Ключ от всех дверей
«Хуже вертухая никого нету» — эту фразу «законника», который полжизни провел на зоне, я вспомнила накануне трудоустройства. Нелюбовь к надзирателям у заключенных в крови. Это не искоренить никакой гуманизацией системы наказания. Хорошо еще, что сейчас надзирателей вертухаями не называют. Официально они вообще числятся инспекторами. Так что я буду стажироваться на младшего инспектора СИЗО. Перспективы довольно неплохие — 25 тысяч зарплата, общежитие, льготы, погоны. Кандидаты проходят психологическую проверку на отсутствие двух главных пороков: желания власти над людьми и наживы.
Моя рабочая смена в СИЗО № 6 начинается в 8.00. Кстати, этот изолятор в Печатниках единственный в Москве, где содержатся обвиняемые и подозреваемые слабого пола. Мне, как надзирательнице, приходиться миновать два КПП, где женщины-охранники осматривают меня: вдруг, пользуясь служебным положением, проношу за решетку запрещенные вещи? Мобильник приходиться сдать, так что на службе для звонков с воли буду недоступна.
Облачаясь в форму (сине-голубой пятнистый костюм и такую же куртку), рассматриваю будущих «коллег». Ну что сказать — большинство, как я и ожидала, мощные женщины. Такие не только коня, целый табун остановят. Но есть среди надзирательниц и средней комплекции, и совсем хрупкие, как я. У этих взгляд более цепкий, и знают всякие приемчики, чтобы уложить соперницу на пол.
— Дело не в твоей физической крепости, а во внутренней силе, — объясняет начальник СИЗО Татьяна Кириллова. — Заключенные должны понимать, что ты их насквозь видишь, что в случае чего не растеряешься. А в схватку вступать тебе и не надо. Если до этого дошло, значит, ты совершила ошибку. Опасность нужно уметь предугадывать и не допускать.
На самом деле это не так трудно, если быть наблюдательной. Женщины-заключенные очень эмоциональны в отличие от мужчин. Агрессию прятать у них не слишком получается. Обычно на лице, в глазах написано, что вот она на грани и сейчас на тебя бросится. Нападают, кстати, редко, но приятного в этом все равно мало. Чаще это наркоманки или психически больные, и их изначально помещают в камеры с надписью на двери «особый контроль».
Заключенных женщин в СИЗО № 6 сейчас — не поверите — ровно 666. В числе арестанток 6 беременных, 6 матерей с детьми и три несовершеннолетние. С недавних пор в изоляторе появились еще и зэки мужского пола — из числа бывших сотрудников правоохранительных органов. Их чуть больше ста, и располагаются их камеры отдельно (как говорится, девочки налево, мальчики направо). Причем у них надзиратели в основном мужчины.
На разводе нам сообщают, что ЧП за прошедшие сутки не было, обстановка спокойная. Раздают каждому посты и тестируют на знание ведомственной инструкции. Но документ одно, а практические знания в таком месте совершенно другое. Итак, главное, что мне нужно запомнить, — не выпускать из рук ключ. Он, кстати, огромный, будто от амбарного замка. Поскольку одним ключом можно открыть практически все камеры, то в случае ЧП надзирательница должна бросить его в красную трубу. Это так называемый ключеулавливатель, и есть он практически возле каждой камеры. Достать ключ, оказавшийся в нем, невозможно.
Второе — красная кнопка. На нее нужно нажать незамедлительно в случае любого инцидента — от пожара до побега. Кнопок таких в каждом коридоре штук по двадцать, так что бегать в их поиске не придется.
Моя задача следить за обстановкой в целом. Для этого надо периодически заглядывать в дверные глазки (их, кстати, в каждой камере по три). Затем я должна «выдавать» заключенных конвоирам и принимать их обратно. Все это делается только по специальному пропуску, выписываемому на каждую конкретную арестантку. Ну и если она решила навести марафет, я тоже должна ее сопроводить в «тюремный салон». Ведь в СИЗО заключенным делают маникюр, педикюр, массаж (есть даже специальное кресло)! Еще они могут заниматься фитнесом в спортзале. Так что при желании за относительно небольшие деньги можно получать массу удовольствий даже в таком месте. И когда заключенные приезжают на суд с прическами, свеженькие, с ухоженными ногтями (самый яркий пример — владелица «Алтына» Антонина Бабосюк), прокуроры иногда их переспрашивают: «Вы точно из СИЗО?»
Слышу, как одной заключенной говорят — дескать, на маникюр на такое-то время вас устроит? А она в ответ надменно: «Нет, я в этот период буду занята». Я чуть не упала — чем это она так сильно будет занята?! Это вообще СИЗО или пансион благородных девиц?
«Кабы знала, что за этого козла всего 5 лет дадут, давно б убила»
Мой пост на втором этаже, который считается относительно спокойным. Здесь мало камер с «особым контролем», и в основном сидят «первоходы». Приличные люди, многие с высшим образованием. В одной камере из 30 заключенных половина юристов, адвокатов, риелторов, менеджеров. Почти все попали сюда за мошенничество. Ссуды, кредиты, поддельные договора и т.д., и т.п. Надзирательницы между собой зовут их одним словом — «жулики». Цыганок, бомжей и других неблагополучных преступниц содержат отдельно. Это чтобы между сокамерницами не было потасовок, так сказать, на почве социального неравенства.
— А лесбиянки тут есть? — не удержалась от скользкого вопроса.
— Есть, — признаются «коллеги». — Их обычно Васями почему-то называют. Ну, или они сами себя переименовывают. Виктория откликается на Виктора, Евгения становится Жекой. Раньше их больше было, и они напоказ себя выставляли. А теперь стараются не выделяться среди других, только стригутся коротко. Некоторые женщины, бывает, совершенно нормальные в плане ориентации, но от тоски по мужской ласке друг к дружке тянутся. Наши психологи это замечают и стараются пресекать — беседы проводят, объясняют, что это не тот путь.
Пожилых помещают в маломестные камеры, поскольку у них проблемы со здоровьем и вообще им тяжелее. Хотя кому как. Была тут пенсионерка из Подмосковья 1937 года рождения. Мужа-пьяницу топором зарубила. Дали ей пять лет. Она все причитала: «Дура я, дура! Кабы знала, что за этого козла так мало дадут, давно б убила. Уже отсидела бы да зажила по-человечески».
ВИЧ-инфицированных (их тут 68) содержат в отдельных камерах. Наркоманок и алкоголичек тоже, потому как у них ломки серьезные. В последний раз одну девушку пришлось даже везти в наркологическую клинику — тюремные врачи ей ничем помочь не смогли.
— Она вокруг батареи прямо обвилась и выла как зверь, — рассказывают надзирательницы.— Ее-то и взяли полицейские за героин. А ведь девушка из очень богатой семьи.
То, что богатство и благополучие от решетки не спасает, в этом месте отлично видно. В СИЗО, к примеру, попала дочка владелицы крупной торговой сети, которая убила мать своими руками.
— Голубые глазки, белые кучеряшки, — говорит Кириллова. — Я думала, может, девчонка в компьютерные игры заигралась? Вдруг ей казалось, что перезагрузку сделает и мама оживет? Ничего подобного. Единственное, что ее тревожит, — что отчим (которого она любит) рассердится. А то, что мамы больше не будет, об этом она и думать не хочет. Та ведь ее заставляла учиться, не пускала гулять, жить мешала, одним словом.
Среди самых ярких арестанток сегодня тут
— Как она? Поменяла свои взгляды? — интересуюсь у инспекторш.
— Ага, поменяла. Раньше она делила людей на индусов, таджиков, узбеков и т.д., а теперь просто по цвету кожи. В ней эту идею, видимо, не искоренить. А ведь начитанная такая, двумя языками в совершенстве владеет. На обороте фотографии, которую она подарила своему адвокату после приговора, девиз «Окружен, но не сломлен», подпись, дата и свастика.
Василиса была недавно осуждена на 19 лет. Соратникам на волю она написала: «Завязывайте с этими несчастными дворниками — их жизнь не стоит вашей свободы».
Вообще надзиратель о каждой заключенной знает по минимуму. Только статья и фамилия. И мне посоветовали не углубляться…
— Чтобы нормально с ними общаться, лучше не читать их уголовные дела. Вот как ты будешь к ней относиться, если узнаешь, что она убила собственного ребенка, да еще с особой жестокостью?
«Смотрящая здесь одна, и это я»
Меня больше интересует, как обращаться с женщинами-«смотрящими». Во всех мужских СИЗО и колониях (даже на «красных» зонах) они есть, а вот насчет женских я не знаю.
— Смотрящая здесь одна, и это я, — заявила мне Кириллова. — Можешь не сомневаться.
Начальница СИЗО похожа на режиссера какого-нибудь театра. Она здесь 15 лет, то есть с момента открытия изолятора, и все это время пыталась искоренить тюремный жаргон.
— Вот они ко мне приходят, говорят на нем, а я делают вид, что не понимаю, и переспрашиваю, — рассказывает Татьяна. — Им приходится на вольном языке все повторять. Но вообще тюремная субкультура уходит в прошлое, потому что контингент изменился.
В СИЗО находятся женщины с детьми до 3 лет. Недавно был забавный случай с одним мальчиком. Он с мамой «отсидел» два года, а потом, когда пошел в детский садик на воле, потряс там всех своими фразами. Кровать называл шконкой, еду — баландой. Про дороги какие-то все время говорил, но его ни воспитательницы, ни «однопесочники» понять не могли. «Дороги» это ведь тюремная связь (когда через окна перекидывают нитки и по ним записки передают). Кстати, вот ее изжить никак не получается. Вообще записки писать мои «подопечные» любят. Может, дело в тюремной романтике? Ах, что это за письма! Куда там Татьяне Лариной со своим «чего же боле». Какими ласковыми словами они только не называют друг друга. «Солнце померкло», «Жизнь без тебя не мила»... Записки передают с адвокатами, даже со следователями иной раз. А как их прячут! Часто в волосы вплетают или... в интимные места прячут. И ведь ничего криминального в записках, как правило, нет. Ни слова о готовящемся побеге или о том, что на суде говорить. Сплошная любовь-морковь. Почему бы тогда не написать обычное письмо или электронное? Но нет, не хотят женщины, чтобы их личное посторонние читали... И, кстати, с великой печалью узнала я тут, что абсолютное большинство моих подопечных свои преступления совершили из-за мужчин. Кто-то из женщин для любимого наркотики носил, кто-то махинации с квартирами устраивал, кто-то просто взял его вину на себя. Дуры бабы, одно слово!
Про «потайные места», конечно, пытаюсь узнать подробнее. И в то же время боюсь: вдруг мне, как надзирательнице, придется надевать перчатки и осматривать заключенных, так сказать, изнутри? Слава богу, не практикуется такое тут. Обычно просто женщины металлодетектором «сканируют».
— На днях одна женщина туда сим-карту спрятала, — рассказывают коллеги. — И ведь ранее не судимая, интеллигентная (ее за кражу задержали). В районе низа живота у нее запищало при осмотре, а она говорит: «Я когда-то гвоздь проглотила». Потом призналась, что в кино видела, как туда заключенные прятали запрещенные предметы.
«Штатный гинеколог во время родов сбежал»
Время обеда. Осужденная из отряда хозоблсуги привезла в тачке баки с едой. Сегодня в меню у моих подопечных борщ на мясном бульоне, каша гороховая с овощами, рыба припущенная и компот. Девушка разливает еду по железным мискам и передает через «кормушку» (так тут называют окошечко в двери). Из коридора видно только, как руки заключенных тянутся.
— Это все хоть съедобное? — спрашиваю у других надзирательниц.
— А ты сама попробуй. Эту еду теперь даже баландой назвать язык не поворачивается. Посмотри — тарелки в основном чистые оставляют.
Есть это действительно можно. Каша вообще мне напомнила вкус детства. Я после вместе с коллегами пошла в столовую для сотрудников — так вот, еда для надзирательниц и арестанток примерно одинаковая. Только первые получают ее за деньги (правда, небольшие — я пообедала, не поверите, на 30 рэ с копейками), а другие — даром.
Заключенные могут еще отдельно за плату заказывать себе любые блюда из кулинарии. Но пользуются услугой не так часто на самом деле. Теперь торты берут на всякие дни рождения (это новая услуга). Если именинница сидит в многоместной камере, то заказывает изделие на
— А почему мне торт не принесли на день рождения вовремя? — набрасывается с упреками на меня одна из заключенных. Я теряюсь, не знаю, что ответить. Моя помощница выручает:
— Заявку надо было вовремя подавать, тут тебе не курорт, инструкции нужно следовать.
А у нас время технического осмотра (не путать с обыском) камер. Во время него нужно обратить внимание на состояние помещения. Не отпилены ли решетки на окнах, целы ли стекла, нет ли подкопа. Технический осмотр каждой камеры проводится ежедневно, но с ним обычно никаких проблем не бывает. Еще ни разу из этого СИЗО никто не пытался сбежать. Женщины-заключенные вообще побеги устраивают крайне редко.
По распорядку «визит» в камеры для матерей с детьми. Я все думала, что видеть малышей в таком месте без слез не смогу. Но ничего, оказалось. Камеры похожи на комнаты в детсадовских группах. Стены разрисованы цветочками, мультяшными персонажами. Коляски-кроватки, стульчики для кормления. Если решеток на окнах не замечать, то вообще все выглядит довольно мило. Двух мамочек забрали на суд, так что за их детьми остальные присматривают. Одна на вопрос, какие есть жалобы, начинает про свою судьбу рассказывать.
— У меня на воле 6 детей осталось, сейчас все в детском доме. Этот седьмой, и я благодарна Богу, что его не отобрали, — всхлипывает она. — Но вот врачи ваши пришли, сказали, что у него панкреатит. Это все оттого, что на зоне нормальной пищи ему не было.
Оказывается, Наташа здесь «транзитом» — едет из одной колонии в другую. Осуждена за мошенничество — несколько раз продала один и тот же дом. Честно говоря, верится с трудом — если суд дал реальный срок женщине с шестью детьми на руках (седьмым тогда была только беременна), то основания для этого явно были веские. Может, одним домом дело и не обошлось. Еще Наталья уверяет, что муж детей бросил и живет сейчас с потерпевшей по ее уголовному делу. Конечно, всякое в жизни бывает... Как бы там ни было, детское питание в камере есть, педиатры сегодня тут были, короче, все в порядке.
Матери в СИЗО пользуются привилегиями. Подъем не в 6 утра, как у остальных. Питание усиленное. Передачи в неограниченном количестве. Целый день они с малышами гуляют в отдельном прогулочном дворике. Раньше некоторые мамаши только ради этих привилегий оставляли рожденных в неволе детей. Одна такая перед этапом отдала своего малыша, с которым в камере сидела, в воскресную школу, обещала освободиться и забрать, да, видно, забыла... Он ее ждет там уже много лет. Но был недавно противоположный случай. За решетку попала беременная женщина 43 лет. Она до этого никак не могла забеременеть, а тут Бог дал. Так она в своем малыше души не чаяла. Сказки ему рассказывала с первых дней жизни. Все-таки хорошо, что детей с родительницами оставляют. Дети забудут потом, как дверь камеры закрывалась с грохотом, главное — они с мамой.
Скоро в изоляторе родят еще несколько дам. Точнее, их в больницу повезут во время схваток, если успеют. Надзирательницы мне рассказывают забавный случай про молодого гинеколога, что в СИЗО работать пришел. Роды начались, а «скорая» в пробке застряла. Так он сбежал, и принимать пришлось надзирательницам.
Ближе к вечеру все заключенные были в курсе, что я на самом деле не надзирательница. Но как? Кто мог передать?
— «Сарафанное радио», — успокоили меня коллеги. — Здесь информация быстро распространяется. Да к тому же они каждую из нас знают в лицо. Нас-то мало, а их вон сколько. И незнакомого человека они тут же «сканируют», чтобы понять — кто такой, откуда, есть ли у него слабые стороны. Они к каждой новой надзирательнице присматриваются, чтобы понять — можно ли ее о «небольших услугах» попросить.
Когда я зашла в камеры, меня уже вопросами стали засыпать с учетом новости (про то, что я журналист):
— Когда амнистия?
— Когда в России правосудие будет?
— А дадут нам в честь 8 Марта дополнительные свидания?
Я, в свою очередь, спрашиваю у них:
— Как 8 Марта отметим, товарищи женщины?
— На Канары полетим, куда ж еще. Шампусик будем пить на берегу моря.
На самом деле 8 Марта здесь отметить сложновато. Цветы за решетку передавать нельзя (исключение делают только для свадеб). Единственное — мужчины на улице петарды взрывают и фейерверки в небо запускают. Но из окон камер салюта все равно не увидишь. Они ведь во двор выходят.
