— Когда вы узнали о том, что вы потомок Суворова?
— Я была еще ребенком в возрасте семи-восьми лет, когда мой отец Освальт фон Ностиц рассказал мне, что одним из наших предков был русский военачальник Александр Суворов, который пользовался большим почетом и в царской России, и при коммунистах. В то время меня не очень интересовали его военные заслуги, но я с удовольствием слушала рассказы о его эксцентричном характере. Особенно мне нравилась история о том, как он в Вене, участвуя в военном походе против революционной Франции, разбил в замке зеркало, потому что считал себя некрасивым. А все остальные зеркала приказал завесить, чтобы только не видеть своего отражения. И еще, готовясь к ночлегу, потребовал принести в спальню мешок с соломой, потому что не мог заснуть на пуховой подушке. Он был веселым человеком. Перед началом битвы кричал «ку-ка-ре-ку!». (Фелицитас произносит на немецкий манер «ки-ки-ри-ки!».) Солдаты смеялись. Они его любили за то, что он жил их жизнью. Аристократ по рождению, Суворов никогда не кичился своим происхождением и держал себя очень просто. Единственный шик, который позволял себе фельдмаршал, были белые лошади и белоснежные рубашки, в которых он любил скакать верхом.
— Откуда пошла немецкая ветвь в роду Суворова?
— Наша ветвь идет от Аркадия — сына Александра Суворова. Полководцу везло в бою, но его семейная жизнь не удалась. Он не был счастлив в браке и подозревал жену в изменах. Суворов любил свою старшую дочь Наташу, называл ее ласково Суворочкой, а сына Аркадия долго отказывался признать, считая, что он от другого мужчины. Он даже серьезно подумывал о разводе с женой. Сына Суворов все-таки признал, когда мальчику исполнилось 13 лет. Позже отец брал его в походы. Дочь Аркадия — Мария Суворова — позже вышла замуж за князя Михаила Голицына. А портрет Аркадия, выполненный пастелью, хранился в нашей семье, и мой отец хотел подарить его мне, так как я оказалась единственной из потомков, кто интересовался русской историей и литературой. Но картина осталась в замке моей тети, я боялась ее взять из-за родового проклятия.
— Звучит жутковато. О каком проклятии идет речь?
— Еще ребенком я слышала, что Суворов в 1794 году в бою в Польше жестоко захватил пригород Варшавы Прагу, которая представляла собой бедное еврейское поселение на восточном берегу Вислы, от столицы ее отделял мост. Суворов не любил вести длительную осаду, потому что она сильно изматывает войска. Он предпочитал быстрый и жесткий натиск. Прага была хорошо укреплена, но ее захват означал взятие Варшавы. Городок был утоплен в крови, и раввины Праги прокляли Суворова до пятого колена. И действительно, начались несчастья, которые преследовали род. Одно за другим.
— Но уже сменилось шесть поколений, значит, вам это ничем не грозит.
— Но все равно было не по себе. Проклятие подействовало довольно быстро. Сначала оно коснулось Аркадия — сына Суворова. Он погиб в 1811 году, когда ему не исполнилось и тридцати лет. В сильную непогоду Аркадий возвращался в Яссы, где стояла его дивизия. Ему надо было преодолеть реку Рымник, на которой вдруг произошло наводнение. Его уговаривали не ехать вброд, но он не послушался. Кучеру пришлось подчиниться приказу. В реке коляска перевернулась. По легенде, Аркадий пытался спасти своего кучера, который не умел плавать, но в итоге оба утонули. Поразительно, что драма произошла на том самом месте, где его отец разбил турецкую армию великого визиря, за что и получил титул графа Рымникского. Смерть Аркадия в этом свете выглядит неслучайной.
— А что произошло дальше с его семьей?
— Его дочь Мария Аркадьевна, несмотря на свою красоту, была не слишком счастлива. Она вышла замуж за князя Михаила Голицына. От этого брака родились три дочери: Александра, которую на французский манер называли Александрин, Леонилла и Елена.
— Марию Голицыну называли северной любовью Пушкина. Ей посвящены строки «Давно об ней воспоминанье/ Ношу в сердечной глубине,/ Ее минутное вниманье/ Отрадой долго было мне».
— О! Впервые слышу! Она была очень красивой женщиной. Редкой красотой отличалась и ее старшая дочь Александрин Голицына, стройная девушка с глубокими карими глазами. В двадцать лет ее выдали за старого князя Долгорукова, которого она не любила. Совместная жизнь у них не сложилась. Она жила с родителями в Париже и влюбилась в молодого немецкого дипломата графа Георга Мюнстера, он был послом при Бисмарке. После смерти старого князя Долгорукова Александрин вышла замуж за немецкого графа. Свадьбу сыграли в Веймаре в 1847 году. Торжество устроила герцогиня Мария Павловна, дочь императора Павла I, которая была крестной матерью Александрин и любила ее как родную дочь.
— Проклятие продолжало действовать?
— Да! Молодая пара поселилась в имении Дернебург. В этом замке раньше находился женский монастырь, но монахинь изгнали в 1803 году. Кстати, замок сохранился, некоторое время назад его купили американцы. Так вот, Александрин родила восемь детей, два сына и четыре дочери выжили. Представьте себе ее ситуацию: молодая женщина из высшего общества, которая блистала в Санкт-Петербурге и Париже, попала в немецкую провинцию под Ганновером, где ей пришлось жить среди бравых грубоватых немцев. Граф часто оставлял свою русскую жену одну. Даже в Петербург по делам ездил без нее.
— Передались ли Александрин какие-то черты ее прославленного прадеда?
— О да! Ганноверцы находили ее эксцентричной, потому что она по ночам скакала на лошади в мужской одежде. Любила стрелять из длинноствольных пистолетов. Ее часто видели в окружении охотничьих собак. Иногда она позволяла себе выезжать в тонком одеянии, ее называли леди Годива, которая, как известно, верхом въехала на страницы истории. Как гласит семейная легенда, Александрин слыла соблазнительницей и крутила романы. Потом золовка наговорила мужу о ее изменах, и он в конце концов с ней развелся. Забрал у нее детей и часть ее состояния. Она уехала в Италию, в Бергамо, поближе к сестре, купила палаццо и прожила там 20 лет. Потом к ней приехала ее любимая дочь Софи вопреки запрету отца. Александрин больше не вышла замуж, хотя и в сорок лет слыла красавицей и имела поклонников. Свои дни она закончила во Флоренции. А Софи вышла замуж за Конрада фон Бенкендорфа и фон Гинденбурга, племянника будущего президента Германии. Сначала Софи связывала с Конрадом дружба, но, после того как она два раза навестила его, раненого, в лазарете, пришлось выходить замуж.
— Знаю, что даже диссертацию вы посвятили Александру Суворову.
— И получила высший балл. Диссертация называлась «Павел I, Англия и вторая коалиционная война». Я фокусировалась на походах Суворова в Италию и Швейцарию, материалах о России в английской прессе. Война была жизнью Суворова. А потом мне захотелось вырваться из мертвой истории в реальную жизнь, и я занялась журналистикой.
— А потом в соавторстве с известным кинокритиком Майей Туровской написали книгу о Тарковском.
— С Майей я познакомилась в 1967 году в Мюнхене. Через десять лет я предложила ей написать эту книгу. В СССР в то время это было нереально. Поэтому мы решили издать книгу в Германии. И в 1981 году она вышла в свет под названием «Кино как поэзия. Поэзия как кино». Это была первая книга о Тарковском в Европе на немецком языке. Меня всегда интересовала русская культура. Когда в Мюнхен приехал литовский режиссер Витаутас Жалакявичюс, я сделала интервью с ним, и мы подружились, а позже в Москве он взял меня к Элему Климову и Ларисе Шепитько. Это особая страница в моей жизни.
— В вашей семье были и дипломаты, и писатели.
— Моя бабушка Элен фон Ностиц в свое время была достаточно известной писательницей, дружила с Рильке. Когда я училась в школе, в нашу школьную программу была включена ее книга «Из старой Европы», чем я очень гордилась. Одна из глав была посвящена ее поездке в Россию. А мой отец, дипломат Освальт фон Ностиц, переводил с французского, итальянского и английского. Он написал замечательное эссе о книге Пастернака «Доктор Живаго». Читая эссе, я чувствовала русские гены моего отца, хотя ему ни разу не довелось побывать в России.
— Вашу старшую дочь зовут Лариса. Это совпадение?
— Я прочитала роман Пастернака в немецком переводе и была так очарована им, что назвала дочь Ларисой в честь Лары. Я очень любила русскую литературу. Много читала Пушкина, Толстого, Достоевского, Ахматову в немецком переводе. Подростком я хотела побывать в Сибири и в Петербурге. Я вообще была девушкой левых взглядов, бунтаркой, меня привлекали социалистические идеи, я считала Маркса интересным аналитиком. Мне хотелось изучать юриспруденцию и германистику. Мама вспоминает, что я писала рождественские сказки о своих «путешествиях» в Россию. Нас четыре сестры, и мама смеялась: «Из всех моих детей ты самая русская. Почему бы тебе не пойти на славистику?» И мне это показалось очень интересным.
— Где вы изучали русский язык?
— У меня были прекрасные преподаватели в Боннском университете, но мне хотелось по-настоящему выучить русский язык, особенно разговорный. И тогда я перевелась в университет Мюнхена и одновременно поступила в знаменитый институт переводчиков Шмидта. Он был переводчиком Гитлера, но не в этом дело. Главное — Шмидт создал очень представительную школу, где преподавали носители языка — русские эмигранты. И они хорошо учили. Я, правда, не утратила свой немецкий акцент, но он у меня сохранился и в английском, и французском, и итальянском языках. Мои друзья находят его приятным.
— Когда вы впервые приехали в Россию?
— Мне было 20 лет, когда я увидела объявление о стажировке в Ленинградском университете: «Набирается первый курс для студентов из капиталистических стран». Я одолжила у тети 1000 марок на поездку и отправилась в город на Неве, попутно договорившись написать репортаж о своем путешествии для популярного молодежного журнала. Нас разместили в общежитии для русских студентов-алкоголиков, которые в то время находились на каникулах.
— Впервые слышу про общежитие для студентов-алкоголиков!
— Кругом висели плакаты о вреде пьянства. Общежитие располагалось в прекрасном месте, прямо на Неве, рядом с Петропавловской крепостью. А опекал нас молодой доцент по философии Дмитрий Гущин, с которым мы очень подружились. Друг нашей семьи, политик из ФДП, дал мне письмо для председателя исполкома. Я туда пошла и познакомилась с молодым ассистентом Володей Глинкиным. Мы часто гуляли по набережной. Говорили обо всем. Он был очень критически настроен, говорил, что советская действительность не соответствует идеалу.
— У вас был роман?
— Мы, конечно, нравились друг другу, но между нами ничего не было. Ни одного поцелуя. Я воспитывалась в строгих католических школах и не могла переступить границы дозволенного. Кроме того, Володя был женат, я была обручена с моим женихом. Да и вообще я считала невозможным иметь роман с советским гражданином. Но, мне кажется, наша невинная история плохо закончилась для Володи, потому что его вдруг отправили в Воркуту. Он писал мне письма, как ходил на охоту. Мы переписывались еще лет десять, потом я потеряла его из виду.
— Так больше и не встретились?
— Мой тогдашний свекор Хельмут Аллардт был послом ФРГ в СССР в
— Фелицитас, так получается, что русская линия проходит пунктиром через всю вашу жизнь. А русскую кухню любите?
— Очень. Я люблю готовить бефстроганов и борщ. Сейчас я работаю в клубе для жен дипломатов из стран Восточной Европы «Добро пожаловать в Берлин» и иногда приглашаю гостей на борщ. Все хвалят.
— А ваши дети знают русский язык?
— Мои дети, увы, не знают языка своего великого предка. Наверное, из чувства протеста: я слишком часто твердила им про Суворова и нашу фамильную историю. Иногда думаю: кругом одни предки, а где же я?
Берлин — Москва.
