Все-таки Астахов уходит. Но его увольнение — добровольно-принудительное, выглядит вовсе не так неожиданно, как его приход на свою должность шесть с половиной лет назад.
Пост уполномоченного по правам ребенка — типично западная новация, пересаженная на российскую почву. Там, в европах, детский омбудсмен — это такой штатный гуманист. На данную должность идут люди с соответствующим бэкграундом и менталитетом. И требования к ним со стороны общества, обеспокоенного положением несовершеннолетних, которым по современным представлениям грозит множество опасностей, также понятны.
У нас же, в России, как в петровские времена, идет чисто механическое перенимание наимоднейших западных «мулек» без элементарного понимания их содержания и сути. Где-то кто-то услышал, что бывают некие уполномоченные по детству. Звучит неплохо, дети — вообще святое, почему бы не внедрить? И внедрили. Причем первый шаг был с кадровой точки зрения весьма удачен. В 2009-м омбудсменом назначили Алексея Голованя, признанного специалиста, бывшего московского уполномоченного по правам ребенка. Но уже через четыре месяца Головань уволился — самая загадочная отставка десятилетия, разгадку которой журналисты так и не узнали.
И вот тогда-то и всплыла фигура Павла Астахова. Формально — тоже неплохо. Не чиновник, известная публичная фигура, пусть не правозащитник, но адвокат. Язык очень даже подвешен, фотогеничен. Последнее оказалось очень важным, поскольку быстро выяснилось, что в сегодняшней России детский омбудсмен — пиаровски важная должность. Думаю, что ни в одной западной стране ни один коллега Астахова не привлекал к себе столько внимания, как он. Плюс для Кремля была важна (видимо, более всего) его политическая лояльность — основатель движения «За Путина» иным предстать и не мог.
Павел Астахов довольно быстро попал в переплет большой политики — «закон Димы Яковлева» вынес его на передовую противостояния с Западом. Его страсть к публичности, к вниманию журналистов, к эффектным заявлениям удовлетворялась в высшей степени. Стоит заметить, что уполномоченный по правам ребенка — это, по большому счету, синекура: ни за что не отвечаешь, но зато со всех спрашиваешь. Для кого-то — предел мечтаний. А для кого-то — удобная стартовая площадка. Неизвестно, что было на уме у Астахова, мечтал ли он как можно дольше смаковать наслаждение от своего статуса, или же у него имелись и более честолюбивые мечты.
Но так же быстро, как наш герой вознесся в высшие сферы, стало выясняться, что отношения его со СМИ не складываются. Астахов раз за разом говорил вовсе не то, чего от него ожидала «прогрессивная общественность». Обаятельный светский тусовщик стремительно превратился в клеврета режима, оправдывающего самые непопулярные его решения. К тому же словесная несдержанность Астахова (обратная сторона адвокатского красноречия), его любовь к звонкой фразе, сослужила ему плохую службу. Пресса начала тщательно собирать за ним все его промахи и оговорки.
Несколько лет Астахова в Кремле поддерживали, более того, считали незаменимым, сам Путин говорил: «Я, кстати говоря, вижу, как он настойчиво, я бы сказал, даже иногда резко и последовательно борется за интересы детей… По-моему, его где-то даже бояться уже начинают, и это очень хорошо». Но омбудсмена не надо бояться, в этом-то вся и штука. Его задача не «поставить себя» в глазах других чиновников. Его миссия — внушать к себе доверие и уважение, служить нравственным камертоном, как любили выражаться двадцать лет назад. Сила уполномоченного заключается не в телефонах прямой связи, не в спецсигналах, а в softpower. Похвальбы Астахова тем, сколько директоров детдомов он снял после своих ревизий, — свидетельство глубоко совкового образа его мышления.
Однако количество скандалов, связанных с омбудсменом, накапливалось в геометрической прогрессии. Несоответствие человека должности становилось все очевиднее. Среди прочего ему не хватало элементарного вкуса. Глупые слова о трагедии на Сямозере — «ну что, как вы поплавали?» стали лишь последней каплей (и, может быть, параллельно шел счет иным ошибкам — кто знает тайны кремлевских башен?).
Урок Павла Астахова заключается в том, что чтобы достичь успеха в том, чем ты занимаешься, надо в это дело верить, соответствовать ему ментально. Астахов, бывший студент-гэбэшник и удачливый постсоветский адвокат, не соответствовал ей по всем идеологическим параметрам. А должность детского омбудсмена — именно идеологическая. Недаром до последнего времени ее не существовало — она возникла на Западе как ответ на новейшие тренды в сфере защиты детства. Не будем их перечислять — они и так достаточно известны, хотя бы по критике доморощенных консерваторов, пугающих отечественного обывателя ужасами ювенальной юстиции и усыновлениями однополыми семьями. В России же менталитет соответствующих служб остается на уровне советских комиссий по делам несовершеннолетних.
Астахов честно старался — как мог. Не совсем его вина, что он оказался на этом посту. Да, он мог отказаться, понимая, что не по Сеньке шапка. Но в его кругу от таких предложений не принято отказываться, да и второй раз могут не позвать. А политиком он себя ощущал и реализоваться очень хотел, оказывая всевозможные политические услуги на злобу дня, что также было недопустимо. Тут, впрочем стоит упрекнуть и высшую власть — то, какие задания она давала Астахову, ясно показывает ее отношение к его должности.
По большому счету, Кремлю в качестве детского омбудсмена нужен был человек типа Владимира Лукина или Эллы Памфиловой — толерантный, не спешащий с заявлениями, не амбициозный адвокат с обширными карьерными планами, не светский тусовщик. Хотелось бы верить, что такая фигура будет найдена — после неудачи с Астаховым. Хотя, впрочем, назначение Москальковой на схожую должность оптимизма не внушает. Все-таки требования лояльности и предсказуемости перевешивают все остальное. Хотя и Лукин, и Памфилова также были и лояльными, и предсказуемыми, но у них на первый план выходили иные черты личности.
Хуже то, что отставка Астахова обставляется им самим так, что остаются большие сомнения — понял ли он что-либо из своего фиаско? Все сказанное им направлено на одно — чтобы никто не мог подумать, что недовольство общества имеет какое-либо значение. «Я получил строгий нагоняй от президента, получил его заслуженно… Кто там не был, кто не присутствовал, кто не видел этих обстоятельств, то, извините, они не могут быть объективным судьей. Я служащий, я солдат, у меня есть начальник — это президент, и я его представитель… После очень серьезного, откровенного разговора я подал заявление, но решение примет президент…» Тезис прост — ухожу не потому, что люди против. Голос протестующей общественности — тоньше писка, да и то, голосующие на соответствующем сайте за его отставку — в основном боты. Есть только президент, который решает. Думается, такой шаг Астахова в Кремле оценят.
