В последнее время дежурный оптимизм и твердая уверенность в грядущих победах стали хорошим тоном для “серьезных политиков”. Говоря словами Булата Окуджавы: “И все как будто под рукою, и все как будто на века”. Между тем если присмотреться повнимательнее в их “слегка затуманенные” глаза, то становится ясно, что скромное словосочетание “как будто” превращается в главное слово эпохи. Неподдельного брежневского спокойствия уже не встретишь ни в Кремле, ни в Белом доме, ни в Госдуме с Советом Федерации. Даже самые записные телеоптимисты не уверены в том, что в обозримый период удастся в целости сохранить страну.
Депутат Геннадий Гудков, давший интервью “МК” прямо перед новогодними праздниками, не претендует на то, чтобы стать “глашатаем тревоги”. Он просто хочет дать предупреждающий сигнал.
— Геннадий Владимирович, вы один из немногих публичных политиков, которые утверждают, что Россию может уже в ближайшее время ждать новый системный кризис. В чем вы видите его предпосылки?
— Я очень много думал: в чем причины постоянных бед нашей страны? Почему именно мы теряем больше всех людей, почему на нашей территории происходят самые большие страдания? Ответ для меня стал очевидным: мы, к несчастью, уже на два лишних века тянем на себя форму управления, которая во всем мире называется абсолютной монархией.
Что такое власть? Это возможность и необходимость ежесекундно решать вопросы развития страны. А когда вопросов много, они тяжелые, сложные, неоднозначные, то у абсолютного монарха всегда есть соблазн решить их в узком кругу доверенных помощников. Ведь иначе необходимо выслушивать разные точки зрения, согласовывать их, учитывать, спорить, идти на компромиссы. А, как я уже говорил, если вопросов не один и не два, то на это нет ни времени, ни желания, ни сил.
Как только определяется круг лиц, которые имеют доступ к телу и могут принимать участие в обсуждениях, то становится очевидным: эти двадцать—тридцать человек должны профессионально разбираться и в энергетике, и в вылове рыбы, и в проблемах, связанных с общественным устройством. Но у этих одних и тех же советников очень ограниченный набор взглядов, знаний, инстинктов. И они неизбежно исчерпывают сами себя. Тогда ошибки, иногда стратегические, становятся неизбежны. И не по злому умыслу или из-за корыстных интересов (хотя и такое возможно). А потому, что механизм дискуссии очень узок. А дальше абсолютная монархия, без сомнений, начинает эти ошибки быстро воплощать в жизнь.
— А насколько наше общество готово к изменениям? Ведь если два последних века мы все время рвемся к одной и той же системе, значит, она сидит в нас самих?
— Сегодня дело не в обществе. О чем говорить, если Сталину, одному из главных палачей во всей человеческой истории, до сих пор поют оды, ставят памятники. Большего маразма и представить трудно.
Дело в политической элите. К сожалению, у нас она абсолютно аморфная и готова встраиваться в любую систему. Так было всегда. И при царе, и при коммунистах. Сначала не шли на необходимые реформы, чтобы потом работать швейцарами в парижских ресторанах, потом сеяли кукурузу на Северном полюсе. Но факт остается фактом: для изменений к лучшему, для возможности выпрыгнуть из фатальной колеи необходима готовность именно элиты поставить вопрос о коллегиальном управлении страной и ее умение и смелость отстаивать такую модель.
— Что вы называете коллегиальной моделью управления страной?
— Это либо президентская республика с существенными ограничениями, либо даже парламентская республика. Лично мне кажется, что последнее — лучший вариант.
— Вы говорите о парламентской республике. Но у нас нет более аморфного или подхалимского органа, чем парламент. Лучший пример — закон о парламентских расследованиях.
— Дело в том, что в России нет и парламента как органа госвласти. В России, я смею предположить, нет правительства как ответственного органа госвласти. Подозреваю, что как институт подорвана и Администрация Президента. Есть только президент и его помощники по разным направлениям. Их вместе принято называть “Кремлем”. Так вот этот “Кремль” сочетает в себе функции и правительства, и парламента, и зачастую суда.
Кстати, и по Конституции, принятой в 93-м году под определенную политическую ситуацию, парламент наш не наделен контрольными функциями, правом формирования правительства, он не может наказать министра, замминистра, любого чиновника. И при отсутствии реальных полномочий превратился в некую канцелярию.
По сути, у власти находится бюрократическая номенклатура.
— Но ведь эта номенклатура никуда не денется, она не освободит занятое место, не сдаст позиций.
— Дело в том, что упорство в проведении такой политики неизбежно, рано или поздно это приведет к системному кризису. По сути, власть не знает, как отвечать на многие уже существующие проблемы или проблемы, которые могут возникнуть. Например, существует масса противоречий, которые сегодня загнаны внутрь. Это конфликты между федеральными и региональными элитами, межэтнические и межнациональные конфликты. Плюс не нужно забывать о том, что любой человек желает чувствовать себя не статистом, а созидателем. Чтобы им не просто манипулировали, а апеллировали к нему, его мнению. В России, кстати, оказались невостребованными целые поколения. И как власть будет со всем этим разбираться, если, скажем, даже не упадут, а хотя бы понизятся цены на нефть?
— То есть вы считаете, что номенклатура, боясь системного кризиса, пойдет на самоограничения?
— На сегодняшний день, пока в Кремле не примут политического решения, практически ничего сделать нельзя, кроме протестного революционного пути. Но люди в Кремле тоже заинтересованы в стабильном государстве. Даже больше других. Они заинтересованы в некоей преемственности и власти, и капитала, и развития. Они крайне не заинтересованы в увеличении рисков, связанных с ростом радикализма, который становится все более очевидным. И “Кремль” не может этого не видеть. И очень хочется надеяться, что у членов этого “закрытого клуба” хватит здравого смысла, ума, логики, чтобы перешагнуть через свои бюрократические интересы и пустить страну развиваться более цивилизованным путем.
— Что вам дает такую надежду?
— Когда в родном Коломенском избирательном округе местные драные — извините за выражение — предприниматели, оперирующие цифрами не более чем в десятки тысяч долларов, спрашивают меня: “Геннадий, как бы нам за рубежом подстраховаться?” — это уже очевидно плохой симптом. Это значит, что на пятый год пресловутой стабилизации никакой уверенности в завтрашнем дне у людей нет.
Кремль не какое-то государство в государстве. Я точно знаю, что очень многие люди в Кремле по-настоящему озабочены развитием страны. Что у них тоже есть ощущение тревоги. Но само устройство бюрократической машины заставляет часто ставить тактические, сиюминутные интересы выше стратегических. Но есть предел, перейдя через который самая успешная тактика может привести к краху.
— Но Кремль же пытается выстроить общественно-политическую систему, которая должна страховать от катаклизмов. Усиленно строится партия власти, вырисовываются контуры трехпартийной системы…
— Во всем мире партии — главный политический стержень общества. Но “Единая Россия” не что иное, как творение главных бюрократических кланов страны. Я не хочу разбирать, плохая это партия или хорошая. Партии просто нет. Есть некие правила политической игры, есть некая общность людей, которая выстроилась под административную систему. Сегодня “Единая Россия” позволяет бюрократии править бал и реализовать свое управление страной. А все остальные партии остаются маргинальными.
В 90-х годах партии должны были возникнуть, и процесс пошел. Он привел бы к положительному результату. Но его завершение требовало определенной свободы, независимости. Но исполнительная власть сумела поставить по стойке “смирно” бизнес. Финансовые потоки, политические процессы были поставлены под контроль. Сегодня все опять определяет тактика. Чтобы осадить коммунистов, надо создать “Родину”. Чтобы, в свою очередь, осадить Рагозина, нужно поддержать Бабурина. Если нужно раздробить правый фланг, чтобы там не могли договориться, то тут же “подкачивается” “Яблоко”. Не понравился Касьянов Явлинскому, и “Яблоко” снова пускают на ТВ. И только потому, что Явлинский готов говорить то, что совпадает с интересами определенных людей во власти.
На тактическом совпадении взглядов, интересов и строится сегодня политика. Но эта политика направлена в никуда. И потому рано или поздно возникнет движение, которое по определению будет радикальным. Возьмем лимоновцев или националистические партии — они ведь вербуют на идеологической основе. Там нет платных митингов: по 300 рублей участнику, чтобы пройти колонной по Москве.
Я уже говорил: люди не хотят быть просто винтиками бюрократической машины.
— И что надо сделать?
— Сегодня Кремль несет полную ответственность за ситуацию в стране. И поэтому обязан сам себе создать конструктивную оппозицию.
Для развития партий нужно несколько условий. Первое — политические и экономические интересы. Они есть. Во-вторых, нужны финансовые ресурсы и поддержка СМИ. Но бюрократия жестко контролирует любой бизнес. И если хотя бы копейка отправится не по адресу, любой бизнес может быть уничтожен. И кто тот камикадзе, что будет самостоятельно, без отмашки финансировать даже самый ответственный политический проект? Независимых СМИ, за редким исключением, тоже нет. Стремление всех построить “в интересах дела” привело к исчезновению неуправляемых средств массовой информации.
Поэтому Кремль в целях недопущения кризиса, кризиса системного, просто должен создать оппозицию, а потом помочь ей вырасти и не вмешиваться в ее внутреннюю жизнь, не стать жестким регулятором ее развития.
— И какой существует лимит времени?
— Полгода. Точка невозвращения 1 июля, ну максимум 1 сентября. К этому времени надо принять политическое решение. Кто придет к власти после парламентских выборов — либо “Единая Россия”, либо консорциум политических партий…
— И какие есть сомнения, что будет выбрано?
— Я отлично понимаю, что “Единая Россия” имеет сегодня все шансы набрать и 40, и 45% голосов. Построят, заплатят, попросят, дадут возможности. Но кризисные явления, рост радикализма будут нарастать. И вот в этих условиях бюрократическая партия формирует абсолютно управляемый парламент, сохраняет нынешний механизм формирования правительства — и все понимают, что это тупик. Даже пусть “Единая Россия” получит конституционное большинство.
— Альтернатива — допустить к власти чужих?
— Если мы не готовы к существованию конструктивной оппозиции, не готовы поделиться полномочиями, создать механизм сбалансированного разделения властей, то мы должны будем вести “Единую Россию” к сокрушительной победе. И должны отдать ей весь ресурс — медийный, финансовый, организационный и административный. И должны будем создать проблемы у всех остальных партий, чтобы они так и остались на маргинальном уровне. Значит, необходимо еще больше завернуть гайки, ограничить свободу СМИ, не позволить избирателям выразить свое недовольство. То есть приблизить системный кризис.
— А если заняться этим после 2008 года, когда у власти появится передышка?
— Смена президента может быть лишь формальным поводом для усугубления кризисных явлений. Тут большую роль будет играть субъективный фактор — кто придет на смену сверхпопулярному Путину.
Хотя даже если Путин вдруг передумает и решит остаться на третий срок, это все равно ничего не меняет. Сегодня существует историческая возможность создать конструктивную оппозицию. И не надо бояться: ничего страшного не произойдет ни со страной, ни с властью, ни с президентом.
— Последний вопрос. Кто бы мог играть роль пресловутой конструктивной оппозиции?
— Я думаю, что мы еще слишком разношерстное общество, чтобы уже сейчас сводить весь спектр общественных мнений к 2—3 идеологиям. Ведь партия — это прежде всего идеология. Мы не можем сегодня выкинуть из политического спектра ностальгию, которая существует в виде ортодоксальной КПРФ. Мы не можем и не имеем права избавляться от либерально-идеологических идей. Не стоит разрушать (правда, мы и не можем) бюрократические объединения, представляющие идеологию, исповедуемую “Единой Россией”. Пусть это все будет. Но лично я уверен, что Россия — социал-демократическая страна. Не только у российских политиков, управленцев, но даже у предпринимателей — мозги социал-демократические. Сегодня эта идеология не только должна быть востребованной. Она должна быть одной из доминирующих. Во всяком случае, это моя точка зрения.
