А у репортера «МК» из Дебальцева в 1942 году угнали в Германию бабушку с родным братом и двоюродными сестрами. А в Светлодарске у моей родни была дача, и я пацаном там проводил время на рыбалке. Теперь между бывшей рыбалкой и еще здравствующей родней — фронт.
В Дебальцево добраться непросто. Сначала в Донецк, а оттуда с Южного автовокзала за пару часов вас через Макеевку и Енакиево доставят до места. Это в объезд. Прямая дорога идет через ясиноватский пост ГАИ, за который идут бои с февраля.
В Дебальцеве солнечно. В Дебальцеве все разбито. Ну или почти все. Через полтора года после штурма городская инфраструктура восстановлена, но разгромленных частных домов хватает. Что-то народ ремонтирует сам.
«Видишь, снаряд в крышу влетел, — показывает забитый досками потолок владелец единственного в городе похоронного бюро. — Сами залатали! Чего ждать!» Крыша не крашена, не оштукатурена, но над гробами смотрится вполне живописно. Наискосок от похоронного бюро какое-то городское здание сияет новыми пластиковыми окнами.
«Все школы, детские сады и железнодорожное училище за год после штурма получили новые крыши и пластиковые окна. Дома новые строят для людей. Хорошие! Со всей начинкой!» — рассказывает мне мой проводник. Он местный, но имя просит не называть — занимается извозом, ездит и на украинскую территорию, поэтому и не хочет «светиться в Интернете». Сам он живет в микрорайоне Черемушки. От Хрущева, наверное, каждый советский город получил микрорайон с пятиэтажками и таким названием. Когда в городе шли бои, в микрорайоне остался всего один дом, в который не попал снаряд. В подъезде моего спутника три прямых попадания. «Видишь, теще моей в зал прилетело!» — показывает в окошко «Жигулей» пальцем мой водитель.
Я сочувственно киваю. Жить в кирпичных пятиэтажках — не лучший выбор в войну. В блочных, железобетонных гораздо безопасней. Они крепче, снаряды в них оставляют небольшие дырки, выбивая чаще всего одну комнату, а прихожие и особенно цельнолитые блоки с ванной и туалетом не пробиваются практически никогда. В ваннах или прихожих при обстрелах обычно кладут спать детей.
Взятия города тут отмечают два — «Украиной» летом 2014-го и «Россией» зимой 2015-го. В украинский штурм снаряды прилетели на городской рынок, и он сгорел вместе с товарами. Теперь торговля идет рядом со сгоревшими контейнерами.
Во дворе с детства знакомого дома — цветы и выставка железа: осколки, выкопанные и собранные в доме и на огороде после возвращения. Дому повезло — ни одного прямого попадания! Помню, бабушка с сестрами — бабой Пашей и бабой Нюрой — одинаково ругали меня за беспорядок словами «как после бомбежки!». Теперь наконец становится понятен смысл этого сравнения. Ни одна до этой войны не дожила. Дебальцевские бабушки и моя родная прабабушка лежат на кладбище, на которое уже год нет доступа — разбито и не разминировано.
Перед домом на асфальте знакомая «розочка» от разрыва мины. Дядька говорит: «Осколками швеллера в заборе перебило — и все! Повезло!».
Здесь все — если послушать — везунчики. Дядя вспоминает первую относительно мирную зиму. «Людей нет, белки бегать в городе стали! Я одну прям перед домом подкармливал. Сейчас куда-то ушли, народу слишком много стало».
О властях говорят с осторожностью. За восстановление Дебальцева взялись всерьез и пообещали удивительное — дотянуть до города газовую трубу, и вроде уже начали работы. Все на эту тему молчат, боятся спугнуть. Дебальцево в Донецкой области — уникальный город. Здесь не было газа! У моего брата на кухне стояла газовая плита с трубами в стену, а с другой стороны, в детской, два сменных красных газовых баллона. Все привыкли, удивлялись только приезжие. Как эти баллоны не рванули при артиллерийских обстрелах — боюсь спрашивать.
Мы идем дальше мимо живописного дома с уже отремонтированной крышей, складом бревен под стеной и окнами, забитыми ящиками. «Подсуетились, — с легкой завистью говорит мой «экскурсовод». — Окна, видишь, снарядными ящиками забили, хорошее дерево!»
Пока идем вдоль разбитых домов, я слышу однотипные фразы: «Здесь бабка погибла, а здесь повезло, семья в подвале была, дом от прямого попадания загорелся, а соседи потушили и раскопали! Все живы!».
Наконец первый из домов, подаренных Россией. Одинаковые красивые коробки под новыми крышами часто скрываются за полностью изрешеченными осколками заборами. Моих вопросов о возможных злоупотреблениях дядька не понимает.
«Строят по составу семьи! — поясняет он как маленькому. — Все в доме есть, а очереди толком нет. Помогают тем, кому жить негде, а остальным — потом!»
Я понимаю. Это жесткая реальность войны по обе стороны линии фронта. Если ты бежишь от войны, твой разрушенный дом благотворители, что с украинской стороны, что ДНРовские здесь, всегда оставляют «на потом». Помогают тем, кто высидел на месте и остро нуждается в жилье прямо сейчас. Поэтому так много разрушенных домов — их хозяева выехали в мирные регионы и живут сейчас там. Заниматься ремонтом просто некому.
Выходим на окраину мимо разбитого дома с красивыми воротами, на которых нарисован кот Леопольд. Тот самый, из мультфильма про «ребята, давайте жить дружно». Леопольд весь посечен пробоинами от осколков.
Сразу за городом — трава по пояс, разбитые доты, танки. Я пытаюсь объяснить, что у меня дети, и лазить по траве в поисках мин я не хочу. Дядька меня успокаивает, как может: «Тут год коровы пасутся и люди ходят на пруды купаться. Ты лучше на это погляди!».
Я сдаюсь, понимаю, как для него важно все это показать мне, журналисту. Показывает перекрытие из железобетонных шпал над очередным блиндажом, развороченное мощным ударом. «Это ж чем тут били!» — удивляется он.
Вдали, за разбитыми украинскими танками, действительно купаются люди. Рядом с дорогой лежит сорванная взрывом танковая башня, перед ней аккуратно выложены минометные мины калибра 82 мм. Местные цыгане промышляют металлоломом, но не трогают потенциально взрывоопасное и не могут никак утилизировать танковую броню. Из танков тащат двигатели, а многотонные корпуса и башни лежат как памятники.
«Тут после отхода люди такое тащили — тушенкой, крупами из блиндажей погреба засыпали. Ну и для ремонта дерево опять же», — хозяйски делится дядька.
Дядька ведет меня домой мимо рыбаков и купающихся людей и мрачно говорит: «Все, кто взял в руки оружие, себя потеряли!».
Вечером привычно гремит за городом. Люди на миг приостанавливаются: «Это не Светлодарск. Под Санджаровкой стреляют», — комментируют они. И продолжают свои вечерние дела.
Донецк — Дебальцево
