По паспорту он был Михаилом Вершининым, по профессии — поэтом-песенником. Но никто не величал его Михаилом и никто не слышал песен на его слова. Мало кто звал его даже Мишей. Чаще всего — Мишкой. Но был он веселым и незлобивым. Поэтому более счастливые коллеги допускали его к своему столу и исподволь подкармливали.
Но в 1949 году в жизни Миши произошел великий перелом. Во-первых, он обзавелся вполне приличным костюмом, во-вторых, в карманах этого костюма завелись деньги, позволявшие ему платить за себя в кафе «Националь» и даже за других в ресторанах Домжура и Дома литераторов. Да, еще одно изменение произошло в его жизни. Близкие друзья, забыв про Мишку и даже Мишу, стали величать его Михаилом, а остальные вежливо и почтительно присовокупляли отчество. Наконец, маршруты Миши по Москве переросли литературные точки нарпита. Его стали приглашать на приемы и рауты иностранные посольства. Первым среди них было посольство Китая. За ним потянулись и другие посольства.
Что перевернуло жизнь Миши? Какую жар-птицу поймал он за хвост? Какой выигрышный лотерейный билет вытянул?
Жар-птицу и лотерейный билет звали «Москва—Пекин». Это был заголовок написанного им текста на музыку Вано Мурадели. «Москва—Пекин» принес Мише деньги и респектабельность, а моему соотечественнику Вано — индульгенцию от грехов, которые ему приписал главный музыковед Советского Союза Жданов. Вскоре песня «Москва—Пекин» стала официальным гимном несуществовавшей советско-китайской дружбы. Она гремела по радио, с подмостков концертных залов, под кремлевскими сводами.
«Москва—Пекин» — удивительное произведение. В тексте из двадцати строк не было ни одной правдивой. Все строки — сплошная ложь. Приведу для примера одну строфу:
Русский с китайцем братья навек.
Крепнет единство народов и рас.
Плечи расправил простой человек,
С песней шагает простой человек.
Сталин и Мао слушают нас.
А вот припев:
Москва—Пекин,
Москва—Пекин.
Идут, идут вперед народы.
За светлый путь, за прочный мир
Под знаменем свободы.
Ложь чудовищная, не требующая никакого опровержения. Сталин и Мао не слушали нас — это мы слушались их. Под их знаменами мы шли не по светлому пути и не за прочный мир. Это были не знамена свободы, а штандарты всеобщего рабства.
Почему я вдруг вспомнил Мишу Вершинина и его «Москву—Пекин»? Потому что, по-моему, только он один смог бы достойно воспеть неразрывную «дружбу» народов России и Сирии, которую сегодня демонстрируют их президенты. Но поскольку Миша ушел в мир иной, подхватить выпавшее из его рук перо некому. Единственный выход — приспособить к сегодняшней ситуации его нестареющее литературное наследие. (В смысле — «наследил».) Благо изменения, которые необходимо внести в текст, минимальные. Судите сами.
Русский с сирийцем братья навек.
Крепнет единство народов и рас.
Плечи расправил простой человек.
С песней шагает простой человек.
Путин с Асадом слушают нас.
Припев:
Москва—Дамаск.
Москва—Дамаск.
Идут, идут вперед народы.
За светлый путь, за прочный мир.
под знаменем свободы.
Слышен на Волге голос друзей,
Видят сирийцы сиянье Кремля;
Мы не боимся военной грозы;
Воля народов сильнее грозы;
Нашу победу славит Земля.
Припев.
В мире прочнее не было уз;
В наших колоннах ликующий май.
Это шагает наш прочный союз;
Это шагает могучий союз.
Брат наш, сириец, рядом шагай!
Миша создал неувядающее клише, которое могло бы послужить для создания песен «Москва—Тунис», «Москва—Каир», «Москва—Триполи», «Москва—Каракас» — далее со всеми остановками...
Когда-то Гарри Гопкинс, ближайший друг и советник президента Франклина Делано Рузвельта, спросил его, почему он поддерживает латиноамериканских «сукиных сынов». (Гопкинс имел в виду латиноамериканских диктаторов.) Рузвельт, иронически улыбаясь, ответил: «Потому что они наши сукины сыны».
У Советского Союза тоже были свои «сукины сыны», которых он, как нефть, газ и прочие богатства недр, передал по наследству новой России. Но если нефть и газ, золото и алмазы до сих пор приносят России прибыль, то от «сукиных сынов» — один сплошной убыток. Цепляясь за них, Россия не укрепляет свое влияние в мире, а стремительно теряет его. Сегодня по сути дела весь арабский ареал для Кремля потерян. И ради чего? Делать ставку на «сукиных сынов», расстреливающих тысячами свой народ, который у Миши Вершинина, расправив плечи, шагает с песней, — политика не только аморальная, но и проигрышная. Недаром сказано, что в карете прошлого далеко не уедешь, тем более в карете, в которую запряжены такие клячи истории, как Мубарак, Каддафи, Асад...
В Северо-Западной Сирии есть небольшой городок Кафр Набл. О его жителях говорят, что их можно перестрелять, но не пересмеять. Горожане Кафр Набла отличаются своим особым остроумием, и они превратили свой городок в «перец восстания» против асадовского режима. Здесь слагают песни и стихи-эпиграммы, афоризмы и сатирические лозунги в адрес Асада. Вот один пример.
Ливийский диктатор Каддафи сваливал вину за трудности своей страны на крыс. Сирийский диктатор Асад сваливает вину за трудности своей страны на микробов. В связи с этим остряки из Кафр Набла провозгласили: «Сирийские микробы салютуют ливийским крысам!» А вот еще один пример их острословия. В кукольном спектакле «Top Goon*: дневники маленького диктатора» сирийский президент руководит игрой под названием «Кто хочет убить миллион человек?». Поскольку у Асада длинная шея (как у Миши Вершинина) и широко растянутые губы, жена президента называет его «уткой». Жители Кафр Набла в связи с этим сложили песню, в которой поется: «Утка, перестань крякать! Мы тебя все равно достанем, Сирия будет жить! Асад погибнет!» Эту песню открыто распевают все жители сирийской столицы смеха — от таксистов до домохозяек.
Слышат ли на Волге голос этих людей?
Это вам не «Москва—Пекин»...
*Игра слов: «Top Goon» звучит как «Top Gun» — то есть лучший стрелок, но Goon — это в переводе с английского или «болван», или «бандит».
