«Я могу еще четыре года так чудить. И меня никто в тюрьму не посадит!» — сказал оперативникам десятилетний ребенок из российской глубинки, убивший своего отчима консервным ножом. Он абсолютно прав. Статья 20 УК РФ устанавливает уголовную ответственность подростков с 16, а за наиболее тяжкие и особо тяжкие преступления — с 14 лет. Правда, больше «десятки» маленькому монстру все равно не дадут, что бы он ни совершил.
Во многих штатах США к уголовной ответственности привлекают с 10 лет. В Великобритании и Швейцарии наказывают по-взрослому с такого же возраста. Причем приговоры, которые выносятся подросткам за тяжкие преступления, мягкостью не отличаются.
Одиннадцатилетний житель штата Пенсильвания Джордан Браун, который застрелил беременную невесту своего отца, получил пожизненный срок без права досрочного освобождения. Аналогичный приговор вынесли в отношении двенадцатилетнего Кристиана Фернандеса (штат Флорида), убившего своего двухлетнего брата. Жесткость судебного решения продиктована стремлением защитить людей от юного убийцы.
— Возраст смягчает ответственность, — считает Евгений Макушкин, психиатр-эксперт, профессор ГНЦ социальной и судебной психиатрии имени В.П.Сербского. — В России ребенок обладает правовым иммунитетом. Какой бы тяжкий криминальный акт он ни совершил, к нему не будет применена самая высокая мера уголовной ответственности, приравниваемая к пожизненным срокам наказания. Однако если вспомнить историю, в
Это единственный достоверно известный случай, когда к высшей мере наказания в СССР был приговорен малолетний преступник. Аркадий Нейланд зарубил топором женщину и ее трехлетнего сына. На месте преступления подросток устроил пир и на прощание попытался поджечь квартиру. По легенде, в Ленинграде долго не могли найти человека, который должен был привести смертный приговор в исполнение. Убийцу казнили в 1964 году.
Ситуация с детским криминалом довольно тяжелая. Ежегодно в нашей стране малолетние подростки совершают десятки тысяч преступлений.
— Три года назад в Госдуму был внесен соответствующий законопроект о привлечении к уголовной ответственности детей с 12 лет за совершение определенных видов тяжких и особо тяжких преступлений, но его отклонили. Может быть, пришла пора пересмотреть закон в сторону ужесточения?
— Я думаю, что это нецелесообразно. Наше право учитывает биологическое созревание, психологию ребенка. Нас привлекали в рабочую группу, когда депутаты намеревались понизить возраст управления транспортным средством до 16 лет. Тогда к мнению специалистов прислушались. И все осталось на прежних позициях. То же самое с возрастом наступления уголовной ответственности. В этом плане мы более демократичны, чем США. На мой взгляд, уголовное законодательство не следует в этой части обновлять. Ведь практически любой субъект РФ сталкивается с фактами тяжких и особо тяжких преступлений, совершаемых несовершеннолетними. Как правило, в таких случаях ставится вопрос о наличии психического расстройства у этого ребенка, которое предопределило криминальный поступок. Производятся судебно-психиатрические экспертизы.
— Как часто в подобных случаях ставится диагноз?
— При тяжком составе преступления, например, убийстве, отклонения в психике отмечаются у 90 процентов. Речь не идет о шизофрении. Это тяжелые органические поражения головного мозга, депрессии, связанные с утратой кого-то из близких, выраженные эмоционально-волевые расстройства, внутриутробная наследственная патология, формирующиеся нарушения личности и поведения. Такой ребенок сильно отличается от ребенка из благополучной нормы. Например, многие из проблемных подростков пробовали алкоголь уже в восьмилетнем возрасте.
Ребенка с признаками подобного расстройства в уголовно ненаказуемом возрасте направляют в психиатрическое учреждение. Если он совершил противоправный поступок против сверстников, то по закону он может быть госпитализирован с согласия родителей. А иногда родители не понимают наличия психического расстройства и всячески возражают: «Как это мой ребенок будет лечиться в психиатрической больнице?» Их уговаривают, им объясняют, что меры направлены на благо ребенка. Госпитализируют обычно на некий непродолжительный период и по мере улучшения состояния выписывают.
Еще одна модель — это помещение детей с поведенческими расстройствами в спецшколы закрытого типа. Здесь задача системы образования — воспитать, обучить и социализировать подростков, чтобы предупредить повторные противоправные деяния, любые отклонения в поведении, но это крайне сложная задача.
— А у детей с «двойкой» по поведению нет аномалий?
— Выраженных — нет, но этот вопрос спорный. И психологи, и психиатры могут что-то выявить. Если ребенок не состоял на учете у психиатра, не злоупотреблял наркотиками, алкоголем и не имеет признаков травматического поражения, для системы образования он вроде бы и чист. На самом деле, возможно, есть проблемы характера, проблемы развития, формирующиеся девиации (отклонения).
— Какой прогноз у таких детей?
— Чем правильнее организованы коррекционные и педагогические меры, тем лучше. Но специфика подростковой психики такова, что у них включается механизм психологического копирования, причем дети улавливают модели, как правило, не положительного свойства, а асоциального. Несовершеннолетний с незрелой психикой, растворяясь в среде, где принято употреблять наркотики, алкоголь, нюхать клей или воровать, в большинстве случаев становится подобным своему окружению. Поэтому сдерживающие механизмы должны быть строгими: почти постоянный надзор, режим. Конечно, проблемным подросткам это не нравится. Но в практике я неоднократно встречал случаи, когда дети из очень неблагополучных семей, оказавшись в медицинском учреждении, где существует режим, хорошее питание, больничная одежда и врачи с человеческими лицами, были благодарны за такое отношение и не хотели домой.
— Можно ли применить выражение «прирожденные убийцы»?
— В экспертной практике я наблюдал подростков, у которых очень много вариантов нарушения развития, когда поражается не только психическая деятельность, но и сексуальная сфера, волевая регуляция. К сожалению, встречаются единичные случаи, когда прогноз плохой и высока вероятность совершения повторного правонарушения, в том числе и тяжкого. Но подобный термин с социальных и с медицинских позиций ненаучен и неэтичен. Это, извините, позапрошлый век, «ломброзианство».
— В последнее время распространилась тенденция снимать преступление на камеру мобильного телефона.
— Подростки по своей психологической природе иногда достаточно агрессивные и жестокие. Съемка — это новый формат бравирования. Они ведь и ведь и раньше бравировали, и мы видели в этом некую незрелость и инфантильность. Кроме того, им присуще ощущение безнаказанности — «а вдруг не поймают?» — и не очень свойственно чувство сопереживания. Могу сослаться на исследования нашего института: из подростков, совершивших тяжкие преступления, раскаяние испытывают около 20 процентов.
Подростки в своей среде, начиная с пубертатного периода, испытывают эндокринные изменения, перестройка организма сопровождается психосексуальными проблемами. В этот период они сложно социализируются, и одним из вариантов является агрессивное поведение, в основе которого ненависть, злоба, неумение сдерживать себя. Так проявляется протест против деспотизма взрослых, ближайшего окружения, бомжей, людей другой национальности, другого цвета кожи — это проблема, с которой сталкиваются многие цивилизованные государства.
Мы исследовали подростков из групп неонацистского толка. Заряженные агрессией, они живут по жестким закрытым законам субкультуры. Свои карательные акции они записывают на видео и бравируют ими. Но в данном случае речь не идет о медицинской заботе. Это уже прерогатива правоохранительных органов. Многие из них — достаточно здоровые люди.
...При советской власти прессинг был быстр и жесток. Трудного ребенка за аморальное поведение направляли к психиатру. Сразу ставили на учет в милицию и доступно объясняли, какое место на социальной лестнице ему уготовано. А личное дело такого плохиша шло за ним до армии.
Сегодня никто не знает, что с ними делать. Уголовное право умывает руки. В России преступным малолеткам в лучшем случае светит закрытая спецшкола. Три года жизни за непробиваемыми окнами и высоким забором — максимальное наказание за самое страшное преступление.
Многие закрытые спецшколы снискали плохую славу. Драки, унижения, побеги — будни таких заведений. К слову, небезызвестного серийного маньяка Муханкина, отбывающего пожизненный срок, в свое время безуспешно пытались перевоспитать в спецшколе для трудных. Большинство его однокашников тоже закончили тюрьмой.
Но несколько лет назад, казалось, произошел прорыв. В Южном Бутове открыли образцово-показательную спецшколу для юных правонарушителей с многообещающим названием «Шанс». Предусмотрели все: и бассейн, и теплицы, и оранжерею, и тренажерные залы, и мастерские, и стадион, и самодеятельный театр, и чуть ли не индивидуальное обучение, поскольку количество педагогов и воспитателей значительно превышало число детей. Город не поскупился. Какая еще московская школа может похвастаться таким богатством? Разве что элитная гимназия для отпрысков богатых людей!
На первых порах оазис для трудных живописали в СМИ, а потом тишина. Мне, конечно, очень хотелось поговорить с продолжателями дела Макаренко. Но сегодня журналистов в школу не пускают. Образовательное учреждение оказалось закрытым не только изнутри, но и снаружи. В пресс-службе департамента образования отказ объяснили тем, что смотреть в «Шансе» нечего: спецшкола практически опустела. Из 60 подростков (именно на столько детей рассчитано учреждение) осталось не больше двенадцати.
Можно подумать, будто по мановению волшебной палочки с подростковой преступностью покончено. Но это, увы, не так. На самом деле закрытых спецшкол не хватает. Если учесть, что в России дети до четырнадцати совершают порядка ста тысяч правонарушений ежегодно, а спецучреждения могут принять не больше пяти тысяч, то возникает вопрос: почему в лучшей школе зияющая пустота? Я не предлагаю свозить в Южное Бутово малолетних преступников из всей страны: в Москве и своих хватает. Но почему суды не направляют их на перевоспитание в «Шанс»?
Путевку в спецшколу выписывают крайне редко. Надо иметь несколько отказных материалов, ходатайство комиссии по делам несовершеннолетних плюс медицинское заключение. Если у ребенка есть хронические заболевания, то его туда не определят.
— Мы как раз готовим двоих подростков в «Шанс — спецшколу закрытого типа. Это последняя возможность, когда все меры воспитательного воздействия уже исчерпаны, — говорит Мадина Абакарова, старший воспитатель Центра временного содержания несовершеннолетних правонарушителей (ЦВС НП) ГУВД города Москвы.
Ежегодно в ЦВС доставляется до двух тысяч несовершеннолетних, совершивших преступления или правонарушения. Возраст от 11 до 18. Спектр преступлений особым разнообразием не отличается. В основном это кражи, драки, угоны. Но есть и изнасилования, и грабежи, и причинение тяжких телесных повреждений, и убийства.
— В прошлом году у нас был мальчик, который совершил убийство. Группа подростков пыталась угнать машину, когда появился владелец. Они забили его насмерть. Другой мальчик на улице зарезал прохожего, который не так на него посмотрел. Он вообще любой отказ воспринимал как личную обиду, — рассказывает Мадина.
— Такие дети обычно не осознают свое поведение, в момент совершения преступления они вымещают на жертве всю накопившуюся обиду на родителей, учителей, взрослых, которые сделали им больно, — объясняет старший психолог ЦВС Ольга Мироненко. — Иногда они идут на правонарушение из страха перед своими лидерами. Подросток не хочет быть белой вороной, он человек команды. Если нельзя опереться на родителей, он ищет, на кого облокотиться, и не всегда это плечо оказывается надежным. На групповых психологических занятиях мы обучаем воспитанников жизненным навыкам: умению справляться с эмоциями и конфликтами, воспитываем чувство ответственности. Им ведь никто не объяснял, что означает быть ответственным. Теперь они хотя бы понимают, что в жизни есть два пути: легкий, но плохой — и хороший, но трудный.
Большинство воспитанников из неполных семей, где ими совершенно не занимались. Дети словно с другой планеты. Не знают, что каждый день надо чистить зубы. Для них бутерброд — диковинное блюдо. Они не умеют рисовать. В их жизни не было ни праздников, ни дней рождения. Недавно показали им японский фильм «Хатико». Сначала подросткам было скучно: история про собачью верность не из разряда боевиков, а потом юную публику пробило. Все плакали, даже те, кто развлекался стрельбой по кошкам из рогатки.
Конечно, центр — не санаторий. Здесь строгий режим и люди в форме, которые следят за каждым шагом. Зато кормят досыта, учат рисовать, петь, выжигать по дереву и делать керамику. Еще есть возможность хоть немного наверстать школу. Поскольку дети разновозрастные, занятия получаются почти индивидуальными. Некоторые подростки начинают ходить на службу в храм, расположенный прямо на территории.
Мне рассказывают, как меняются дети за какой-то месяц жизни в другой среде, где они всегда в центре внимания: «От нас уходит другой ребенок!» Это почти рождественские истории. Например, одна распавшаяся семья соединилась, чтобы вместе бороться за сына. А мальчик из националистической организации, который отличался особой жестокостью, так перевоспитался, что полюбил людей в полицейской форме и нерусских педагогов. На прощание ему подарили породистого щенка. Сегодня этот мальчик учится в обычной школе, и учителя на него не жалуются.
...Наверное, маленькие монстры достойны какого-то сочувствия. Но почему-то никому не хочется сидеть с ними за одной партой, гулять в одном дворе, жить на одной улице. Что бы они ни совершили, им ничего не будет.
