Устои твои оказались шаткими,
Святая Москва сорока сороков!
Ивану кремлевскому дали по шапке мы,
А пушки используем для тракторов!
Пришло, как сказано в Библии, время разрушать и время плакать, время разбрасывать камни. И какие камни полетели! Не щадились самые дорогие, самые чудные и неповторимые. В Кремле стерли с лица земли Красное крыльцо, собор Спаса на Бору, церкви Благовещения, Константина и Елены, Рождества Иоанна Предтечи, Малый Николаевский дворец с церковью Петра и Павла и пять часовен у ворот.
Вал разрушений прокатился по всей Москве. По подсчету Петра Паламарчука, безвременно умершего составителя справочника «Сорок сороков», в пределах Камер-Коллежского вала, границы города 1917 года, насчитывалось 278 церквей, не считая храмов других исповеданий. Из них более половины — 141 церковь — уничтожили, включая собор Христа Спасителя и вызывавшее всеобщее восхищение Успение на Покровке, увенчанное 18 куполами.
Тогда же из 25 часовен сломали 18, в их числе Иверскую, самую почитаемую, у Красной площади, и Целителя Пантелеймона, самую большую часовню в России, на Никольской улице, вмещавшую тысячи страждущих. Рухнули стометровые, выше Ивана Великого, колокольни Симонова и Андроникова монастырей.
Все улицы в центре Первопрестольной украшались церквями. На Мясницкой их насчитывалось 5. Не осталось ни одного храма на Арбате, Тверской, Большой Дмитровке, Пречистенке, Остоженке…
Москва лишилась очарования, приводившего в восторг русских поэтов, начиная с Ломоносова и кончая Мариной Цветаевой, и иностранцев, поражавшихся цветам куполов и лесу колоколен. Нобелевский лауреат норвежец Кнут Гамсун признался: «Я никогда не представлял себе, что на земле может существовать подобный город: все кругом пестреет зелеными, красными и золочеными куполами и шпилями. Перед этой массой золота в соединении с ярким голубым цветом бледнеет все, о чем я когда-либо мечтал».
И такой город подвергся опустошению. Сносились не только храмы и монастыри. Разобрали на кирпичи стены Китай-города, сломали обожаемые москвичами Сухареву башню, Красные ворота и Триумфальные ворота.
Владимир Солоухин, в годы комсомольской юности рубивший иконы, узнав от друга Ильи Глазунова, что сотворили с древней столицей русского народа, пришел к выводу: прекрасный, единственный в своем роде, уникальный город стал городом среднеевропейским — без лица, без роду-племени. За эти слова в журнале «Москва» редактора покарали.
Много лет Паламарчук, правовед, выпускник МГИМО, сын Героя Советского Союза и внук дважды Героя Советского Союза маршала Кошевого, тайно, под псевдонимами, печатался за границей. В Париже впервые вышли 4 тома «Сорока сороков», мартиролог храмов Москвы. Он дождался, когда «время молчать» прошло. Для него «время говорить» наступило в 1992 году, когда он опубликовал в Москве главный труд недолгой жизни, где с прискорбием заключил:
«…Бессмысленным было разрушение множества памятников, на месте которых и поныне зияют посреди Москвы пустыри и никак не используемые проплешины: из находившихся в центре назовем церковь Николая Чудотворца «Большой Крест» на Ильинке, церковь Успения на Покровке, церковь Николая Чудотворца Стрелецкого и церковь Знамения на Знаменке, церковь архимандрита Евпла на Мясницкой, церковь Рождества Богородицы в Столешниках и главный собор государства, памятник победы в войне 1812 года — храм Христа Спасителя…». Весь этот ужас — при Сталине. В годы Хрущева снесли под предлогом сооружения линии метро церковь Преображенского полка. То была не последняя потеря. При Брежневе такая же участь постигла Иоакима и Анну и Казанский собор в Замоскворечье.
Кроме пустырей на месте церквей на теле города осталось много других хронических ран, которые давным-давно пора лечить. Они на Триумфальной площади, где яма и свалка на месте театра. Котлован, замусоренный чем попало, на углу Арбатской площади у ЦДЖ. На Тверском бульваре за забором — опустошенный квартал. Чем ближе к Кремлю — тем больше порух. В 1972 году превратилась в пустырь Боровицкая площадь. Стоит с дней войны разломанный после налета германской авиации дом на Моховой. Словно после бомбардировки выглядят Софийская набережная и Болотная площадь.
Минуло свыше 30 лет после выхода «Сорока сороков». Восстал из пепла храм Христа в самое нелегкое для России время, чему не помешал ни дефолт, ни война в Чечне. Возрождены сотни закрытых и обезглавленных церквей и все сохранившиеся монастыри. Москва сегодня не выглядит «среднеевропейским городом без лица». Вернулись в Кремль Красные ворота. У ГУМа, где был туалет, воссоздан Казанский собор. Толпятся люди у Иверских ворот. На Манежной площади на месте сломанных жилых кварталов торгует «Охотный ряд». На Театральной площади сложился великолепный вид с обновленным Большим театром и гостиницей «Москва».
Вполне европейскими выглядят Тверская, Петровка, Кузнецкий Мост. Я мог бы назвать музеи, галереи, памятники, театры, появившиеся в центре, чтобы меня не заподозрили в клевете на «лучший город земли», как поется в песне.
Но факт остается фактом. Кроме храма, помянутые в мартирологе «Сорока сороков» проплешины сохранились и уродуют виды столицы. Бессмысленные «потери посреди Москвы» кроме упомянутых улиц видишь на Знаменке, Воздвиженке, Солянке. Я насчитал в центре 15 хронических пустырей, где под землей остались фундаменты церквей, залитые асфальтом или заросшие хилыми скверами, ждущие, когда их откопают. Ничего подобного нет в центре Парижа, Лондона, Вены, любой столицы Европы.
Раз двадцать в «МК» с 2000 года я обращал внимание на сложившуюся за многие годы аномалию, иллюстрируя статьи снимками развалов. В итоге убрали с глаз долой мусорные баки, выходившие к тротуару Моховой, и между домами встроили похожую на побеленную хату корчму, ресторан украинской кухни.
Стоит ли еще раз писать об «утраченном очаровании», «улицах без глав», публиковать фотографии сломанных шедевров архитектуры? Стоит. Потому что наступило «время собирать камни». Порукой тому не только предстоящее нежданное воссоздание Чудова и Вознесенского монастырей. Через четыре года в Москву на чемпионат мира по футболу устремятся со всех стран толпы людей на праздник, равный по числу приезжих Олимпиаде в Сочи. Там за несколько лет произошло преображение города. Зачем далеко ходить за примерами. Перед Олимпийскими играми в Москве построили самый большой в Европе крытый стадион, крупнейшую в мире гостиницу в Измайлове, дворцы спорта, ипподром, велотрек, Гребной канал, всего 78 олимпийских объектов.
Неужели миллионы приезжих увидят летом 2018 года все то, что так печалит у стен Кремля и в историческом центре? А именно здесь, в пределах бульваров и Садового кольца, а не в Новой Москве, наши гости будут узнавать «лучший город земли». Не поедут они в спальные районы, где реализуется программа «200 церквей». За четыре года их, гораздо крупнее тех, что ставились в XVII–XIX веках, построено 18, несмотря на мировой экономический кризис, потому что проявлена политическая воля.
Значит, и за грядущие четыре года можно избавиться от многих утрат, воссоздать Успение на Покровке, Николу «Большой Крест», Красные ворота и Сухареву башню — все то, отсутствие чего так ранит душу.
Советник мэра Москвы и патриарха Владимир Ресин рассказал на встрече в «МК», что у стен Новодевичьего монастыря возродят небольшой храм Усекновения главы Иоанна Предтечи, взорванный французами в 1812 году. Возводится церковь Преображенского полка на сохранившемся фундаменте. Решено восстановить Епархиальный дом и церковь в честь князя Владимира. Но как поется в песне — «только этого мало», чтобы удивить мир, как случилось в Сочи.
У Москвы появилась реальная возможность в рамках подготовки к чемпионату мира 2018 года воссоздать самое ценное, чего лишился город в годы «социалистической реконструкции» и борьбы «за превращение Москвы в образцовый коммунистический город». Начать нужно с Сухаревой башни на Садовом кольце, самой протяженной улице, по которой пройдут маршруты приезжих на пути к стадионам. Башня над тремя ярусами палат тешила народ на Сухаревской площади — построенная по воле Петра в 1701 году, по его, как полагают, чертежу.
Василий Баженов сказал: «Хороши готические здания Сухаревой башни». Ее рисовали художники, без конца фотографировали, печатали на открытках, воспевали в стихах, потому что она была неповторимая, красивая и величественная.
Что за чудная, право, — это зеленая башня!
Высокая и тонкая;
а под ней, как подножье, огромный
Дом в три жилья,
и примкнулось к нему,
на откосе, под крышей,
Длинное сбоку крыльцо,
как у птицы крыло на отлете!..
Это стихотворение Михаила Дмитриева, написанное в 1845 году.
Башню, не сгоревшую в 1812 году, сломали в 1934 году под предлогом помехи движению транспорта. Дважды обращались к «глубокоуважаемому Иосифу Виссарионовичу» самые известные мастера культуры. Они «решительно возражали против уничтожения высокоталантливого произведения искусства, равносильного уничтожению картины Рафаэля». На что товарищ Сталин им ответил, что снос считает правильным, и заверил: «советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества, чем Сухарева башня», имея в виду строящуюся башню утопического Дворца Советов со статуей Ленина в облаках. В письме к Кагановичу, возглавлявшему тогда город, обругал защитников башни: «Архитектора (так в рукописи. — Л.К.), возражающие против сноса — слепы и бесперспективны». А среди «слепых» был автор Мавзолея Ленина.
Сухареву башню, которую москвичи звали «невестой Ивана Великого», крушили на глазах Владимира Гиляровского, горевавшего в стихах:
Жуткое что-то! Багровая, красная,
Солнцем закатным лучом освещенная,
В груду развалин живых превращенная,
Все еще вижу ее я вчерашнею
Гордой красавицей, розовой башнею…
Неоднократно с тех пор предпринимались попытки восстановить башню. Нашли место, где она бы могла стоять, не мешая движению. Сохранились чертежи, обмеры, фотографии, сделанные перед сносом. В историческом архиве мне показывали четыре большие папки. В первой «План Сухаревой башни с прилегающими к оной каменными строениями»… план 1834 года. Тонко отточенным карандашом нарисован фасад со стороны Сретенки. Виден каждый завиток окна, дверей, все украшения, а их сотни. В музее архитектуры видел альбом чертежей, обмеры, сделанные перед сносом в масштабе 1:100, 1:50 и 1:25. Зафиксирована каждая деталь фасадов, вычерчен орел, венчавший столп с курантами. Есть макет башни. Архивных материалов больше, чем у храма Христа. По ним можно точно воссоздать Сухареву башню. Была бы только воля.
На Садовом кольце невдалеке от Сухаревой башни возвышались триумфальные Красные ворота. В дереве они появились при Петре, под ними прошли победители Полтавской битвы. При Елизавете Петровне ворота стали каменными «по точно снятому с бывших ворот плану и фасаду». Их пытались спасти, когда в Моссовете решили сломать под предлогом «узости места для проезда транспорта». Это на Садовом-то кольце! Академия наук СССР убеждала: «Сломка Красных ворот по глубокому убеждению Академии наук была бы равна сознательному уничтожению полотна крупного художника, ни при каких условиях недопустимому». Народный комиссариат просвещения доказывал: «Красные ворота являются единственными в своем роде не только во всесоюзном, но и в мировом масштабе». Не убедили вандалов.
В 1960-х годах в «Моспроекте» под руководством Павла Штеллера выполнили проект перепланировки площади с воссозданием Красных ворот. В 1987 году разработал новый проект известный архитектор Николай Сукоян. Есть и другие интересные проекты. Как в случае с храмом Христа, реставраторам есть на что опереться. А у преемника исполкома Моссовета — мэрии и правительства Москвы — есть шанс исправить историческую ошибку предшественников.
Среди церквей, достойных воссоздания, в первую очередь, бесспорно, — Успение на Покровке. Храм стоял на углу с Успенским переулком. Кто гениальный автор этого творения, созданного вскоре после Сухаревой башни в 1705 году? На одном камне при разборке церкви прочли слова «дело рук» и «Петруша Потапов». На этом основании Успенский переулок Московский совет переименовал в Потаповский, что не помешало ему вынести смертельный приговор: «Имея в виду острую необходимость в расширении проезда по ул. Покровке, церковь, так называемую Успения, по Покровке закрыть, а по закрытии снести». Что и было сделано в 1936 году.
Будучи в Москве, лейб-архитектор граф Растрелли восхищался мастерством неизвестного ему гения. Баженов ставил этот храм в один ряд с Покровским собором на Красной площади, храмом Василия Блаженного. Сравнивая Успение с храмом Климента на Пятницкой улице, утверждал: «Церковь Климента покрыта златом, но церковь Успения на Покровке больше обольстит имущего вкус, ибо созиждена по единому благоволению строителя».
Согласно преданию, Наполеон в дни пожара 1812 года, пораженный увиденным, приказал выставить вокруг храма караулы, чтобы спасти от мародеров, и воскликнул: «О, русский Нотр-Дам!»
По свидетельству жены Достоевского: «Федор Михайлович чрезвычайно ценил архитектуру этой церкви и, бывая в Москве, непременно ехал на нее взглянуть». Достоевский молился в этом храме.
Академик Дмитрий Лихачев признался, что нечаянная встреча в юности с Успением на Покровке его ошеломила. Церковь казалась ему застывшим облаком бело-красных кружев. Он стал, по его признанию, заниматься древнерусской культурой именно под влиянием толчка, полученного тогда.
Перед сносом специалисты сделали обмеры. Есть надежда, что и этот шедевр вслед за Казанским собором и храмом Христа Спасителя возродится. Но пока на его месте пустырь.
О других ждущих возрождения памятниках русской архитектуры расскажу далее в «МК».
Пришло время собирать камни.
