подходе можно дело и до ампутации довести.

— А вот подход тех, кто иногда по ошибке называет себя государственниками: наступим в сотый раз на одни и те же грабли. Разве не так?

— Порезался — смотри по сторонам и старайся в следующий раз не порезаться снова. В чем вы здесь видите призыв наступить на старые грабли?

— Ну, хотя бы в вашем шокировавшем многих заявлении: при Сталине у нашего государства была историческая политика, а сейчас — нет.

— То, что вы сейчас сказали, — это не мое заявление. Это его предельно искаженная версия. Но раз тема поднята, готов расставить все точки над «i». Итак, вы спрашиваете: кто для меня Сталин? Сталин для меня — государственный деятель, который поучаствовал — вместе со своими соратниками, да и оппонентами во власти тоже — в создании чудовищной тоталитарной системы. Это отчасти преступник и отчасти жертва своей же собственной системы. Это сложная, противоречивая, трагическая и в целом, конечно, негативная фигура для нашей истории.

Но весь тот период нашего прошлого нельзя мазать одной черной краской. Например, в 1930-е годы по всей стране работало огромное количество археологических экспедиций. Создавались научные исторические школы. Именно в эту эпоху академик Евгений Тарле написал большую часть своих замечательных и весьма далеких от идеологизации исторических трудов. В эту же эпоху Алексей Толстой написал свой великолепный роман «Петр I». В то время было снято большое количество гениальных исторических фильмов. И у советского народа была гордость за свою действительно великую историю, своих предков-героев. Именно это я подразумевал под термином «историческая политика». Именно за это я выступаю, а вовсе не за «Краткий курс истории ВКП(б)».

— Но разве можно отделить сталинскую эпоху от «Краткого курса»?

— Конечно, нам бы всем хотелось, чтобы на месте Сталина появился какой-нибудь другой человек — например, Столыпин или Кутузов. Но время распорядилось так, что в тот период во главе нашей страны оказался именно Сталин. И в это время, кстати, во многих из нынешних демократических стран тоже правили диктаторы разного масштаба. Не буду говорить о Гитлере — это банально. Посмотрите на Венгрию, Италию, Прибалтику, Испанию — один «вождь» хлеще другого. Надо изучать эпоху Сталина и не повторять ее ошибок.

— Именно изучать? Мне показалось, что в плане исторической политики вы предлагаете на нее равняться.

— Именно изучать. Я не могу отвечать за то, что вам показалось. Равняться вообще ни на кого не надо — разве что на своих родителей. А историю надо изучать, пытаться понять, как диктаторы 30-х получились. Как вышло так, что Сталин пришел к власти? И что, он только сам, один, подписывал смертные приговоры? Как страна могла до такого докатиться?

И еще я предлагаю не отказываться от того хорошего, что было у нас в прошлые исторические эпохи. Да, при императорах Александре I и Николае I у нас в стране было крепостное право. Хоть и помягче, чем прусское крепостничество или американское рабство в то же время. Но при первом из этих царей Карамзин при активной помощи власти написал свою «Историю государства Российского». А при втором Пушкин, выражаясь современным языком, по госзаказу, — «Историю Пугачевского бунта». Вот это в моем понимании и называется исторической политикой. Она не в том, чтобы государство заставляло историков писать неправду. А в том, чтобы государство финансировало исторические исследования и археологические экспедиции. Поддерживало науку и культуру. Я за то, чтобы государство занималось своей историей, равно как и образованием, и культурой.

— Но разве на протяжении большей части нашего прошлого государство не заставляло историков писать неправду? Может, пора сделать историю полем деятельности не государства с его жесткими установками, а свободного общества?

— А разве одно противоречит другому? Я же говорю именно о поддержке со стороны государства, а не о нажиме! Общество и государство — это в любой стране сообщающиеся сосуды. А в России, с ее традициями, государство просто не имеет права уходить из сферы истории. История, к сожалению, самая политизированная из гуманитарных наук. И представление о ней оказывает очень серьезное воздействие на умы. Лучше написать учебник истории самому, чем ждать, пока за тебя его напишет иностранец.

— А почему в качестве примера наличия исторической политики вы привели СССР времен Сталина, а не какую-нибудь современную демократическую страну?

— Пожалуйста — привожу: что, США не занимается своей историей? Дай бог нам так «не заниматься»! Франция не занимается своей историей? Или Британия не занимается своими историческими традициями? Да она на них дышит! У всех этих стран историческая политика точно есть. Причем ровно на эти цели ими ежегодно выделяются сотни миллионов долларов.

***

— А что еще кроме исторической политики вы считаете своими главными задачами на посту министра культуры?

— Я попытаюсь за это лето создать документ, который бы сформулировал государственную политику в области культуры. Предвосхищая ваши вопросы: это будет совсем не то, о чем вы подумали. Он не будет иметь никакого отношения к пропаганде и идеологии. Мне просто хотелось бы, чтобы в условиях ограниченных финансов мы концентрировались на ключевых направлениях.

Вот федеральная целевая программа «Культура». На этот год на нее выделено более 22 млрд. рублей. Вот откроем в ней несколько страниц наугад. Постановка спектакля Бертольда Брехта «Трехгрошовая опера» в Карелии. Конкурс детских и юношеских коллективов «Синеокая Анапа». А вот, например, подготовка проектной документации на строительство Дома Советов в Калмыкии. Прилично денег на это, кстати, выделено. И так далее...

— И какой же из всего этого вывод?

— Это абсолютно бессистемный набор действий. Вот там чуть-чуть, вот здесь чуть-чуть, там дырочку закроем... Непонятно, с какой целью предпринимаются все эти разнообразные действия. Все они по отдельности очень полезные. Но какое в целом отношение они имеют к государственной политике в области культуры?

— А какая цель может быть у культуры кроме самой культуры?

— Извините, но культура — это не вещь в себе. Культура пронизывает все сферы человеческой жизни — от самых высоких до самых обыденных: какие мы рубашки носим и как часто меняем носки. Вспомним типичный диалог: «А почему этот человек так себя ведет?» — «Культуры не хватает!» Или, допустим, у вас грязно на столе — значит, у вас проблема с культурой быта. Или давайте поговорим про культуру производства. Культура — это все вокруг! Поэтому, с моей точки зрения, для государства культура — ключевая вещь. Нефть и газ рано или поздно закончатся. А вот культура бесконечна. Никто бы сейчас, например, не вспоминал о Древнем Риме, если бы не сохранившиеся памятники его культуры. Интриги, завоевания, склоки, политтехнологии при выборе Сената, козни против трибунов — все кануло в Лету. А вот Колизей остался.

— Это все лирика. А что вы конкретно предлагаете — лишить финансирования пьесы Бертольда Брехта?..

— Боже упаси! Я хочу, чтобы у действий государства в сфере культуры была внутренняя логика. Чтобы было понятно, куда мы идем и зачем. Приведу пример из области кино. Недавно я посмотрел очень дорогой и красивый отечественный фильм. Пока я сидел в зале, все было нормально: вроде получал больше удовольствия от просмотра, чем от поедания попкорна. Но когда в зале включился свет, у меня возник вопрос: а зачем это кино было снято? Какой у него смысл? Вот так бывает и со многими нашими действиями. Вроде бы что-то делаешь. Но зачем? Что остается у тебя после этого в душе и сердце?

— Не идет ли речь о попытке формирования новой государственной идеологии в сфере культуры? Типа есть правильное искусство, а есть неправильное.

— Ни в коем случае. Я вообще не сторонник давать свои субъективные оценки искусству. И, как мне представляется, это показала позиция министерства в нашумевшем скандале со спектаклем «Сон в летнюю ночь». Как вы помните, от нас требовали запретить постановку. Но в ответ я написал документ из трех пунктов. Во-первых, это не федеральный театр. Во-вторых, даже если бы он был федеральным, мы принципиально не вмешиваемся в театральный репертуар. В-третьих, самое смешное, — женщины, которая якобы написала жалобу на этот спектакль, никогда не было в природе. Она — выдуманный персонаж.

Можете считать эту позицию отражением моего кредо на посту министра культуры. А оно таково: министр культуры должен быть помощником для деятелей культуры. Именно помощником, а не руководителем. Надо помогать — лоббировать интересы культуры, строить, защищать, а не начальствовать.

— А есть ли чем помогать? Есть мнение, что Минкультуры — чисто декоративная организация, у которой нет денег.

— Всегда хочется большего. И, разумеется, я буду биться за увеличение бюджета культуры. Но, если быть объективным, то Минкультуры в последнее время и так много делает и многое сделало. Доказательство этого — сотни восстановленных памятников, тысячи поддержанных культурных проектов, десятки снятых фильмов. Если это все плохо разрекламировано — будем активнее. Будем работать больше. А излишняя скромность — родная сестра безвестности, не так ли?

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру