«Павшим за истину»
В свои 62 года Зина Нанаева по-прежнему за рулем большегрузного «КамАЗа». Лихо разворачивается, подав громадину к самой обочине тротуара. Спускается с высокой кабины. Вместо вечного комбинезона — синее платье. «Дань уважения гостье», — смеется Зинаида.
Лицо обветренное, руки темные от машинного масла.
— Работаю по-прежнему в региональном отделении МЧС, перевозок хватает. Иной раз в десятом часу вечера домой прихожу. «КамАЗ» выкупила по остаточной стоимости. Оба скрипим, но работаем, — улыбается Зина, и сразу становятся видны ее выразительные глаза, ямочки на щеках, ореховые волосы.
Забираюсь в кабину. Из нарядного, отстроенного центра Грозного едем в окраинный Октябрьский район, где живет в частном доме Зина. Улица, названная в честь революционера-пулеметчика Павла Мусорова, трансформировалась в улицу Короля Иордании Абдуллы II Бен Аль-Хусейна. Парк по соседству носит имя его отца — Хусейна бен Талалы. В Грозном теперь повсеместно следуют нормам ислама. Спиртное — только в специализированных магазинах с 8 до 10 утра. Муфтият разрешает браки только с предъявлением справки о здоровье. У горожан на груди медальоны с сурами из Корана. Женщины все в платках — чухту, либо в хиджабах — двух косынках, закрывающих лоб и шею. Иначе могут обстрелять краской.
Проезжая мимо площади Серго Орджоникидзе, замечаю, что она переименована в честь… Хрущева. «В знак благодарности за восстановление Чечено-Ингушской АССР», — объясняет Зина, держа одной рукой рулевое колесо.
На монументе, посвященном борцам за независимость Чечни, теперь примиряющая надпись: «Павшим за истину».
— Ни воров, ни бандитов нет, — констатирует Зина.
С нарушителями здесь борются по-своему. Тех, кто превысил скорость, ждет не только штраф, но и беседа, где будут растолковывать, как должен себя вести истинный мусульманин. Так же радикально борются с должниками, кто не платит за электроэнергию: нет оплаченных счетов — нет зарплаты.
— Получаем гроши. У меня, например, зарплата 14 150 рублей. Я в МЧС работаю с 1995 года, имею 43 года водительского стажа, — говорит Зина. — Пенсия — 11 тысяч с копейками, плюс — 2225 руб. «боевых». Как на эти деньги жить и жилье восстанавливать?
Дом, где Зина жила с мужем, а после его ранней смерти одна поднимала троих детей, стоит на 20-м участке.
— Это отметина от осколка артиллерийского снаряда, сюда упала ракета, — показывает хозяйка на выбоины в заборе и край обрушенного дома. Видишь, вся кирпичная кладка в пробоинах? Еще в 2003 году подала документы на выплату компенсаций за разрушенное жилье. Комиссия несколько раз приходила, все записали, посмотрели. Однажды предложили: «50 на 50», то есть на бумагах получу одну сумму, а на руки — только половину. Это как? Обращалась в местную администрацию — молчок! Теперь вообще сказали, что выплачивать ничего не будут.
«У каждого на войне своя правда»
Это в годы чеченской войны на Зину буквально молились. Водопровод был разрушен. Лавируя между руин, подбитой бронетехникой, она развозила воду в дом престарелых, в церковь, в 9-ю городскую и туберкулезную больницы.
— На улицах лежали обезображенные трупы, выли собаки, кругом все дымилось. Все равно садилась на машину и ехала. Люди ждали воду. Старики и инвалиды из дома престарелых жили в подвале, ели муку, разведенную водой. Помню, ко мне навстречу все время выходил психически больной парень в обгорелой фуфайке, я ему по два-три куска сахара привозила.
Зину до сих пор вспоминают добрым словом прихожане православного храма в Грозном. Для детей-сирот, что жили при церкви, она, рискуя жизнью, привозила дрова и воду.
— Приехала первый раз в церковь, там ворота узкие, во двор, где стояла бочка для воды, никак не заедешь. Женщины и священнослужители раньше ведрами воду заливали. Я решила сдать машину задом. Ювелирно вписалась цистерной в ворота. Потом присоединила шланг, включила насос, закачала воду. Выходит батюшка с благодарностью: «Кто водитель?» — «Я водитель». Он растерялся, потом говорит: «Зайди, доченька, поставь свечку. Можешь просить у Бога по-своему». Что я могла попросить в то лихое время? Конечно, чтобы наступил мир! Тогда об этом мечтали все в Чечне. Уезжая из церкви, увидела в зеркало, как батюшка, выйдя на дорогу, крестит вслед мою машину.
В память Зины врезался зимний день 1995 года, который мог стать для нее последним. 3 февраля она пошла из дома в расположенную неподалеку 9-ю горбольницу, проведать соседку. Перебегая от одного подвала к другому, была остановлена армейской разведгруппой. В то время в Грозном орудовали женщины-снайперы. Охота на российских солдат им приносила хорошие заработки.
— Стою в камуфлированных штанах, на мне куртка брата, который работал в ОМОНе. В кармане — водительское удостоверение, техталон на машину, плоскогубцы, которыми я открывала двери в подвале. «Мирные» чеченки выглядели по-другому. У каждого на войне своя правда. Меня бы расстреляли, не появись на дороге полковник со свитой. Разведчики передали ему мои документы: вижу, он мне не верит. С ним в БТРе оказался человек в чеченском головном уборе. Он говорит полковнику: «Я ее знаю. В 1993 году с машиностроительного завода «Красный молот» она помогала мне довезти до села купол мечети». Тут и я вспомнила Вахида. С него наши мужики тогда хотели за доставку содрать 500 рублей. Я его спросила: «Где находится твой купол?» Поехала в пятый цех, забрала, довезла до села Старые Атаги. Стал деньги давать, я не взяла, сказала, что не ради рублей сюда приехала, а чтобы мечеть стояла, вера давала людям надежду.
Через два года Вахид и Зина встретились в руинах Грозного.
— Видно было, что полковник не доверяет человеку из диаспоры. Слышу: «На каких машинах ездишь?» Я показываю на БТР: «Это стальная птичка мне бы тоже подошла». Он усмехается: «Между жизнью и смертью стоит, еще и шутит. «Урал» видишь? Садись в машину, трогайся! Покажи, какой ты шофер». А была грязь, слякоть. Я до этого никогда не ездила на «Урале», это дизельная машина, скорости разные… У меня ноги подкосились, говорю: «Командир, можно я в себя приду». А с БТР следят за мной в оба пулемета. Я собралась, аккуратно тронулась с места, сделала круг, остановилась в метре от полковника. Он снял сумку с плеча, написал записку. На следующий день я начала работать в Красном Кресте, развозить на большегрузной машине гуманитарную помощь: одежду, муку, масло.
«Пока жива, машину я не отдам»
Урус-Мартан, Ачхой, Бамут… Зина колесила по дорогам, где шли самые ожесточенные бои. По свисту пуль могла определить: эта шальная, а та, что несется с шумом вращающегося пропеллера, летит рикошетом.
Приговаривая: «Побоявшийся лошади подрался с седлом», — хозяйка из шкафа достает пулю, которая могла стать для нее смертельной.
— Эта «железка» пробила дверь, залетела в кабину, когда я только проскочила пост в Черноречье. Оставила на память, как оберег. Мою машину ведь постоянно обстреливали, не раз колеса пробивали.
Каждый день на войне мог стать для Зины последним. До сих пор она не может понять, каким чудом ей удалось вырваться из лап брата Басаева.
— Мы поехали тогда в Веденский район с углем. Колонна состояла из 16 машин, мужики постоянно спорили: «Я не пойду первым, я не пойду последним». Первые и последние машины в колонне часто расстреливали, а тех, кто в середине, — добивали. Я согласилась замыкать колонну. Приехали, разгрузились. Меня, как самую бойкую, послали в районную администрацию отмечать путевку. Префект поставил подпись, печать. Вдруг ко мне подходит человек с бородой: «Ты кто такая? Почему в брюках и мужской шапке?» Отвечаю: «Водитель я, мне так удобно на дороге. Если тебе твои брюки не нравятся, сними их». Мне за спиной бородача администрация села делает знаки, молчи, мол. Оказывается, это был брат Басаева со своими людьми. Он меня стращает: «В следующий раз, если приедешь в таком одеянии, получишь сорок ударов палками». Я повернулась к нему задним местом, говорю: «Ты посмотри, похоже, что я 40 ударов получала? Есть там место еще для побоев? Носила брюки и буду носить, никто мне не запретит, кроме Аллаха». Взяла путевку и вышла из здания.
На обратном пути снова поехала в самом конце колонны. Вдруг вижу — впереди раскачиваются верхушки деревьев. Следом вместе с камнями на дорогу вылетели люди в камуфляже. Притормозила, двери изнутри закрыла, стекло опустила. Слышу, бандиты не могут понять, кто за рулем — мужчина или женщина, потом доносится: «Русская, русская». Я поздоровалась по-чеченски, спросила: «Есть здесь мужчина, который возьмет салам?» Один вышел, ответил мне на приветствие. Потом слышу: «Тебе придется оставить машину». Я взбеленилась: «Ты бы отдал свою жену вместе с ключами от дома? Пока жива, машину я не отдам». А боевик усмехается: «Это нетрудно сделать, выходи». Вышла, положила ключи в карман. Стою возле двери. Передо мной вырос дылда, хочет оттолкнуть меня от машины. Я ни с места. А дружки его посмеиваются: «Али, ты что, не можешь ее с дороги убрать?» Главарь шутя говорит: «А вы поборитесь, кто победит — тому машина и останется». Длинный отнекивается: «Я с женщиной не буду вступать в рукопашную». Я говорю: «Ты не с женщиной будешь бороться, а с водителем. Пошли, я готова!» И уже обращаюсь к главарю: «Ты держишь свое слово? Ты — мужчина?» Тот кивнул. Я прикинула: на долговязом тяжелая «разгрузка», центр тяжести смещен. На этом и сыграла. Откуда только силы взялись? Схватила его одновременно за грудки и портупею и как крутану! Бородач полетел вниз головой. «Пес, пытавшийся вырвать кость у другого, остался без челюсти». Оказавшись на земле, боевик тут же схватился за кинжал, хотел перерезать мне горло. Его остановил командир: «Али, был уговор. Она отстояла свою машину, свою честь». И уже мне добавил: «Никто больше твою машину не тронет, можешь ездить по горам, возить сахар, муку».
Села за баранку, руки дрожат, кое-как завела машину, тронулась, увидела, как вдалеке навстречу едет «Уазик», который был послан на мои поиски.
Потом я узнала, что боевики все-таки забрали в Толстой–Юртовском районе у парня «КамАЗ» вместе с грузом.
«Ни один из моих «крестников» не погиб»
Колеся по горным дорогам, Зина не раз подбирала раненых солдат. С перебитыми ногами, оставшиеся одни в ущелье, они не знали, где тыл, где линия фронта. «Зачем мы здесь? За что воюем?» — задавались вопросами срочники, трясясь в Зинином «КамАЗе».
— Бинтовала, закутывала в телогрейки, отпаивала козьим молоком, добытым у местных. Привозила прямиком в МЧС, к «Врачам без границ». Мальчишки окровавленными губами шептали: «Ты теперь нам мать!»
Сколько потом видела их, пацанов, в военном снаряжении, в касках, скошенных набок. Совсем мальчишек, глотавших для храбрости дешевую водку.
— Однажды ворвались ко мне, глаза круглые, кричат: «Где боевики?» А сами без носков, дрожат. Сняла с себя шерстяные носки, отдала одному мальчишке, другому вытащила с антресолей старенькие чесанки. Тут во дворе, слышу, ваххабиты говорят. Бандиты шли по стопам ребят. Я спустила срочников в подвал, два дня прятала, потом подогнала «КамАЗ», вывезла их в кузове к консервному заводу. Чай, варежки на дорогу дала, а больше и дать было нечего.
На дорогах солдаты — водители с «Уралов» — порой не знали, как к ней обратиться.
— После заминки тянули: «Тетенька, не могли бы дать нам ведро солярки, до Ханкалы надо дотянуть». Чего греха таить, полуголодные, полураздетые, они, бывало, меняли горючее на еду, думали, что дотянут на остатках солярки до базы. Всегда выручала. Когда не было ни ведра, ни канистры, обрезала пластиковые бутылки и так горючее по полчаса переливала. Ни разу ни копейки денег не взяла. Жизнь такая была, сегодня ты кого-то выручишь, а завтра тебе помогут.
Рядом с региональным отделением МЧС стояла воинская часть. Зина говорила, обращаясь к военнослужащим: «Ребята, говорите, что надо, кроме водки, все привезу». Как дети, они радовались дешевым карамелькам, шоколад — это вообще было событие! Срочники были уверены: Зина — талисман. Когда нужно было идти на базар, заходили за ней — хранительницей жизни. Рядом с Зиной было просто, спокойно, не так больно вдыхать жизнь.
Когда демобилизовались, снимали с груди православные крестики, вешали на «маму Зину».
— Они уцелели, хотели, чтобы у меня тоже была защита. Я потом эти крестики надевала на православных ребят, которые только приехали служить в Чечню, говорила: «Эти обереги помогли выжить вашим братишкам. Пусть и вас хранит Всевышний». Ни один из моих «крестников» не погиб.
«Никого рядом не было, кроме Аллаха»
8 Марта в 2000 году в региональное управление в Чечню приехал министр МЧС Сергей Шойгу.
— Я стояла у стола, лепила галушки, мы тогда жили в палатках прямо на работе. Вдруг забегает начальник Руслан Автаев: «Давай быстро переодевайся! На поздравление пойдешь». А мне и надеть-то нечего. Пошла как была, в комбинезоне. В зале собрались сотрудницы, все русские, в платьях, с прическами — как куколки. Я одна чеченка, в штанах. Поверх конского хвоста шапку натянула. Когда министр Сергей Шойгу дошел с поздравлениями до меня, у него глаза округлились. Он стал красный весь. Поздравив, поцеловал руку.
Вечером в бане Руслан Автаев рассказал своему сокурснику, министру МЧС Сергею Шойгу, о боевом пути Зины Нанаевой. Увидев ее старую, посеченную осколками машину, министр распорядился выделить Зинаиде новый «КамАЗ»-вездеход.
— Пришли в гараж. Заместитель по технической части спрашивает у механика: «Какая у тебя самая лучшая машина?» Тот с готовностью показывает: «Вот это самая новая, самая надежная машина». Видели бы вы лицо этого механика, когда он услышал: «Передашь машину женщине!»
Настоящим испытанием стало для Зины, когда однажды в новостях передали информацию, что на большегрузном автомобиле может передвигаться террористка.
— Меня начали проверять на каждом посту. По полчаса, по часу стояла. Помню, Хусейн, что работал у нас, шумно возмущался: «Да вы что? Какая террористка? Ей сам Шойгу машину подарил. Неужели она ее взрывать будет?» На все эпитеты про смертниц я крыла проверяющих матом. В сердцах иной раз кричала: «Мне машина дороже, чем ваш пост. «КамАЗ» — подарок министра МЧС, оставьте меня в покое». Они тут же давали задний ход. Но были, конечно, и хорошие ребята, говорили: «Большое спасибо тебе, мать, что тянешь эту лямку вместе с нами!»
Никто не просил Зину рисковать. Она просто не могла по-другому.
— В хадисе Пророка говорится: «Аллах помогает своему рабу, пока тот помогает своему брату!» — говорит Зина.
Хозяйка вспоминает 31 декабря 2000 года. В МЧС по Чеченской Республике тогда привезли новогодние подарки, собранные детьми со всей России. В пакеты с конфетами были вложены детские поделки, рисунки, куколки, машинки. Подарки нужно было развезти по отдаленным районам Чечни. Самым беспокойным считался Шотойский район. Ехать 90 километров от Грозного по горному серпантину. Добровольцем вызвалась Зина Нанаева.
— Женщина уполномочена Богом делать мир красивее, добрее. К тому же у меня армейская машина была повышенной проходимости. Начальник управления Руслан Автаев спросил: «Кто с тобой едет?». Говорю: «Никого нет, кроме Аллаха». Он посадил ко мне в кабину заведующего гаражом Ваху Мачигова. В четвертом часу тронулись. Приехали в администрацию, там уже столы накрыты, елка стоит, дети стихи читают. Я открываю борт, мы начинаем выгружать подарки. Встречающий нас русский полковник спрашивает: «Кто водитель?» Увидев меня, поклонился низко. Со слезами на глазах признался, что не знал, что положить детям в подарки под елку. Из сухих пайков они собрали ребятишкам галеты… Стали нас приглашать за столы, мы в ответ: «Домой надо». Уже стемнело. После семи вечера машины уже не пропускали на дорогах. Нам дали «зеленый свет». Как только подъезжали к посту, врубался свет, нам махали рукой: «Проезжайте!..»
«В мирной жизни стала не нужна»
Две чеченские войны уже в прошлом. Грозный отстраивается, на площадях танцуют ловзар. Под плакатами с изображением президента Чечни Рамзана Кадырова надписи «Наша сила» и «Мы гордимся!»
В Грозном на каждый второй футбольный матч вход свободный, еще и раздают бесплатно мороженое. В Чечне действует программа поддержки молодых семей — Кадыров помогает новобрачным жильем. Президент Чечни может приехать в отдаленное село и подарить каждому ребенку по велосипеду. Может, Рамзан Ахматович обратит внимание и на «легендарную Зину»?
— В войну нужна была, рисковала жизнью ради своего народа, где трудности — я впереди. Сколько раз мне предлагали работу за пределами Чечни, не поддалась, не покинула родину. А теперь, когда мир, уже не нужна стала.
У Зины обнаружили сахарный диабет, гипертонию. Пробовала «гордость Чечни», имеющая боевые награды «За службу на Кавказе», «За службу России», «За участие в боевых действиях», получить инвалидность, но куда там!
— Пришла на комиссию, чего только не услышала в свой адрес! Якобы я специально принимаю какие-то препараты, чтобы у меня сахар в крови повысился. У меня волосы дыбом встали! Мне сказали: «Если хочешь сделать инвалидность, должна платить». Прямо в открытую назвали сумму — 200 тысяч рублей. Мне осталось только горько усмехнуться: «Если заплачу, моя болезнь разве куда-то денется?» Я должна отдать им 200 тысяч, чтобы потом мне доплачивали к пенсии по 1700 руб. в месяц?! Если бы у меня такие деньги были — я бы дом восстановила. Спасибо лечащему врачу, русской девочке, она мне инсулин выписывает бесплатно. 5 раз в день уколы колю. Давление 178 на 110, лекарства все безумно дорогие, чтобы снизить его, ем перепелиные яйца, китайскую картошку, гречку варю себе на воде без соли.
Когда-то Зина дала себе слово, что будет работать на «КамАЗе» до 70 лет. Но сейчас вышел приказ о сокращении пенсионеров, надо дать работу молодым.
На руках у Зины остается внук Шойгу. 8 лет назад она назвала мальчика в честь министра МЧС Сергея Шойгу, который стал для нее идеалом мужчины.
«Что за имя? — удивлялись тогда в городском отделении загса. — Чеченцев так никогда не называли. Это фамилия. Не будем регистрировать!» Зина встала стеной: «Выписывайте свидетельство. Была фамилия, станет имя».
В садике мальчика дразнили: «Ты русский! Ты русский!» Мать мальчика, втайне от свекрови, хотела поменять имя ребенку, пошла в загс, но услышала: «Мы не имеем права менять имя, ваш сын должен будет сам решить, когда будет получать паспорт».
Вскоре невестка бросила троих детей и уехала в свой родовой дом в горное село. Сын Зины женился на русской женщине, перебрался с двумя детьми в Омск. А старшенький, Шойгу, предъявил ультиматум: «Меня не трогайте, я никуда от бабы не поеду!»
— У нас есть поговорка: «На просьбу принести самую красивую вещь ворона притащила своего птенца». Шойгу — мой! Ему сейчас нужна поддержка. Я чувствую, что у него будет необычная судьба. Хочу, чтобы он учился в кадетском корпусе, стал военным, как Сергей Шойгу. Слава Всевышнему, ему есть на кого равняться.
Зина знает, что говорит. Еще девчонкой она мечтала, что сядет за руль «КамАЗа». Во сне раскатывала по горным дорогам. Первый раз оказалась в большегрузной машине и сразу поехала. С тех пор крутит баранку уже 43 года.
У чеченцев есть такое понятие, как «яхь», дословно не переводится, но означает соблюдение чести, стремление быть чище в мыслях и поступках. Именно «яхь» помогло выстоять Зине в военных, нечеловеческих условиях. «Яхь» помогает в мире бюрократии и бездушия выжить и сейчас. В качестве напутствия хозяйка говорит мне на дорогу: «Хаац ма ала, лаац ма ала» — «Не говори «не знаю», не говори «не могу».
