«Девки высланы»
До революции на текст в телеграммах обращали особое внимание. Его цензурировали телеграфные чиновники, и, если какое-то выражение их смущало, депеша отправлялась на подпись вышестоящему начальству. Главное требование к тексту — он не должен был содержать бранных слов, резких выражений и политической подоплеки. Причем степень «неприличности» депеши обычно определялась консилиумом из нескольких служащих.
Имя каждого подателя телеграммы (если она была одобрена) записывалось в специальный журнал. Само послание приводилось ниже. Через год такие журналы уничтожались, поэтому «правильных» телеграмм в архивах Санкт-Петербурга практически не сохранилось. А вот «неправильные», запрещенные или исправленные в то время попадали не только к начальству, но и в некоторых случаях под грифом «секретно» — в отделения полиции. Их образцы можно раскопать на полках и сейчас, чем и занялись историки, восстанавливавшие здание телеграфа в парке «Александрия». Теперь в старинном здании — музей, и непристойные (на взгляд тогдашних служащих) депеши можно почитать прямо в залах.
Что ж, в позапрошлом и начале прошлого века граждане не стеснялись в выражениях, если попадали в кризисную ситуацию. Вот несколько образцов, запрещенных к передаче по одной и той же причине. Ругательные слова типа «сволочь» и «подлец» содержатся в каждой из них.
На имя Евдокии Олиференко. «Этой мерзавке дам двести пуль. Поручик Олиференко». Вердикт: «Не передавать, слово „мерзавка“ является недостойным выражением. Телеграмма содержит угрозу».
«Жму крепко вашу руку и прошу передать Брянову, что он большой мерзавец. Прибыльский».
«Отец подлец. Христос Воскрес. Штабс-капитан Рудковский». Последняя телеграмма была снабжена вердиктом «Богохульство».
Но отдельные депеши, несмотря на резкую форму, все же проходили цензуру.
«За честь сестры вызываю на дуэль. Если не примете, готовьтесь к худшему». Эту телеграмму чиновники передать разрешили.
Пропускали и телеграммы с довольно фривольным смыслом. К примеру, некому господину Подгорскому в Саксонскую гостиницу был отправлен такой текст: «Девки высланы». Чиновник спросил разрешения у начальника на передачу этого сообщения и, как ни странно, получил его.
«Христос воскрес. Казна пуста»
Иногда почтовые чиновники просили изменить некоторые неприличные, на их взгляд, выражения в телеграмме, и, если податель соглашался, то ее пропускали. Но для потомков сии опусы все же сохранились.
«Поздравляю тебя, Миша, законным браком. Будь проклят всю жизнь!» Такую телеграмму когда-то отправила своему возлюбленному брошенная им девушка. Чиновники запретили текст из-за проклятья и предложили изменить «Будь проклят» на «Помни меня». На фразу «Помни меня всю жизнь» барышня согласилась. В итоге телеграмму разрешили послать, о чем свидетельствует резолюция «одобрено» на бланке.
«Педагогическим советом ты исключен. Травись, топись, повесься, но ко мне в дом являться не смей. Кобцев». Эту депешу послал разъяренный отец сыну, которого исключили из кадетского корпуса. Телеграфный чиновник попросил вычеркнуть «травись, топись, повесься», и только тогда грозную телеграмму передали нерадивому отпрыску.
«Пепусь шалун ты дурак» — а вот эту телеграмму, посланную в Варшаву одной весьма зрелой дамой своему возлюбленному, почтовые чиновники отклонили, даже не предложив заменить имеющиеся слова пристойными по содержанию. Хотя пропускали телеграфисты и послания со словами более грубыми, чем «дурак». Вот, например, телеграмма некоему Пороханю, секретарю архиерея. «Ты, скотина, где прошение? Ястребов». Телеграмму передали. Обоснование: она, мол, просто эмоционально окрашенная, а не бранная. «Так делают одни подлецы. Такие как Кузьмич. Николай Хроменко». Поначалу на бланке этой депеши написали: «Не подлежит передаче». Приписка: «Бранное выражение подателю было предложено заменить на другое. Он ответил, что выражение это не бранное, а приятельское. После чего депеша была принята».
В Государственную думу Пуришкевичу. «Правда, голубчик, правда, что ныне интеллигенция наша сволочь. Гребенщиков». Телеграмму передали, но (судя по вердикту) копию сняли и направили в отделение полиции.
А одна из телеграмм содержит такой текст: «Христос Воскрес, казна пуста!» Направлена она на имя ее императорского величества императрицы Александры Федоровны от верноподданной Лахтиной. На бланке стоит гриф красным карандашом: «Запретить!». К слову, деньги за запрещенные депеши отправителю не возвращались, а стоила телеграмма весьма недешево.
Были, наконец, и телеграммы откровенно сумасшедшего содержания. Их брали, подателя осторожно отправляли восвояси, а бланки складывали в папочку.
«Квартиранта Грозном отделении душевнобольных Владикавказского госпиталя электрическим давлением истязавшие у Вашего Величества прошу помилования, определения в госпиталь навсегда и освобождения от жутких госпитальных звуков. Отставной чиновник Банников».
Таких респондентов брали на заметку и даже отправляли к ним под благовидным предлогом врача-психиатра.
Тайна телеграммы священна
Одним из главных правил для телеграфных служащих было сохранение тайны и передаваемой, и полученной корреспонденции. К примеру, над депешей императрице Александре Федоровне от сестры приговоренного к смертной казни грабителя был вердикт «Секретно!» с двумя подчеркиваниями. Хотя по уставу телеграфисты и так не имели права ничего разглашать.
Вот сам текст: «Сестра присужденного Невским районным судом к смертной казни Юрия Якобсона умоляет Ваше Императорское Величество воспоминания событий 17 октября даровать жизнь несчастному брату моему обвиняемому в покушении ограбления на почтальона, в котором брат был ранен. Почтальон же и почта остались невредимы. В покушении на жизнь городовых которые тоже остались невредимы. Ваше Императорское Величество, пожалейте бедную мать нашу, которая до сих пор не знает, что грозит ее сыну. Сестра Якобсона Ольга Судиловская». После долгих колебаний и переписки с начальством эту телеграмму отправили императрице. Правда, Якобсон помилован не был.
Секретность на телеграфе в «Александрии» была важна еще и потому, что, когда императоры находились в летней резиденции, по нему передавались в столицу все распоряжения высочайшей особы.
Поэтому в середине XIX века на телеграфе служили военные. Жили они здесь же, на казарменном положении. Питались, спали и работали в одном месте. (Сутки через сутки.) Так что с секретностью проблем не было.
Позднее на службу стали брать гражданских лиц. Требования к ним были самые серьезные. Это и благонадежность, и грамотность, и знание языков. Если у телеграфиста, к примеру, не было «корочек» о 4 классах образования, ему устраивали экзамен. Женщин принимали незамужних от 18 до 30 лет или вдов. Потому что выходить замуж таким работницам можно было лишь за «своих» — тех, кто трудится на том же телеграфе. Таким образом, сохранялась тайна депеш (дальше семьи секрет не уйдет), а еще супруг мог заменить заболевшую «половину» быстро и без вреда для дела.
К тем, кто проштрафился, раньше начальство было гуманнее. На телеграфах не применяли денежных взысканий. А заставляли работать служащих дополнительно.
