Я увидел Россию открытых дебатов

Признания антисоветского русофила

“Своим участием ты легитимируешь антидемократический режим современной России”, — говорили мне мои русские друзья, когда я решился поехать на встречу Валдайского клуба и форум в Ярославле, в которых принимали участие российские и иностранные эксперты, журналисты, политики, а также представители власти, среди которых — премьер Владимир Путин и президент Дмитрий Медведев. Мне также говорили, что я буду похож на Леона Фейхтвангера, который в своей книге “Москва. 1937 год” оправдывал сталинизм.

Я ответил, что в принципе не хочу узаконивать никакой режим. Однако считаю, что нельзя сравнивать современную Москву с Москвой 1937 года. И всегда лучше разговаривать, чем не разговаривать.

Признания антисоветского русофила

На встречу Валдайского клуба меня пригласил его организатор и создатель Сергей Караганов — политолог, связанный с Путиным. А на ярославский форум — Владислав Иноземцев, политолог-экономист, близкий к Медведеву.

Я приглашение принял, потому что было любопытно, как выглядит эта, как выражаются мои русские друзья, показуха. Хотел сопоставить мнения России официальной и неофициальной и посмотреть, как себя ведут люди, которым Ленин когда-то дал определение “полезные идиоты Запада” (в западном политическом жаргоне — термин, описывающий сторонников Советского Союза в западных странах. — Ред.). Мою личную редакцию этого определения — “полезные идиоты Путина” — использовала в своем тексте известный российский политолог Лидия Шевцова (которой я восхищаюсь, уважаю и ценю), раскритиковав Валдайский клуб и его наивных участников.

Естественно, Валдайский клуб и форум в Ярославле — показуха, срежиссированное представление, в котором премьер Путин и президент Медведев выступают перед Западом. Однако я, к своему удивлению, встретил там необыкновенных людей: Сергея Алексашенко, Кирилла Рогова, Владислава Иноземцева, Александра Архангельского, Андрея Зубова, Владимира Рыжкова. И это только часть фамилий, список намного длиннее.

Я сторонюсь той точки зрения, что что бы ни сделали Путин или Медведев — это все показуха. Помню дебаты времен Горбачева русских эмигрантов 80-х годов с польской элитой подпольного движения. Тогда говорили, что перестройка — это показуха, устроенная для корыстных целей Запада. Примерно так же думала и польская коммунистическая номенклатура. Впрочем, когда я читал советские газеты, складывалось впечатление, что, когда изменится язык, вместе с ним изменится и реальность. Перестройка началась с декораций, но жизнь — не театр. Декорации здесь начинают жить своей жизнью. В конце концов коммунизм проиграл, и на самом деле никто не хочет его возрождения, несмотря на известное заявление Путина, что это крупнейшая геополитическая катастрофа XX века.

У России есть реформаторский потенциал — к такому выводу я пришел после разговоров с россиянами. Ясно только, что пока неизвестно, кто должен был бы проводить эти реформы — премьер Путин, президент Медведев, а может, вообще кто-нибудь другой? К тому же у россиян есть страх перед реформами, которые с 1990-х годов ассоциируются с бедностью, коррупцией, мафией и хаосом.

В Ярославле президент отмел популярную мысль о том, что Россия могла бы развиваться по китайскому пути. Один из ведущих демократов на это заметил, что, если Россия должна идти по китайскому пути, тогда мэра Москвы и его жену следует расстрелять, как это было сделано с мэром Шанхая. Кто-то еще сказал, что если строить империю по китайской схеме, то нужно покончить с каникулами в Альпах и образованием детей в бостонских школах. Кто-то, наперекор распространенному мнению, вспомнил, что НАТО и Запад не угрожают России. Реальная угроза — это исламский терроризм, а потенциальная — Китай.

Понимаю, почему русские друзья убеждали меня не ездить на Валдай и в Ярославль. Я тоже боялся, что мною будут манипулировать и вся моя поездка закончится фотографией с премьером Путиным.

В Москве мы встречались с министром иностранных дел Сергеем Лавровым. О Польше отзывался тепло. Был на удивление откровенным. Однако это все-таки не был язык честного диалога. Чувствовался тон имперского, советского самодержавия (например, когда министр говорил на тему Кавказа или Приднестровья). По словам Лаврова, Россия знает, чего хочет, и либо мы примем ее условия, либо Россия будет разговаривать по-другому. Замечу, что это моя интерпретация той беседы. И я очень хотел, чтобы она была ошибочной.

Из Москвы нас повезли в Сочи, в резиденцию российского премьера. Принимали нас со всеми почестями. Во время шикарного ужина в огромном зале Путин, поприветствовав всех, взял слово. Он был в прекрасной форме — вальяжный, остроумный, одетый по-спортивному. Чувствовал свою силу. По поводу уличных демонстраций оппозиции говорил с презрением и пренебрежением — я слушал его с грустью.

Первые четыре вопроса, заранее оговоренные, снимало телевидение. Потом журналисты вышли, и из уст большинства иностранных гостей потек такой мед, что я слушал с отвращением. В Сочи не было россиян. Зато в Валдайском клубе говорили много, умно, интересно. То не был театр — там говорили живые люди, действительно обеспокоенные судьбой России.

От Польши вместе со мной приехал бывший премьер Лешек Миллер. Все, что он говорил, было разумным и рациональным. Я в первую очередь задал Путину вопрос о Химкинском лесе, который вырубается под автостраду, несмотря на публичные протесты. Он ответил грамотно, но в духе статьи Юрия Лужкова (тогда еще мэра Москвы): с авантюристами нечего разговаривать.

Затем я спросил о Михаиле Ходорковском, и этот вопрос на один день сделал меня знаменитостью среди московской либеральной интеллигенции. Я понял, что этого вопроса Путин не ожидал, когда увидел его гримасу и стальные глаза. В ответ последовала эмоциональная речь, которая сводилась к тому, что у Ходорковского все руки в крови. И он был наказан за то, что его охрана убивала людей.

Затем британский аналитик спросил Путина о демонстрациях оппозиции, которые жестко разгоняют власти. От его ответа мне опять стало грустно. Он говорил, что оппозиция ничего не значит и власть будет бить ее дубинкой по голове, до тех пор пока она будет пытаться сломить административные запреты.

Зачем я спросил о Ходорковском? Потому что считаю, что не получится модернизации без демократии — здесь важно доверие народа к власти. В 80-х годах своеобразным тестом на доверие к Горбачеву был телефон, установленный в квартире диссидента Андрея Сахарова, сосланного в город Горький. А сегодня этот тест — Ходорковский: пока он не выйдет на свободу, российского премьера в мире будут считать лидером, для которого личная месть важнее интересов государства.

Я за постепенное продвижение России к демократии. Медведев заявил, что условием демократии в России является защита прав человека любой ценой. Говорил, что демократия не придет ни сверху, ни с Запада, ни снизу. Для меня примером тому служит гражданский рывок активистов, защищавших лес в подмосковных Химках. Я знаком с их лидером Евгенией Чириковой. Прекрасная девушка, дитя перестройки, лицо новой России. Если в России будет тысяча таких людей, страна придет к демократии.

Россия на перепутье. Отсюда — акцент на модернизацию и десталинизацию. Отсюда открытость Западу, пока, впрочем, только на словах. Однако Россия, которую я увидел, — это Россия открытых дебатов.

Многие считают, что конфликт между президентом и премьером — иллюзия, игра в злого и доброго полицейского. Не знаю, что происходит на самом деле, но вижу, что они совершенно по-разному расставляют акценты.

Путин уверяет: то, что имеем, и есть демократия. Говорит это брутально, дерзко. Создается впечатление, что он не верит в демократию. Причем ни в России, ни на Западе.

Медведев говорит по-другому — демократия, по его мнению, это процесс. Сегодня демократии больше, чем пять лет назад, что можно посчитать завуалированным намеком на Путина. Не знаю, что происходит между ними самими, но уверен, что конфликт существует между окружением Путина и Медведева. Поскольку люди премьера говорят прямо: Россией будет править Путин, а остальные решения — только фантазии. Другие же говорят, что это прямой путь России к катастрофе и если Москва не сможет с него свернуть, утонет в стагнации. Поэтому нужно благосклонно относиться к тем, кто хочет модернизировать, то есть демократизировать Россию.

В одной из своих статей Владислав Иноземцев написал, что сегодня выступать за модернизацию — значит быть демократом. Не знаю, что будет, но держу кулаки за тех, кто хочет изменить Россию к лучшему, то есть расширить область демократии.

В Польше мы до последнего не знаем, кто победит в президентских выборах. В России имя известно задолго до начала голосования. Поэтому я считаю, что живу в демократической стране. А в России пока вместо демократии — мягкий, либеральный авторитаризм. Но в России есть демократы. И на этом основывается мой оптимизм.

Как польский патриот и антисоветский русофил я желаю всех благ России.

 

Перевод с польского Дарьи Федотовой

 

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру