С советских времен «превращения Москвы в образцовый коммунистический город» мы привыкли: столица — не только самое дорогое, но и самое комфортное для жизни место в России. Одно из немногих, где можно сделать карьеру, достичь социального и материального успеха, «выбиться в люди». Одно из немногих мест в стране, где, несмотря на разгул либеральных реформ и силового рэкета, можно просто нормально жить.
Сравнивая «Майбахи» и «Бентли» на московских улицах, например, с тротуарами Кирова (на которых запросто можно, по свидетельству знакомого священника, переломать ноги, если заглядеться на отреставрированные с иголочки храмы), легко вслед за официальной пропагандой объяснять продолжающиеся протесты лапидарно просто: «зажрались, гады».
К сожалению, статистика вносит в эту картину жесткие коррективы: Москва остается одним из наиболее благополучных и комфортных мест России, но... жизнь в ней уверенно ухудшается уже как минимум два года.
Мало кем замеченным феноменом 2012 года стало резкое падение реальных располагаемых доходов москвичей (то есть доходов, уменьшенных на обязательные платежи и скорректированных на рост цен; оговоримся, что официальная статистика нивелирует изменения, вызванные расширением административных границ столицы). В первые десять месяцев они сократились на 5,4% — притом что по стране в целом доходы населения выросли за этот же срок на 4,2%.
Из 82 субъектов Российской Федерации (Чечня, похоже, не представляет значительной части своей статистики федеральным властям, предпочитая просто забирать деньги) реальные доходы населения снизились, включая столицу, только в восьми — причем четыре из них расположены на умирающем Дальнем Востоке.
Сильнее, чем в Москве, упал уровень жизни лишь в таких специфических регионах, как Республика Алтай (в которой все еще нет даже железной дороги) и Чукотский автономный округ (соответственно на 6,9 и 7,5%).
Тенденция обеднения москвичей наметилась еще в 2011 году, но тогда разрыв был значительно мягче: за январь—октябрь доходы москвичей сократились на 2,0% (за год в целом — на 1,9%), в то время как доходы всего населения России выросли на 0,4% (за год — на 1,1%). Таким образом, разрыв между динамикой доходов москвичей и россиян в целом, по итогам января—октября 2011 года составивший 2,4 процентного пункта, в прошлом году подскочил аж вчетверо — до 9,6 процентного пункта.
Чем же вызвано столь резкое нарастание, как деликатно бы выразились в советские годы, «отставания» динамики уровня жизни москвичей?
Первая причина, вполне очевидная из простого анализа собственных расходов (да и из более быстрого, чем по стране в целом, роста коммунальных тарифов), — это произвол естественных монополий. Хотя он и сдерживался в прошлом году из-за выборов и инаугурации президента, нанесенный им урон благосостоянию москвичей бесспорен. Вероятно, сыграла некоторую роль и драконовская политика штрафования водителей, де-факто лишенных, насколько можно судить, возможности оспорить автоматически выписываемые штрафы, и повышение государственных пошлин (более чувствительное для москвичей в силу их относительно большей вовлеченности в разного рода юридические действия).
Вторая причина — кредитное рабство. Соблазны «красивой жизни» в мегаполисе намного сильнее, чем в обычных городах и тем более на селе. Потому жажда потребительского подражания если не Вандербильдихе, то хотя бы Ксении Собчак, способна толкнуть на неверные шаги отнюдь не только Эллочек-людоедок из «креативного класса». Выплаты же по кредитам, масштаб которых по-прежнему завышается скрытыми платежами, справедливо исключаются действующей статистикой из реальных располагаемых доходов.
Наконец, третьей и основной причиной обеднения москвичей представляется общее ухудшение делового климата в Москве. Во многом оно объективно обусловлено общим ухудшением конъюнктуры, вызванным исчерпанностью возможностей «коррупционно-нефтяной» модели. В «экономике ожиданий» ухудшение конъюнктуры прежде всего бьет по элементам, вызывающим наибольшие ожидания, — в том числе и по Москве.
Существенно, что относительно высокий уровень развития бизнеса делает обобщающие показатели доходов населения более чувствительными к его состоянию. В самом деле: если в регионе убита экономика, семьи живут в основном с пенсий и зарплат бюджетникам — и повышение последних обеспечивает уверенный рост показателей благосостояния. Если же бизнес относительно развит — его самочувствие влияет на итоговые показатели и способно перевесить даже повышение оплаты силовиков и госслужащих.
Деловая активность концентрируется (в том числе и под влиянием ухудшения конъюнктуры) вокруг крупных огосударствленных холдингов и лиц, связанных с властью. Остальным достается все меньше — а сокращение нового жилищного строительства в рамках навязанной столице концепции «отказа от лужковского социализма» еще более сокращает количество рабочих мест.
Общее усиление налогового давления и силового рэкета ведет к уходу деловой активности в тень. В Москве он, похоже, носит ускоренный характер: здесь сравнительно много как богатых (которые в последние два года интенсивно выводят свои деньги за рубеж, страшась последствий деятельности правящей тусовки, особенно когда сами принадлежат к ней), так и образованных бедных, способных заниматься налоговым планированием.
Наконец, в Москве относительно слаб административный прессинг. Ведь во многих регионах не то что критика власти, а простая ссора с начальством может привести к тому, что вас никто и никогда не возьмет на работу, каким бы замечательным специалистом вы бы ни были. Слабость давления проявляется и в налоговой сфере, что облегчает перелив экономической активности в тень.
Вместе с тем происходящее имеет не только хозяйственный, но и, на мой взгляд, глубокий политический смысл.
В последние годы Москва (не как горстка активистов, но как социальный организм) демонстрирует растущее неприятие лжи и воровства как смысла государственной власти, показывая тем самым свою несовместимость с правящей офшорной аристократией. Разочарование в авторах слогана о «партии жуликов и воров» нисколько не приподняло популярность самого этого социального субстрата — и он, похоже, начал неосознанно, но весьма эффективно мстить отвергшей его столице.
В принципе это рационально. Ведь протест москвичей был вызван прежде всего относительной нормализацией условий жизни: как только человек перестает выживать и начинает жить, ему становится мало «хлеба и зрелищ» — он начинает остро нуждаться в справедливости.
Значит, чтобы раздавить протест, правящей тусовке разумно вернуть недовольных в ад начала 90-х или бедность начала «нулевых» — чтобы они забыли о справедливости и вновь сконцентрировали все свои помыслы на выживании. Именно в этом во многом заключался политический смысл либеральных реформ начала 90-х годов.
Разумеется, это проявляется не в каком-либо тайном заговоре или официальном решении властей, а в стихийном отторжении властной элитой москвичей как «неблагодарных», которые «слишком многого хотят» и которых надо «поставить на место». Возможно, налицо и простая месть за пережитый кое-кем животный страх.
Так или иначе, деятельность значительной части власти производит впечатление инстинктивной и мало осознанной, но последовательной «зачистки» Москвы от социально чуждых лиц, не желающих безропотно платить взятки, работать за гроши и наивно считающих, что гражданство России не делает их рабами, а дает им какие-то права.
Внешние проявления этой глубоко чуждой как Москве, так и всей России политики пока вполне укладываются в неформальный лозунг «Москва без москвичей» — и ускоренное обеднение последних является одним из элементов общей картины.
Остается лишь вспомнить, что революции, по тысячекратно подтвержденному историей наблюдению, вспыхивают вовсе не из-за отсутствия хлеба, а из-за недостатка масла. И потому обеднение Москвы не просто приближает «клятых москалей» к остальной России, но и подготавливает в обозримом будущем социальные катаклизмы.
