Однако все документальные фильмы о забытой (или забываемой) ТВ-легенде выстроены на одних и тех же тезисах, озвученных теми же самыми спикерами. Как снимаются биографические «документалки»? Какой-нибудь одаренной юной деве дают задание сделать фильм о телевизионщике, который для нее — старинный телерыцарь, под чьи сюжеты собирались на митинг воины на Куликовом поле, позднее пострадавший от репрессий кровавого Сталина. Утрирую, конечно, но все равно получится вроде того. Дева обзванивает — с переменным успехом — тех же самых героев предыдущих фильмов. И записывает речи, которые надо подверстать под уже готовую установку.
Нет, некоторые ТВ-работы (скажем, то, что делал для Первого канала Константин Викторович Смилга) по-режиссерски просто великолепны и сделаны суперпрофессионально. Но все равно работают лишь на обронзовение все тех же мифов. Последние делятся на мифы профсреды и мифы обывательские. Согласно основному обывательскому мифу, 1 марта 1995 года убили телеведущего, который хотел запретить рекламу на Первом канале.
Многие из тех, кто хорошо знал Влада, остаются за кадром по той причине, что не желают делится воспоминаниями.
Ни в одном из фильмов о первом главе ОРТ не фигурирует, допустим, Никас Степанович Сафронов. А многие ли знают, что Никас стал известен стране именно с подачи Влада? Ведь листьевский сюжет во «Взгляде» открыл публике экстравагантного художника.
А кто-нибудь снял интервью с Еленой Валентиновной Есиной, первой женой погибшего, которая была знакома с Владом с 16 лет и потеряла первенца, поскольку, как утверждает, в период беременности нервничала из-за романа своего юного супруга с однокурсницей?
Нет, не всем его друзьям и близким мои коллеги-телевизионщики дают слово. Да многие, повторю, и не хотят «светиться».
Мы сейчас с Ларисой Валентиновной Кривцовой, что в свое время дала путевку в жизнь Малахову, работаем над лентой о Владе.
Задача — дать слово тем, кого не привечают на современном ТВ: хотим создать альтернативную версию его карьеры. Это вряд ли покажут по ТВ, поэтому мы (если работу завершим) выложим нашу работу в Сеть.
Фрагменты некоторых уже записанных для фильма бесед предлагаю читателям.
Леонид ЯРМОЛЬНИК: «Влад себе это запретил»
Честно говоря, я не без труда уговорил Леонида Ярмольника говорить о Листьеве: в отличие от некоторых приятелей покойного известный кинематографист не любит рассуждать на тему «Влад Листьев». Ему есть что поведать, но в его системе координат молчание = золото. Тем не менее согласие было получено, и откровенность собеседника меня тронула, признаюсь.
— Последние несколько лет в близком кругу у Листьева не было ни одного телевизионщика, это были адвокат Макаров, живописец Сафронов, певец Малинин, это был киноактер Ярмольник. Почему так сложилось, что он не общался с коллегами, со «взглядовцами» в последние годы?
— Не знаю, я как бы этого не замечал. Влад был очень разборчив в контактах, но он был открыт для общения с любым человеком. Просто, может быть, с одной стороны, он настолько принадлежал профессии, что ему профессионального контакта, ну буквально заводского, хватало на работе, у него ж на это уходило уйма времени, как я говорю, по 28 часов в сутки.
Те люди, которых ты перечислил… может быть, ему с ними было интереснее с точки зрения того, что он «на них отдыхал», потому что получал другое. Ну как там у Ленина, да, для того чтобы отдохнуть, нужно одну работу сменить на другую.
Я думаю, что профессиональная принадлежность в общении с Владом не очень важна была, ему интересны были люди. Может быть, это и вообще главная составляющая его таланта как журналиста и телевизионного ведущего, потому что много лет прошло, но у нас нет ни одного человека, без обид, да, кто этим занимается профессионально, нет ни одного человека, который до такой степени талантливо умел спрашивать, слушать. Это как-то у него в крови было.
Когда меня спрашивают: «Вот ваш самый главный кумир в жизни?» — я всегда говорю: «Ну как, Чарли Чаплин, ну, естественно, всё, все остальные потом». И причина не в его древности, а в его абсолютной точности — то, чем я занимаюсь всю жизнь, и то, к чему всю жизнь все стремятся артисты. А для него вот таким Чарли Чаплином был Ларри Кинг, и я думаю, что Влад и был больше всех похож по степени одаренности на Ларри Кинга.
— Вот Ларри Кинг, все его подтяжки… Да. И вся новаторская деятельность Листьева, которая заключалась в основном в адаптации форматов западных для нашего телевидения. Существует мнение, что у советского телевидения была своя школа и свой путь, то есть такие передачи, как «Что? Где? Когда?», «КВН», аналогов им не было. Вопрос: не нанес ли Листьев ущерб, сформировав вот этот вектор отечественного телевидения?
— Нет, нет, он разрушил «Берлинскую стену», только раньше, и это было необходимо, это было ноу-хау, это была невероятная победа.
И Влад это делал не так, как это делается сегодня — просто точная калька, а это всегда была адаптация под нашего зрителя, под наш вкус, под наш менталитет, и это было очень точно.
Я не самый большой поклонник, например, программы «Поле чудес», но миллионы в этой стране эту программу смотрят. Но в свое время это было невероятным ноу-хау, и заслуга, безусловно, Влада. И та программа, которая родилась вскорости после «Поля чудес», это был наш «L-club», который мы придумывали с Владом и с тем же Леней Якубовичем.
Никас САФРОНОВ: «Это была комета»
В судьбе самого экстравагантного отечественного живописца Владислав сыграл карьерообразующую роль отчасти.
— Первое появление Никаса Сафронова на экране телевидения — это было во «Взгляде». Именно с подачи Листьева. Как это произошло? Как он вышел на тебя? Как снимался сюжет?
— В «Московских новостях» работала такая Света Попова, знакомая, которая также была связана и с «Взглядом». И она в том числе и общалась с Листьевым. Их там, ее друзей, много было: и Парфенов, и Угольников, и Александр Любимов. То есть было много людей, с которыми она меня познакомила. Практически все они у меня дома гостили.
Но первое, конечно, знакомство было с Листьевым, Владом. И ему понравилось мое творчество. Потому что отличалось от большинства. Ведь почти все работали в реализме. А я работал в сюрреализме, в символизме. И то, что было не очень свойственно, — в эротизме. Владу это понравилось, и он сделал со мной программу. Первая программа была такая: «Никас, говорите». — «О чем?» — «О чем хотите». — «Я не знаю, что говорить. Вы задайте вопрос». Мы на «вы» вначале были, конечно. Хотя он был молодой и достаточно общительный.
— Когда был этот премьерный эфир?
— Эта программа была сделана в 1987 году; «Взгляд» только начался. И я увидел однажды его на экране и подумал: «Да, вот это интересно». Смотрела вся страна. Это было такое «окно в Европу», скажем, в мир. Когда еще как бы и советские ценности прославлялись, но уже и освещались мировые события под другим углом. Я просто увидел, мелькнула какая-то мысль. И вдруг через какие-то месяца полтора меня знакомят с ним. Светлана Попова.
Знаешь, с ним было легко работать. И мы потом подружились. Он снимает со мной сюжет, я делаю один из первых набросков. Не сразу. Где-то уже года три мы общались, когда я попросил его попозировать. Он не очень охотно согласился, правда, но я ему объяснил, что это не для него, а для истории. Просто работали в удовольствие. Вот в таком азарте внутреннего порыва, желания что-то сделать новое.
Потом у него была «Тема», «Поле чудес». Он привел Якубовича, Леонид достойно его заменил, но все равно у Листьева была другая магия, обаяние. У него была какая-то харизма.
Но в общении был странным. Не то что скучным, но таким вот… зашитым, зацикленным в себе. Иногда, общаясь с женщинами, он покорял их, они расслаблялись и готовы были сделать ну все ради него. Но в какой-то момент он вдруг пресекал это, как бы обозначал черту доступности. И входил в какое-то состояние, погружался в какую-то свою атмосферу. Это было удивительно…
По возрасту мы были близки, сердца моментально открылись. Ему нравилось у меня. Когда ему было скучно, когда он ругался со своей девушкой Альбиной, которая жила на улице Горького, около «Пионера», во дворах, — он приходил ко мне.
Я тогда делал ремонт, Альбина мне помогала, доставала мебель, какие-то советы давала, делала эскизы. У нас была какая-то, я бы сказал, семейная дружба. Но и в то же время была личная, мужская дружба с Владом.
Он был тогда свободен. У него до этого уже были браки. С Альбиной это была вспышка любви. Он говорил о ней, переживал, когда ругался. Иногда хотел забыться, уйти. И мы встречались с другими девушками. Я как-то относился к этому по-мужски, с пониманием.
У меня всегда было что выпить, всегда было чем закусить, всегда были какие-то интересные сюжеты. И, конечно, девушки, которых он приводил, для того чтобы я сделал наброски с ним. Это был тоже хороший повод. Они и так были не против, но когда еще хороший повод — «пойдем к художнику, он нас нарисует». И он приходил иногда с девушками. И мы, так сказать, проводили вечера в беседах.
Листьев был рассказчик потрясающий. У него была феноменальная память.
И он был как бы отличительный от других. У него была всегда в лице какая-то глубина внутренняя. И даже, я бы сказал, какая-то трагедия. Внутренняя какая-то боль. Может быть, за то, что он делает и видит вот всю эту наготу нашей жизни. У него была глубоко какая-то своя тайна. Я думаю, он ни с кем ею не делился. Да, Влад хотел быть успешным, он хотел быть богатым. Он хотел профессионально проявить себя.
И за это ему нравился и я, как художник, который стремился идти своим путем. Я не угодничал, я не рисовал деятелей политики, каких-то чиновников, которые могли бы мне быть полезны. Я был таким свободным. И нас это тоже объединяло — что мы стремились к каким-то новым проявлениям творческого потенциала. Создавая свой мир. И нас это как-то интересовало друг в друге.
Общаясь со мной, Влад давал много советов: рассказывал о каких-то действиях, которые я потом переводил в картины, в символизм. Например, какая-то трагедия, которую он освещал. «Вот как бы ты отобразил это?» Я говорю: «Что ты думаешь, если я нарисую плачущего ангела на развалинах?» Он говорит: «Гениально. Это правда, это такая не географическая же карта, а параллельно…» И потом он это где-то использовал.
Я не просил его никогда ни о чем. Когда у него была возможность снять меня в каком-то сюжете, он всегда это делал. Я очень переживал, как и вся страна, конечно, когда его не стало, но еще была боль внутренняя, дружеская, человеческая — я потерял собеседника, я потерял, я бы сказал, партнера. Партнера не только в отношениях с женщинами, но партнера в душе, в сердце.
Владимир МУКУСЕВ: «После зеленых рук мы перестали общаться»
Мукусев был уже телевизионным мегапрофи, когда с «Иновещания» рекрутировали ведущих для нового проекта «молодежки», который позднее стал именоваться «Взглядом», поэтому к Листьеву у Володи отношение было и осталось амбивалентное. Я помнил об этом, беседуя с самым одаренным из «взглядовцев». Ну и читателям забывать не рекомендую.
— Что знали коллеги о личной жизни Влада?
— Немногое… Где-то через, наверное, полгодика мы притерлись друг к другу. Он пригласил меня домой…
И я приехал к ним. Стол был накрыт. Встретила не только мама, но и отчим. Мы сели за стол. Первый же тост: «Спасибо вам, Владимир».
Две или три рюмки всего лишь было выпито, как за столом повисла пауза. А потом они стали говорить, продолжая какой-то вечный спор, а то и скандал, я уж сейчас не помню, про что. Причем еще какое-то время они замечали меня за столом. Влад их еще как-то пытался урезонить и остановить. Потом мы с Владом ушли на кухню.
Второй раз, через недели три, — все то же самое. Только еще быстрее они напились. И он: «Пойдем на кухню. Но только ты не уходи. У нас с тобой серьезный разговор». — «Какой разговор?» — «Ты знаешь, что я диплом писал про тебя? Я писал про современника в передачах Мукусева… Понимаешь, что я делал?»
И у него при этом была какая-то агрессия. И он как-то так рванул дверцу холодильника. И оттуда упала маленькая бутылочка с зеленкой. А пол был покрыт таким старым-старым линолеумом под паркет. Стертый у холодильника со страшной силой. И вот эта баночка раскрывается. И зеленая эта лужа. Я взглянул на Влада. У меня было ощущение, что он меня убьет. Потому что вдруг такая ненависть, такое какое-то напряжение возникло, как будто бы это из-за меня случилось. Он взял половую тряпку, начал стирать это. А с линолеума это не стирается, потому что он протертый. У него все руки были в зеленке. Он вытер лоб. И лицо его стало зеленым. Он посмотрел в зеркало, увидел себя и сказал: «Уйди отсюда».
И я ушел. Больше я у Влада не был никогда. Вот, понимаешь, не знаю, зачем я это рассказываю. Но это какая-то деталь, говорящая о том, что он не просто выпивал, как мы все выпивали. У него алкоголь, к сожалению, действовал на некие центры, которые вызывали агрессию.
