За парадным фасадом
Первое, что бросается в глаза на Байконуре, — чистота на улицах, а также обилие деревьев, кустарников. В степи на их выращивание требуется масса усилий и обильный полив. Город активно готовится к 12 апреля — латают дороги, вешают поздравительные плакаты и растяжки.
Но за предпраздничной суетой скрывается масса проблем, о которых в канун торжественного дня стараются не говорить. Но и скрывать не очень получается — наболело...
Достаточно болезненным вопросом являются межнациональные отношения, хотя власти пытаются смягчить ситуацию. По неофициальным данным, казахов-животноводов в городе уже более 80%. Приток степных переселенцев случился в 90-е годы. Тогда Байконур переживал катастрофу. В ангарах с ракетами не было электричества, воды, тепла, не выплачивались зарплаты и пенсии. Высококлассные специалисты бежали отсюда, как с тонущего корабля. В недавно наглухо закрытый город хлынул поток переселенцев из степи. Они грабили брошенные квартиры, потом вселялись в них. Позже окна брошенных квартир стали во избежание грабежей закладывать кирпичом. До сих пор в городе масса таких домов — как напоминание о нашествии.
Не привыкшие к городским условиям, степные жители удивляли байконурцев своим поведением. Например, они не собирались бросать занятие животноводством. А где же держать ишаков, баранов? Живность пытались разместить… прямо в квартирах. До сих пор канализация частенько забивается бараньими костями: животных по праздникам режут по дворам и закоулкам города.
Второй главной проблемой Байконура можно считать жилищный вопрос. Российская квартира — главная мечта и ценность байконурцев. Россия арендует Байконур до 2050 года, и в собственность оформить служебное жилье нельзя. После 10 лет работы на космодроме граждане РФ имеют право на получение квартиры на территории собственно России. На бумаге система выглядит неплохо, но реализуется крайне медленно. После утреннего построения у центрального штаба, узнав, что я журналист из Москвы, ко мне подходят отчаявшиеся жены офицеров: “Наше терпение подходит к концу! Квартир не дают, который год кормят обещаниями”.
За разъяснениями еду в администрацию Байконура. “Мы каждый год убеждаем российский Минфин: проблему надо решать быстрее. Просим выделять денег хотя бы на 300 квартир в год, тогда очередь будет ощутимо двигаться. Но там наши просьбы не удовлетворяют”, — сетует замглавы администрации Анатолий Петренко.
По словам Петренко, в очереди сейчас стоит полторы тысячи байконурцев. Анатолий Павлович показывает мне таблицу выделенных квартир: в среднем 15—20 в год. Эти цифры похоронным маршем отдаются в ушах местных жителей. Такими темпами очередь не исчерпается и за столетие. Получается, что специалисты прикреплены к Байконуру, система отдаленно напоминает крепостное право.
Город вроде бы остается закрытым, но уличная преступность давно стала обыденностью. Здесь действует и казахская, и российская милиция. Своих отпускают и те, и другие. У семи нянек дитя без глазу. Да и закрыт город условно, проникнуть можно через… дырки в заборе. В соседнем поселке Тюратам ничто не напоминает о XXI веке. Пасутся бараны, верблюды, коровы, которые в скудной степи приспособились есть верблюжьи колючки. Климат на Байконуре достаточно суровый. Летом кроме жары докучают песчаные бури, бушующие по всему Приаралью.
Откровения “зеленого лейтенанта”
“На Байконур я приехал в 1962 году. Тогда здесь было всего три каменных дома, остальное — бараки. Строили космодром в нечеловеческих условиях военные строители — солдаты-срочники. Сколько их тут погибло — без счета”. Валерий Ботнаренко — настоящая находка для журналиста. Про космонавтов и Байконур он может рассказывать часами, при этом даже вопросы задавать необязательно. Его монологи похожи на исповедь. Он, заслуженный испытатель ракетно-космической техники, уволился со службы в 1987 году в звании майора.
“В первый раз Гагарина я увидел на Красной площади, когда чествовали его полет в космос. Это было настоящее народное ликование! Очередь к Мавзолею выстроилась от начала улицы Горького. Но интересно, что каждую группу демонстрантов контролировал свой особист, нам удалось прибиться к одному из трудовых коллективов только благодаря форме ВВС, я ведь летное училище закончил. Позже нам с Гагариным не раз довелось пообщаться, он был открытым, простым в общении человеком с ярким чувством юмора”.
Не чурался Гагарин и шумных компаний. “Я лейтенант молодой был, эти застолья только со стороны видел. Юрия Алексеевича контролировали телохранители, а он от них иногда сбегал, прятался в общежитии у офицеров. Ребята спрячут его, а те ищут. “Не видали Гагарина?” — “Нет, не видели, не видели!”. Поначалу он очень скромный был, а когда увидел, как старшие себя ведут, стал раскованнее. Дело молодое”.
В 60-е лейтенант Ботнаренко вел бортовой журнал, в котором записываются работы, испытания, проводящиеся на ракете до старта. Раз в пару месяцев с этим секретным документом ходил на доклад к главному конструктору Королёву. “В первый раз приношу журнал на полигон, а там группа начальников в гражданском. Один особенно выделялся — в костюме, при галстуке, высокий такой. Я решил, что он и есть Королёв. Обращаюсь к нему, а он молча указывает на мужчину в неприметном пальто, примятой шапке. Это как раз и был Королёв, а тот, что в галстуке, — конструктор системы управления Пилюгин. Королёва эта сцена задела: “Пора знать, молодой, кто здесь главный!”. С тех пор он меня называл только “зеленым лейтенантом”. Журнал этот чаще всего приносил ему в бункер на полигоне.
Между конструкторами ракет существовала нешуточная конкуренция. В последние годы жизни Королёва Хрущёв стал благоволить Челомею. В его КБ работал сын Никиты Сергеевича. Тот обещал ему большие орбитальные станции и так далее. В свою очередь, с Янгелем, который занимался только боевыми ракетами, были трения и у Королёва, и у Челомея. По мнению Ботнаренко, именно жертвой этой конкуренции пал в 1967 году космонавт Владимир Комаров. “Он как чувствовал — перед полетом убитый ходил. Его отговаривали от полета, с таким настроением в космос нельзя. Официальная версия — парашют не раскрылся. Это совсем не то! На орбите у него не раскрылась одна панель солнечной батареи, корабль начал терять центр тяжести, но помощи с Земли не дождался. В итоге корабль колом рухнул на Землю, а Комаров погиб еще внутри объекта от перегрузок, давления и огня”.
— А Королёв какой в общении был человек?
— Как себя будет вести человек, который прошел сталинские лагеря, Колыму?! Он был достаточно мрачным, пессимистичным, но фанатично преданным делу. Его спасло то, что замолвил слово бывший сокамерник, директор какого-то КБ. Его перевели в “шарашку” в Подмосковье. Как-то раз рассказывал, что в молодости цыганка нагадала ему: станет знаменитым, его фамилия будет известна всему миру. Умирая на Колыме, говорит, вспомнил эту цыганку и ухмыльнулся: наврала. А когда пустил Гагарина в космос, у него даже слезы от радости текли: “Все-таки права была!”.
Госпропаганда не могла позволить объявить о космических неудачах, из-за чего возникали курьезные ситуации. “Пускали, помню, спутник на Луну. Три раза заваливали пуск — то одно, то другое ломалось. Торопились пробу грунта привезти раньше американцев. И вот в последний пуск снова падение где-то в степи. А по радио слышу: “Запущен юбилейный, 300-й “Космос”, аппаратура работает нормально, полет продолжается”. Мы долго смеялись. Связь с ним на самом деле потеряна, головной блок исчез в неизвестном направлении”.
Одной из самых запоминающихся в своей карьере страниц Ботнаренко считает работу по поиску упавших в степи ступеней космических кораблей. “У нас был специальный самолет “Ли-2”, мы на нем искали упавшие в степь детали. Прочесывали заданный квадрат. Подняться высоко было нельзя — ничего не увидишь. А ближе к Земле жара невозможная! Когда находили, сообщали вертолетам, они забирали эти детали. Летчики, бывало, садились в аулах и договаривались с казахами. Те хотели в город попасть — Караганда, Джезказган. Летчики их отвозили “за баранов”. “Так и летели — гептиловые детали, бараны, казахи — всё вместе. Мой друг рассказывал, как загрузились в “Ан-2” человек 12 казахов с мешками с картошкой и баранами. И никак взлететь из-за перегруза не могли, впереди уже высоковольтная линия замаячила, а оторваться от земли не получается. Спасло то, что сообразил резко дать по тумблеру и убрать закрылки. Буквально в сантиметрах над проводами пролетели. Все побелели от страха, а селяне ничего и не заметили”.
Немало довелось пообщаться с известными космонавтами. “Встретились как-то у магазина с третьим человеком в космосе Андрияном Николаевым. Он как раз инфаркт перенес и выглядел не очень. Поздоровались. Он тогда только с Терешковой развелся, с ней трудно было ужиться. Он был мягкий человек, а она очень властная. Их свадьба, честно говоря, была принудительной, для картинки. Вообще-то Николаев любил женщину из чувашского оперного театра. Он ей даже из космоса привет передавал. Очень о ней жалел”.
А вот с космонавтами соцлагеря происходило немало забавных эпизодов, особенно почему-то им не везло с фамилиями. Польский космонавт Гермашевский на самом деле был Хермашевским, а болгарин Иванов — Какаловым. Их заставили поменять неблагозвучные фамилии. Взял фамилию жены и Владимир Джанибеков, потому что Крысин не звучит. “Человек был очень хороший. Пять раз летал, в последний не хотел, но его упросили. Согласился он только в обмен на звание генерала. Потом занялся воздухоплаванием”.
“Красота Земли из космоса поражает!”
И вот мы наконец отправляемся на пусковые площадки — туда, откуда отчаливают к звездным далям космические корабли. Они находятся в нескольких десятках километров от города. Выезжаем за забор, по обеим сторонам дороги характерный пейзаж — голая степь. По пути было время поговорить с настоящим космонавтом — в составе нашей делегации находился Александр Лавейкин. Александр Иванович в 1987 году в качестве бортинженера провел 174 дня на орбитальной станции “Мир”, трижды выходил в открытый космос.
— Расскажите, как вы стали космонавтом.
— Мой отец был известным летчиком-истребителем. Я с детства мечтал летать, поначалу тоже хотел стать летчиком, ведь постоянно находился рядом с самолетами. Но в школе любимым предметом стала физика, и я решил, что смогу совместить тягу к небу и исследовательскую работу, став космонавтом. Моя подготовка к полету заняла почти девять лет! С 1979 по 1984 год готовился в составе группы космонавтов по программе “Буран”. Потом стал готовиться к полету на станцию “Мир”. Свой полет я совершил с командиром экипажа Юрием Романенко. “Командировка в космос” планировалась на год. Но во время физических тренировок, которые мы постоянно выполняли на борту станции, у меня была обнаружена не изученная тогда форма аритмии сердца — экстрасистолия. Поэтому на Землю пришлось вернуться раньше. Позже оказалось, что причиной сбоев в ритме сердца стала большая мышечная масса. При физических нагрузках в невесомости реакция сердца была именно такой. В дальнейшем такое явление было обнаружено у многих космонавтов, но я стал первым, у кого его обнаружили, поэтому был вынужден вернуться.
— Как проходила предполетная подготовка? Какие были эмоции, впечатления от пребывания на орбите?
— Каждый месяц приезжали на Байконур, здесь были все необходимые тренажеры. Очень большое внимание уделялось медицинской подготовке и подготовке вестибулярного аппарата. Ощущения на орбите… Прежде всего это красота Земли, которая сперва просто поражает.
— Какой эпизод из космической карьеры часто вспоминаете?
— Во время предполетной подготовки мы не расставались с гитарой. Перед полетом заявили Главному конструктору, что хотим взять ее с собой. Ответ был потрясающим: “Гитару берите, но в нее ничего не кладите!”. Намек, видимо, на горячительные напитки. В итоге инструмент пробыл в космосе больше 10 лет. Когда затопили “Мир”, сообщили, что все предметы были затоплены вместе со станцией. Однако это не совсем так. Нашу гитару эвакуировала со станции Елена Кондакова. Инструмент сейчас находится в Музее космонавтики.
— Вы довольны своей космической карьерой?
— Мне очень хотелось слетать на “Буране”. К сожалению, программа так и не была в полной мере реализована. С удовольствием бы повторно слетал на станцию “Мир”. Но обстановка, которая была в стране в начале 90-х, вообще отбивала желание заниматься чем-то приличным. Чудо, что российскую космонавтику вообще удалось сохранить в то время. Сейчас есть поступательное развитие.
Техника на грани космоса
Сперва нас везут на показательный монтажно-испытательный корпус (огромный ангар, где ведутся работы с ракетами до запуска) знаменитой ракеты “Протон”. Одновременно в этом МИКе могут помещаться 5 ракет.
— Данный объект является одним из лучших в мире, по оценке российских и зарубежных коллег, — не без гордости говорит зам. начальника корпуса. — В настоящий момент “Протон” в основном используется для коммерческих пусков — выводятся на орбиту спутники связи, Интернета, телевидения корпораций всего мира. На 2011 год запланировано 13 пусков, больше половины из них — коммерческие пуски американских, российских, французских и других заказчиков. Благодаря этому удается практически не зависеть от бюджетных средств.
Перед нами две огромные, практически собранные ракеты. Одна должна стартовать 20 мая, вторая — 10 июня. Особенностью ракеты является то, что у нее агрессивное, вредное для окружающей среды топливо — гептил. Казахстанские власти постоянно высказывают по этому поводу свое неудовольствие. Казахских коллег, правда, успокоило, что на смену “Протону” придет работающая на керосине и жидком кислороде “Ангара”.
Общий стартовый вес заправленной топливом ракеты 720 тонн. Ракеты собирают в московском центре Хруничева, проверяют все узлы на герметичность, на электронику. Затем разбирают и транспортируют поездом на Байконур, где еще месяц она доводится до ума.
Перемещаемся на пусковые установки. “Мы находимся на стартовом комплексе 8П882К4Ф, в составе которого две пусковые установки — действующая 39-я и законсервированная 40-я”, — рассказывает начальник стартового комплекса Виктор Ефимко. В составе комплекса около 200 сооружений. Это и помещения для хранения топлива, башни обслуживания. Ракета для запуска привозится из МИКа-ангара в горизонтальном положении по железнодорожной колее. Потом с помощью гидравлики ее приводят в вертикальное положение, она располагается на силовых опорах. Заправка начинается за 6 часов до пуска. После этого весь расчет перемещается на выносной командный пункт (ВКП) — нечто вроде бункера. Старт безлюдный, управление ведется на ВКП с помощью кабельных магистралей, протяженность которых под площадкой 7 километров. На старте ракета весом около 700 тонн, высотой около 55 метров, практически не шелохнувшись, уходит в небо, колебания не превышают 10 сантиметров. Точность невероятная!
Напоследок заезжаем на знаменитую “гагаринскую площадку”, откуда 50 лет назад стартовал сам Юрий Алексеевич. Отсюда было проведено 470 пусков! Конструкция старта здесь та, что мы привыкли видеть по телевизору. Ракета не стоит на земле, а поддерживается на весу. При старте опоры раскрываются, как цветок.
Как цветок — неспешно и трогательно — раскрывается перед пытливым взором история отечественной космонавтики и ее сердца — Байконура. Несмотря на многочисленные сложности, наши специалисты по–прежнему лидируют в этой высокотехнологичной, фантастически интересной области и сдавать свои позиции не намерены.
Байконур—Москва
