Сколько существует «Город без наркотиков», столько его сопровождают скандалы с упоминанием наручников, пыток и трупов. Последняя смерть случилась 17 июня: в больнице Екатеринбурга скончалась
Совсем по-другому рассказывает о смерти женщины бывшая «реабилитантка» этого центра Наталья, которая сейчас дает показания в прокуратуре Свердловской области:
— Это было жуткое зрелище. Всю ночь она стонала. Фельдшер приехала утром и сказала, что она просто хочет сбежать. Татьяна таяла на глазах. Сначала она превращалась в животное, плевалась, кусалась. Ей давали успокоительное. Вечером ее дотащили до карцера. Просто волочили за ноги, за руки, бросили у решетки с карантином. За волосы протащили несколько метров до кровати. Положили ее не на матрас, а на голую сетку, под нее поставили таз, в туалет она ходила под себя. Всю ночь она стонала. Утром ее состояние резко ухудшилось, она посинела-позеленела, не могла дышать, трясла ногами, не могла передвигаться вообще. Ее обули, одели, вызвали «скорую». «Скорая» приехала и сказала: «Что же вы делаете, почему так долго ждали?» Ее увезли в больницу, в себя она уже не приходила. А через несколько дней умерла.
Сейчас в ГБН пытаются все представить так, что смерть Татьяны — дело чуть ли не естественное. «Больна всем. Иммунитета — ноль» — так написал Ройзман в своем блоге. Но дело в том, что заболевание у Татьяны СПИД-ассоциированное.
— Менингит — это значит очень запущенный, поздно выявленный ВИЧ, — сказали мне в СПИД-центре Екатеринбурга. — В фонде на ВИЧ ее не тестировали, врач ее не видел. А девушку надо было срочно везти к нам — глядишь, и успели бы спасти. С менингитом речь идет о часах.
То есть Татьяне Казанцевой было нужно лечение в больнице, а не трудотерапия «на грядках». Между тем в реабилитационных центрах ГБН никогда не было ни врача, ни медсестры. Там никто не следит за лечением самых тяжелых заболеваний. И это при том, что, как говорят сами «реабилитантки» фонда, «здесь гепатит С у всех, у большинства девчонок — ВИЧ». Так что смерть Татьяны может быть не последней.
«Ночью, без денег, без вещей»
Гибель девушки и постоянные публикации в СМИ о пытках, которые практикуют в трех реабилитационных центрах ГБН, побудили силовиков назначить проверку. Рассказывает начальник отдела по борьбе с оргпреступностью ГУ МВД по Свердловской области Константин Строганов:
— Я выехал туда 20 июня в составе группы, в которую вошли представители прокуратуры, следователь, сотрудник Минздрава, МЧС и Роспотребнадзора. В нашу задачу входила прежде всего проверка сообщений СМИ о наручниках. В два центра нас пустили без проблем, мы все посмотрели, никаких нарушений не зафиксировали. Приезжаем в женский реабцентр, а нас там уже ждут — с плакатами, с журналистами... Ройзман всех оповестил о готовящемся захвате реабцентра «силовиками». И руководство фонда на камеры стало говорить, что сейчас будет штурм. Потом начали подъезжать их ребята, которые занимаются, как они говорят, «оперативной работой», то есть стали стягивать силы. Я позвонил своему руководству, и оно направило к реабцентру группу СОБРа, чтобы не было провокаций. Не для захвата! Приехало восемь человек, но из машины они не выходили. А через два дня мы узнали, что перед проверкой девушек из реабцентра заранее вывели в лес, как стадо! Никто не хотел, чтобы мы с ними встречались.
Противостояние у ворот длилось часа два. В конце концов группа проверяющих развернулась и уехала. Но в ночь с 21 на 22 июня полиция была вынуждена вернуться к реабцентрам вновь: Ройзман распустил «реабилитантов». Но не по домам, а просто на улицу. Мотивировал это тем, что, мол, при очередной попытке захвата люди могут пострадать.
— Из заявлений Ройзмана мы поняли, что он хочет распустить людей из реабцентров, чтобы они остались в городе, на вокзалах, и начались беспорядки. И вот тут-то жители вышли бы на митинг и попросили его о помощи, — говорит Константин Строганов. — А он бы сказал, что это полиция разгромила реабцентры, и наркоманы начали грабить людей. Но мы сработали на опережение. И когда появилась информация, что Ройзман действительно выпускает людей — ночью, без вещей, без денег, — быстро поехали туда. Мы забирали их, брали объяснения и развозили по домам. Иногородним предоставили помещение под ночлег. Люди рассказали много интересного. Девушки, которые написали заявления, дают показания до сих пор...
— За последние несколько дней мы возбуждаем уже второе уголовное дело по заявлениям бывших «реабилитантов» фонда, — говорит Александр Мазаев, начальник уголовного розыска Свердловской области. — Сначала в полицию обратился парень из мужского реабилитационного центра. Там было возбуждено дело по статье 116 «Нанесение побоев из хулиганских побуждений». А 22 июня мы приняли шесть заявлений от женщин и возбудили дело по статье 127 «Незаконное лишение свободы».
«На любое слово — наручники, хлеб-вода»
— Это не реабилитация, это ломка человека, из него делают животное, мерзоту, — рассказала в областной прокуратуре Наталья, одна из девушек, которые написали заявление. — Но оттуда невозможно уйти. Я убежала. Один раз. Меня вернули через сутки, везли в машине в наручниках, с заломленными назад руками (на ее правом запястье до сих пор видна дуговидная ссадина. — Авт.). На неделю отправили в карцер — там ведро под... ну, естественные нужды, вонь, грязь, духота. Мылись раз в неделю.
Три месяца я провела в застенках, в концлагере. Знающие люди говорили: на зоне легче. За малейшую провинность — приседать час-два. У девчонок печень больная, ноги гниющие, почки опущены. Спина болит. Но на любое слово, что ты не можешь это делать, нам говорили: «На х... ты кололась?» Это был ответ на все. Отказываешься приседать — на пять дней наручники, и на матрас или даже просто на сетку. Унижения постоянные, мат. На любой твой ответ — наручники, хлеб-вода. Лучше молчать.
Сейчас Евгений Ройзман горюет: «Нет больше женского центра. Дом пустой... Пятьдесят судеб. Пятьдесят чьих-то дочек». Винит он в этом косвенно силовиков. Но по сути центры он разогнал сам, и эти пятьдесят «дочек» были отправлены им на все четыре стороны совершенно сознательно. И, возможно, это связано именно со смертью Татьяны Казанцевой.
— После смерти Тани позвонили из другого реабцентра, что «будет захват», — говорит Наташа. — Тех девочек, кто мог что-то рассказать о Тане, отправили на озеро, где мы провели весь день. Через день приехал Ройзман. Сказал, что против него развернута война и мы должны написать заявления, что не имеем претензий к фонду. Мы написали. И больше половины девушек ушли. Мы были без денег, в чужих вещах, одни, ночью, где-то на Урале... Мы шли пешком несколько километров, когда встретили сотрудников уголовного розыска.
— Сейчас со стороны руководства этой организации началась истерия: «Ликвидация фонда! Штурм! Захват!» — говорит начальник пресс-службы ГУ МВД Свердловской области Валерий Горелых. — Но она абсолютно неадекватна. Мы не штурмовали, ничего не собирались ликвидировать. Это чушь. Истерика, паника. Да пусть работают! Лишь бы все было по за-ко-ну. Наша задача была проверить условия содержания пациентов фонда и максимально точно установить обстоятельства, предшествовавшие смерти женщины.
«А жаловаться нельзя...»
— Поверь, я много в жизни видел и в тюрьмах сидел. Но такого унижения, такого отношения к людям я нигде не видел, — это слова «реабилитанта» из мужского реабцентра, также распущенного Ройзманом ночью
— Пацан один сидел и читал книжку. «Ключник» (надсмотрщик из «реабилитантов». — Авт.) зашел, спросил, про что там пишется. А тот адекватно не смог дать ответ. За это его заставили приседать два часа. Или еще случай. Был там пацан, у него 60 клеток иммунитета осталось. То есть там жизни — на три раза покурить. И он и еще двое уходят в побег. Те сбегают, а этого пацана ловят. Привозят его обратно на барак, вечером приезжает «ключник» — есть там такой Костя по прозвищу Алладин. Заходит в карантин, надевает боксерские перчатки и начинает его мочить. Очень жестко. Ногами, руками. Вечером этого беглеца вывели, надели бронежилет, в карманах — по пять килограмм блины от штанги. Итого — 15 кг на нем. И вот он стоит, упражняется на этом тренажере и приседает одновременно. Два часа. А жаловаться нельзя. Там одна поговорка на все: «На х... ты кололся?»
Этот «реабилитант» говорит, что наркоманы фонду очень нужны по одной простой причине:
— За них платят родственники по 8 тысяч в месяц. Но куда они идут, непонятно. По еде, которую там дают, человек съедает на одну тысячу рублей. Каша, хлеб и вода. И еще все ездят «на объекты» работать — в Березовске стройка есть, там евродома строят. Вот они и строят. Оплетку эту арматурную делают. Самая сложная и тяжелая работа. И там за каждого человека фонду платят по тысяче в день. То-то они в фонде сейчас новых людей набирают...
За последние несколько лет я неоднократно общалась с бывшими «реабилитантами» фонда. Все говорят одно и то же: тюрьма. Но мало кто отважится сказать это с открытым лицом. На моей памяти был всего один случай, когда парень выступил против фонда на телевидении. И вот уже полтора года он в тюрьме. Дело его шито толстенными белыми нитками, и изо всех щелей там торчит фонд ГБН.
Зовут парня Евгений Конышев. В ток-шоу на центральном канале он в лицо Ройзману рассказал, как проходил у него «реабилитацию», про все ужасы, что там видел. После этого выступления Женя прошел лечение в московском реабилитационном центре и вернулся в Екатеринбург.
Наркозависимому человеку не колоться очень тяжело. Трудно жить, когда все мысли только о наркотиках. Но он держался. И вот однажды ему начал названивать его приятель Саша Хомутов с просьбой достать наркотики. Звонил целый день. Наконец, Женя сдался и сказал, что он отнесет продавцу деньги, а тот потом позвонит Саше и скажет, где взять наркотик. Когда Женя возвращался от барыги — без наркотиков! — его задержали. В машине, куда его затолкали, он увидел одного из сотрудников фонда ГБН, с которым виделся на записи передачи. В отделении у Жени изъяли героин. Это означало до 7 лет тюрьмы.
Я встречалась с Сашей Хомутовым. Парень очень подавлен своим предательством, он рассказал мне о том, как в фонде ГБН его заставляли спровоцировать Женю. Более того, есть показания свидетеля, который видел, как оперативник кладет сверток Жене в карман. Но на суде этого всего как будто не слышат.
29 июня у Конышева кассационный суд. Если он его проиграет, на совести фонда будет еще одна загубленная жизнь.
— Я выбралась сама и помогу другому, чтобы больше такого ужаса ни у кого в жизни не было. Чтобы никто там не оказался, — плачет Наташа.
Куда ей теперь деваться, она не знает. В фонд Наташа больше не вернется, но вот родители вполне могут запихнуть ее обратно.
— Родители! — продолжает Наташа. — Ваши дети не достойны такого!.. Но они не верят своим детям, а верят людям, которых в жизни не видели, с которыми общаются по телефону.
