Греческая трагедия многоактна. Один из актов — возможное укрепление сотрудничества между Москвой и Афинами. После референдума Алексис Ципрас первым из мировых лидеров позвонил Владимир Путин — сигнал послан и принят. Но подводных камней хватает.
С одной стороны, все прозрачно. И Россия, и Греция борются за свой национальный суверенитет в политике, против внешнего диктата. Они готовы «дружить против» евробюрократии. Греческий референдум был направлен именно против нее. У Москва к Брюссель свой счет, это не одни санкции, но и обиды «Газпрома».
Другая сторона в том, что эти «против» у Греция и у Россия принципиально разные. Ципрас до последнего рассчитывает договориться с остальной Европой за счет новых уступок, на которые та должна пойти после референдума. Он же сделал первую формальную уступку. В отставку ушел греческий министр финансов Яннис Варуфакис, зарекомендовавший себя как раздражитель кредиторов. Цель — облегчить переговоры и показать ЕС, что теперь его очередь идти навстречу.
У России раскол с Европой гораздо глубже. Конечно, Европа остается нашим главным торгово-экономическим партнером; конечно, мы заинтересованы в возобновлении полномасштабного диалога. Но есть «но».
В России по традиции многое делается по-своему и со всего плеча. Если мы строили социализм-коммунизм, то так, что его основоположники были бы ошарашены итогом. Если мы беремся за рынок и демократию, то и то, и другое выходит неузнаваемыми: рынок, где главное вовсе не конкуренция, а чиновничье-олигархический оскал; демократия — с акцентом на суверена.
Вот и за политический суверенитет мы боремся, не щадя живота своего. Вплоть до того, что все популярнее становится лозунг времен Николая I «Россия — это не Европа!».
Нам говорят: у нас свои традиционные ценности. У них — разложение всех ценностей и раскол, символ которого — та же Греция.
Оставим пока Грецию и нырнем в историю, чтобы разобраться в традициях и ценностях.
Кто больше сделал для России: Иван Грозный или Петр Первый? Есть нейтральный ответ: это деятели разных эпох, зачем их сравнивать? Но все-таки стоит попробовать.
Иван Грозный — это вершина и крах Московского царства. Грозный — первый русский самодержец, да такой, каких в Европе поискать. Он — божий помазанник, через него реализуется божий промысел, остальные — все: и знатные бояре, и бесправные холопы — его рабы. Таково не только личное убеждение грозного царя, которое ему внушила часть православного духовенства, но и его политика. В Европе, где тоже встречались отчаянные властолюбцы, такой законченной опричной (отдельной, особой) «вертикали власти» не было. Там аристократия умела так или иначе ограничить сюзерена и отстаивать свои права. Грозный тем и вошел в историю, что сумел кроваво уничтожить даже возможность сопротивления. Его царствование — это чисто русский, как теперь принято говорить, проект. Чем он закончился? Крахом государства и Смутой.
Петр Первый — первый российский император. Он, как и Грозный, не чужд жестокости и самодурства. Но принципиальная разница в векторе правления. Вектор Грозного — личная ничем не ограниченная власть, самодержавие в самом одиозном виде. Вектор Петра — развитие России к лучшим европейским образцам. Если при Грозном Россия проигрывает Ливонскую войну и саморазрушается как государство, то при Петре она делает первый шаг к превращению в великую европейскую державу, какой и становится на волне, данной Петром, при Екатерине Великой и Александре Первом.
Вектор — это принципиально важно. При Николае Первом он сменился. Как и при Грозном, Россия взялась за совершенно самобытный проект, когда мы — не Европа, а, конечно, лучше и чище, «в Россию можно только верить», наши ценности «православие, самодержавие, народность». Чем закончилось? Проигрышем Крымской войны и утратой былого сверхдержавного статуса.
Последним «уходом в себя» был советский социализм. Не важно, что по теоретической родословной он европейского происхождения. Важно исполнение, «сборка». Такого общественного строя до того не было нигде. Достижения, безусловно, были, была и заплаченная за них цена, помнить надо и то, и другое. Чем закончилось? Крахом СССР и поражением в «холодной войне».
Кто-то скажет, что все это произвольный подбор фактов, спекуляция. Отвечу: наука, если уж на то пошло, — всегда отчасти спекуляция. А история — не просто набор фактов с датами и изложение (зачастую спорное) «традиций», это учебник, который надо учиться читать. Чтобы делать выводы.
Получается, что с точки зрения достижений России европейский вектор ее развития гораздо более плодороден по сравнению с исключительным, самобытным вектором. Это не только победы Суворова и Кутузова, это и Пушкин, и другие вершины великой русской культуры, которые стоят на плечах российского просвещения, начатого Петром. Великие реформы Александра II — это тоже европейский путь. Однако надо отдать царской бюрократии должное — прежде всего в земских реформах учтены российские традиции и реалии, но с сохранением главенствующего европейского вектора.
Самобытный вектор, каждое очередное изобретение своего «велосипеда» — это, как показывает история, путь в тупик.
Россия, впрочем, конечно, никогда не была вполне европейской. Петр шел за европейскими образцами, но там уже заявляло о себе третье сословие, у нас появились Демидовы, но одновременно лишь ужесточался крепостнический строй.
В России многие так до сих пор до конца и не поняли, что права человека — это не только мощное идеологическое, юридически и политически заряженное оружие в «борьбе двух систем». Степень защищенности этих прав — критерий исторического прогресса. В нашей Конституции, если кто забыл, записано: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью». Человек, а не государство.
То, что у нас называется американским или европейским кризисом традиционных ценностей, — это и есть ступени в защите прав человека. Сначала «кризисом традиционных ценностей» было завоевание женщинами политических прав, потом — людей другого цвета кожи, сегодня это защита прав представителей другой культуры, религии или сексуальной ориентации. Все это люди, и у них есть неотъемлемые права.
Когда-то давно, страшно сказать, сколько лет назад, в с тех пор уже сгоревшем ИНИОНе, конечно, в спецхране, я читал книгу, изданную в ФРГ, которая называлась «Трудности жизни в условиях демократии». Сама тема была удивительна, тогда, на дворе еще не наступила перестройка, я, как и многие, голубоглазо считал, что демократия — не задача, условия которой все усложняются, а счастливый билет. Оказалось, это такая традиция и такие ценности, которые постоянно требуют обновления при неизменности базы.
Официальная Москва традиции и ценности понимает совсем по-другому. В исторической ретроспективе сегодняшняя Россия ближе к России Николая I, чем к России Александра II. И это не сулит ничего хорошего.
Но вернемся к Греции. А точнее, к греко-русской борьбе. Еще раз: Алексис Ципрас поставил на то, что, сумев за счет референдума укрепить позиции на переговорах, Греция сможет остаться и в ЕС, и в еврозоне на более выгодных для себя условиях. Пока ставка в игре, ресурс политического союза с Россией ограничен. Могут последовать любые по громкости заявления, но не действия: приоритет — договоренность с кредиторами, которых лучше больше не дразнить.
Если ставка не сыграет и Греции укажут на дверь, вероятен всплеск российско-греческих связей. Правда, политический поворот к России придется, понятно, оплачивать. Чем Россия сможет расплатиться, скажем, за возможную попытку Афин заблокировать санкции? Перекупать греческий долг — из области ненаучной фантастики. Можно купить какие-то греческие банки, чтобы те не канули в Лету, можно построить в Греции газовый хаб для Южной Европы.
Но критически важен фактор времени. Слово «всплеск» я выбрал сознательно. Почувствовав тяготы жизни без евро, греки могут быстро передумать и отказать Ципрасу в доверии. И это будет рациональным признанием того, что в рискованной игре тот проиграл. Но тогда затраты на греческие банки могут не окупиться, а газовый хаб останется без инфраструктуры доставки газа потребителям. Строить эту инфраструктуру «Газпром» самостоятельно не может, чтобы еще раз не наступить на грабли «третьего европейского энергетического пакта», запрещающего поставщику энергоресурсов в ЕС быть и собственником средств их доставки. Между тем, пока не решены вопросы с доставкой газа через территорию Турция, инвесторов, желающих строить газопроводы из Греции, тоже не видно — и разрыв отношений Греции с еврозоной вряд ли приведет к появлению добровольцев.
А значит, сотрудничество может ограничиться возвращением в Россию греческих персиков и российскими кредитами, не сопоставимыми с размерами греческих долгов. Кстати, если дело дойдет до выхода Греции из еврозоны с последующей потерей доверия избирателей Ципрасом, то к его сменщику ЕС может быть более благосклонным, вплоть до ускоренного возвращения в зону евро. Чтобы показать, что лучше излишнюю строптивость не проявлять.
Политика — всегда компромисс между бюрократией, демократией и большими деньгами.
