Октябрьская революция перевернула российские устои. Причем большевики решили «модернизировать» не только жизнь людей, но и их смерть. Одним из самых нежданных сюрпризов, которые получили москвичи от коммунистической власти, стал... крематорий.
До переворота 1917 года идея «огненного погребения» в России находилась фактически под запретом: православная церковь была против обряда сжигания умерших, поскольку это «противоречит основополагающим канонам православия». Зато Ленин уже в 1919 году подписал декрет о введении процедуры кремации. В документе говорилось, что рабоче-крестьянская власть допускает сжигание покойников и даже объявляет эту процедуру предпочтительной. Вскоре была опубликована статья Троцкого, где тот предлагал вождям революции подать пример и завещать, чтобы их тела после смерти были сожжены. А в справочнике-путеводителе «Москва безбожная» была опубликована следующая сентенция: «...Новому быту не хватает той праздничной обрядности, которой так действует на «уловление человека» церковь. Красное крещение (октябрины), Красное бракосочетание (ЗАГС) еще выработают красивую обрядность, а вот уж обрядность Красного огненного погребения куда больше впечатляет и удовлетворяет, чем зарытие полупьяными могильщиками… в сырую землю на радость отвратительным могильным червям.»
Попытка наладить кремацию умерших в Петрограде не удалась: построенный там на скорую руку временный крематорий плохо справлялся со своими задачами и через год был закрыт. Зато новая столица с подобной задачей справилась куда лучше. «В Москве строится крематорий. Под него приспосабливается церковь-усыпальница Донского монастыря...» – сообщали газеты в начале 1926 года. Переделкой бывшей культовой постройки руководил архитектор Н. Тимонькин. Интересно, что если верхушку храма полностью снесли и заменили некоей надстройкой в стиле конструктивизма, то алтарные апсиды сохранились, напоминая о церковном прошлом этого здания. На первом этаже были устроены вестибюль, два зала ожидания, зал для процедуры прощания – с органом, со сценой для оркестра и даже с кафедрой для ораторов.
Донской крематорий вступил в строй осенью 1927 года. Сведения о его работе регулярно публиковались – наравне с иными достижениями передовой советской промышленности. «Придавая большое значение развитию кремации Москоммунхоз установил низкий тариф на сожжение трупов. Сейчас сожжение трупа обходится в 1 рубль. Благодаря такому тарифу из года в год увеличивается количество сжигаемых трупов. В прошлом году было сожжено 3000 трупов, а в этом году это количество достигнет 6000», – сообщали газетные заметки в 1929-м.
В руководящих «инстанциях» понимали, что давние погребальные традиции победить не легко. Потому решено было развернуть активную пропаганду «огненного погребения». «На днях открывается всесоюзная выставка по кремационному делу. Она будет помещаться в Аничковом дворце. Иностранные фирмы также принимают участие на выставке...», – писала газета «Молодой Ленинец» 3 января 1926 года, а в одном из следующих номеров газеты целая полоса вышла под шапкой «Москва будет трупы сжигать».
Дальше – больше. Зав. похоронным подотделом МКХ товарищ Гизенбуш проявил инициативу и «протолкнул» создание новой общественной организации – Общества развития и распространения идей кремации (ОРРИК). В заявке на регистрацию было указано: «Образование такого общества крайне желательно в целях пропаганды и популяризации идей кремации среди широких масс населения и содействия крематорному строительству нашего Союза...» Для вступающих в ОРРИК даже напечатали членские билеты. И самые первые из них были выписаны на имя руководителей страны, – в почетные «ОРРИКовцы» произвели Сталина, Бухарина, Молотова... Согласно уставу, членам Общества полагались льготы, хотя и весьма специфические: право на бесплатное посещение московского крематория, а после смерти – право на бесплатное кремирование за счет ОРРИК.
«Распространители идей кремации» развернули бурную деятельность. Общество заказало, например, выпуск массовым тиражом открыток с фотографиями крематория и другими изображениями на эту тему, активно способствовало созданию на заводах, в учреждениях агитационных «уголков кремации»... В 1928 году по случаю праздника 1 мая руководители ОРРИК отправили весьма специфический подарок проходившему в то время Всеукраинскому съезду безбожников: капсулы для захоронения праха, несгораемые номерки, используемые при кремации и даже пепел, оставшийся от одного из сожженных тел... В Донской крематорий организовывали экскурсии для трудящихся, а чтобы посетители могли поделиться впечатлениями от увиденного, в вестибюле этого «погребального заведения» на столике лежала книга отзывов. Надо отметить, что подобные «культурно-познавательные мероприятия» пользовались популярностью среди части москвичей.
Первую годовщину существования ОРРИК отметили оригинально: большая группа активистов Общества после торжественного заседания собралась на концерт органной музыки, устроенный прямо в ритуальном зале Донского крематория! Впрочем столь «эксклюзивные» торжества в дальнейшем уже не повторялись по одной простой причине: «кремационная» общественная организация вскоре прекратила свое существование. Но вещественная память об этом «союзе единомышленников» сохранилась до сих пор.
Еще в конце 1927-го по линии ОРРИК был поднят вопрос о создании в столице специального колумбария для захоронения урн с прахом людей, имеющих «особые заслуги перед Советской страной» – старых большевиков, героев-летчиков, известных военачальников, артистов... И такой спец-некрополь вскоре был создан.
Помещения для «особых» захоронений оборудовали в пристройке к самому Донскому крематорию – то есть к зданию бывшего здесь до революции храма. Это не доступное для посторонних посетителей место погребения существует и в наши дни, когда первый московский крематорий на Донском уже давно закрыт, а здание его снова превращено в церковь.
...Неприметная дверца сбоку от алтаря, за ней начинается «спецзона». Cтены колумбария закрыты сплошными рядами мемориальных табличек и застекленных ниш, вдоль проходов выстроились каменные надгробия... Здесь можно прочитать имена известных в свое время людей. Зам. председателя Совнаркома Белорусской ССР И. А. Захаров (1898 – 1944). Начальник строительства Дворца Советов инженер Е. Б. Ольховский (1900 – 1932). Дивизионный комиссар, Член Военного совета и начальник Политуправления Западного фронта Д. А. Лестев (погиб 18 ноября 1941 г. в боях под Москвой)...
Возле одной из урн прикреплена табличка «Запа Артур Янович. Инженер, заместитель директора завода ЦАГИ. 1898 – 1933». Само вместилище праха выглядит оригинально: это кусок настоящего авиационного двигателя – блок цилиндра с сохранившимися патрубками, ребрами радиаторов охлаждения... Встречаются и другие необычного вида урны – сделанные из корпуса артиллерийского снаряда, устроенные в форме лакированной деревянной шкатулки, в виде увеличенной копии юбилейного знака «5 лет ВЧК–ГПУ»...
Один из тех, кто удостоился чести быть похороненным в спец-колумбарии – тот самый комиссар Яков Юровский, бывший фактически главным организатором в эпопее с уничтожением последнего российского императора и его близких (Юровский хвалился, что лично застрелил Николая Второго).
Палач пережил свою жертву на 20 лет. Бывший чекист, перешедший к тому времени «на хозяйственную работу» (одно время он даже занимал должность директора Политехнического музея в Москве), умер в 1938-м от прободения язвы. (Врачи утверждают: подобный недуг может быть спровоцирован сильным нервным потрясением, так что, весьма вероятно, цареубийце аукнулась-таки бойня, которую он и его подручные устроили в подвале дома Ипатьева июльской ночью 1918 года.) С учетом его прежних заслуг перед Страной Советов Юровского похоронили «по высшему разряду».
В дальней части колумбария – небольшой зал, тесно уставленный двумя рядами крашеных деревянных «стеллажей». Каждый из них пронумерован и состоит из сорока застекленных ячеек-ниш. Внутри них сквозь мутноватые оконца угадываются контуры урн, кое-где видны таблички с именами и датами, фотографии покойных…
Найти здесь интересующее меня захоронение без подсказки кого-то из знающих людей невозможно: ячейка Юровского фактически безымянна. Стоящие в глубине ниши две урны («Это сам Юровский и, кажется, его жена», – сообщил мне сопровождающий) тщательно задрапированы черно-красными траурными лентами, которые скрывают все надписи. Похоже, что это погребение кто-то специально постарался сделать «анонимным».
