«Встал к станку с ампутированными пальцами на обеих ногах»
Александр Дмитриевич показывает две металлические пластинки, похожие на обычные стельки для обуви. Эти самодельные протезы принадлежат токарю Дмитрию Ивановичу Забродину.
— Известно, что на Ленинградском механическом заводе имени Карла Либкнехта он начал работать еще до войны, окончив в 1937 году ФЗУ, — говорит историк. — В блокаду 10 декабря 1941 года завод, выпускающий боеприпасы и оружие, остановил производство — отключили электроэнергию. На предприятии был организован рабочий батальон самообороны. Дмитрий Забродин добровольцем ушел на фронт. Попал в 880-й стрелковый полк 189-й стрелковой дивизии 42-й армии.
189-я дивизия, сформированная из рабочих Адмиралтейского завода, «Судомеха», фабрики имени Самойловой и других предприятий Октябрьского района Ленинграда, до сентября 1941 года именовалась 6-й стрелковой ленинградской дивизией народного ополчения и вела оборону на южных подступах к Ленинграду, в районе Пулковских высот.
— Сражаться Дмитрию пришлось только 2 месяца. Он отличился тем, что самостоятельно установил поврежденный пулемет и в течение получаса, до подхода подкрепления, вел огонь, не давая врагу занять стратегически важную точку. При авиаударе был ранен и контужен. В госпитале №989 на Петроградской стороне ему ампутировали пальцы на обеих ногах. С инвалидностью 2-й группы, находясь дома, он начал ремонтировать соседям и знакомым часы. Инструмент у него был самый допотопный. Живущий по соседству моряк Балтийского флота, узнав о затруднениях Дмитрия, подарил ему набор своего умершего родственника-часовщика. Эти молоточек, отвертки и пинцет теперь хранятся у нас в запасниках музея.
В марте 1942 года, после того как в Ленинград подали электроэнергию от Волховской ГЭС по подводному кабелю по дну Ладожского озера, механический завод имени Карла Либкнехта, на котором работал Дмитрий Забродин, снова вступил в строй. Под постоянными артобстрелами рабочие снова стали выпускать продукцию для фронта.
Не смог усидеть дома и Дмитрий. В сентябре 1943 года, несмотря на тяжелое ранение, он встал к токарному станку. Простаивать 12-часовую смену без пальцев на ступнях ему было очень тяжело. Из-за невыносимой боли токарю постоянно приходилось менять положение тела. Дмитрий стоял то в полный рост, то на коленках, то на специальной подставке. Потом он придумал хитрые приспособления: изготовил две металлические пластины в форме ступней, с помощью которых увеличил опорную площадь ног, что значительно облегчило ему работу. Вскоре он перешел на работу в ночную смену, несколько раз перевыполнял нормы выработки.
На механическом заводе Дмитрий Иванович Забродин проработал до 1987 года. Каждое 9 Мая он с однополчанами отправлялся на 20-й километр Пулковского шоссе, к монументу «Пулковский рубеж», где они остановили фашистов. Все свои реликвии — орден Ленина, орден Отечественной войны II степени, медали «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945», а также грамоту Наркомата боеприпасов — в 1990 году он передал в Центральный музей ВОВ.
«Вино осталось закупоренным. Сын не вернулся с войны»
У бутылки «Мускат Массандра» урожая 1937 года, хранящейся в запасниках музея, своя история.
Стекло потемнело от времени, часть марочного вина за долгие годы испарилась.
Мускат в 1943 году купила Мария Николаевна Бобровникова, после того как получила известие о том, что ее сын, лейтенант Виктор Васильевич Рачков, пропал без вести. Женщина не верила в гибель сына. Она решила сохранить мускат до возвращения Виктора, чтобы вместе с ним отпраздновать Победу.
9 мая 1945 года вино стояло на столе. Стул напротив Марии Николаевны оставался пустой. Долгие годы в зеркальном серванте была выставлена фотография Виктора, а за ней «Мускат». Как символ надежды.
Страна отметила 30-летие, 40-летие Победы, а бутылка с «Мускатом» оставалась закупоренной. Мать так и не выпила вместе с сыном. Виктор Рачков не вернулся с войны.
Он был командиром артиллерийского дивизиона. Когда с бойцами они форсировали Днепр, в их лодку попала мина. Это было 28 сентября 1943 года. Марии Николаевне не осталось «ни весточки, ни косточки».
Она ушла из жизни, так и не открыв «Мускат».
— В 1996 году вместе с другими реликвиями семьи Рачковых бутылка марочного вина была передана в Центральный музей Великой Отечественной войны, — говорит Александр Кузнецов.
«Хочу видеть вас и быть вместе. Этой радостной надеждой я только и живу»
От фронтовых писем, кажется, пахнет порохом. Война в них видится изнутри. Из-за дефицита бумаги их складывали треугольниками и отправляли без конвертов.
На пожелтевших, полуистлевших листках, что лежат перед нами, расплываются чернила. Внизу стоят даты: 17.III.42 и 21.IV.42. На почтовой карточке — оттиск чернильного штампа: проверено военной цензурой.
«Люблю тебя, родная, одну. И эта любовь во мне еще сильнее, чем была раньше».
«Прошу вас не волноваться. Я здоров. И враг будет разбит. И мы с тобой хорошо заживем. А пока будем драться за Родину».
Эти послания отправил гвардии майор Георгий Александер, который в Севастополе командовал легендарной 30-й батареей. Письма адресованы жене Шуре и детям.
Из Севастополя почту возили на подводных лодках.
В посланиях комбат обращается к сыну Коле, которого ему не суждено было увидеть. Малыш появился на свет 16 октября 1941 года на станции метро «Курская», где укрывалась жена Георгия с дочкой во время налета немецкой авиации.
Георгий Александер был из обрусевших немцев. В 1937 году, после окончания Московского артиллерийского училища, будучи капитаном, принял командование 30-й батареей, которую называли «подземным линкором». Под землей, под 4-метровой железобетонной плитой, в бункере размещались склады боеприпасов, топлива, продуктов, дизельная электростанция.
Эта двухбашенная, четырехорудийная береговая батарея не дала немцам в ноябре 41-го с ходу захватить Севастополь. На колонну танков, прорывающихся к городу, обрушились снаряды, каждый из которых весил 470 кг.
17 декабря 41-го фашисты предприняли второй штурм Севастополя. В наступление ринулись пять немецких дивизий. Фашисты в первую очередь стремились захватить «тридцатку». По возвышенности, где находились орудия подземной крепости, била и немецкая авиация, и танки. Вокруг батареи не осталось ни одного не перепаханного бомбами и снарядами клочка земли.
Когда немецкие танки подошли на 100 метров к командному пункту, Александер по рации вызвал огонь на себя. Зная, как хорошо спрятана под землю и укреплена «тридцатка», советские крейсеры открыли огонь. Батарея выстояла и вскоре снова начала стрелять.
Нигде, кроме Севастополя, в ходе войны расход артиллерийских снарядов не превышал расход винтовочных и автоматных патронов.
Вскоре комбат заметил, что из-за износа стволов стали падать точность и дальность стрельбы. Их требовалось заменить. Запасные 50-тонные стволы ночью подтянули паровозом из засекреченной бухты. Для замены требовался специальный подъемный кран, которого не было. Краснофлотцы действовали «бурлацкой» артелью. Применив лишь лебедки и домкраты, заменили стволы на «тридцатой» почти вручную.
Жители Севастополя ждали, когда «заговорит» 30-я береговая батарея. И она не заставила себя ждать. Жахнула, да еще как!
Два штурма Севастополя провалились. Чтобы подавить неуязвимый русский форт, немцы подтянули к городу орудия сверхбольшого калибра — два типа «Карл» и одно «Дора».
Между тридцатой батареей Александера и немецкими сверхтяжелыми осадными орудиями завязалась артиллерийская дуэль.
В то же время немецкие бомбардировщики делали до 600 вылетов на 30-ю батарею ежедневно. Но краснофлотцы все-таки повредили «Карлы» настолько, что мортиры были вывезены в Германию. «Дору» вместе с энергопоездом и составом спецсопровождения добили наши летчики.
Но дни Севастополя уже были сочтены. От батальона морских пехотинцев, которые прикрывали 30-ю батарею, осталось меньше роты. Сильно поредел и 90-й стрелковый полк, державший фронт близ 30-й.
11 июня 42-го батарея была полностью отрезана от частей регулярной армии. Когда закончились снаряды, краснофлотцы отбивали атаки учебными болванками. Не осталось ни еды, ни воды. Немцы подтянули к форту огнеметы. В отсеках бушевали пожары.
Батарея была опоясана пулеметными точками врага. Бойцы решили прорываться небольшими группами в горы, к партизанам. Чтобы выбраться наружу, матросы семь дней пробивали скальный грунт около водостока.
Взорвав орудия и командный пункт, Александер с группой контуженных и обожженных краснофлотцев ночью 26 июня 1942 года вышли к реке Бельбек.
— Они укрылись в зарослях в районе деревни Дуванкой (ныне Верхнесадовое), но их выдал один из местных жителей, — говорит Александр Кузнецов. — Комбат попал в симферопольскую тюрьму, фашисты пытались склонить его к сотрудничеству, но он остался верен присяге. После пыток погиб.
Его дочь Таня потом нашла в немецком архиве документ: «Георгий Александер, 1909 года рождения, расстрелян». Где похоронен комбат, выяснить не удалось. Много лет спустя они с братом Колей нашли в архиве кадры кинохроники. На экране увидели отца. Крепкого, молодого, в ладно сидящей военной форме. Он махал и улыбался им из прошлого.
«Хочу видеть вас и быть вместе. Этой радостной надеждой я только и живу», — писал он им в 42-м. В 1942-м и остался, чтобы мы в 2016-м отпраздновали 71-летие Победы.
Голос гвардии майора, кавалера ордена Боевого Красного Знамени Георгия Александера звучит теперь во фронтовых письмах.
