Оказалось, совсем не отличная. Нет никакой темы, вообще. Была Украина, была Сирия. И, конечно, убийство несчастного Вороненкова в самом центре Киева. И наша девочка Юлия Самойлова тоже была — ну а как же. А того, что случилось в километре от Кремля, не было. Ну и прекрасно!
ТВ поставило на паузу. Задумалось? Ничего подобного! Оно ждало инструкции «оттуда», из известного окошка. Потому что наше ТВ само не думает, давно. И кайфует от этого. А что, с них взятки гладки. Они, все эти пафосные великие ведущие, властители дум, на самом деле люди маленькие. Очень маленькие.
Инструкции не последовало. Оцепенение. Ну как говорить о том, что было, но чего не должно было быть ни при каких обстоятельствах. В нашей-то распрекрасной стране, наполненной по уши патриотизмом, верой в царя и отечество.
Политток-шоу вцепились в бедного Вороненкова как ястребы в жирную дичь. Это закон жанра, безусловно. Так работают все медиа, все СМИ. И только того, что случилось на Пушкинской, не было в природе, потому что этого не было в ящике.
Они растерялись, да. Поняли, что случилось что-то непредвиденное, непредсказуемое. То, над чем телевизор уже не властен. Ну и как с этим бороться?
Первым проснулся Владимир Соловьев. Вернее, его разбудили. «Ну кто же, как не я, самая старшая из присутствующих здесь дам?» Да, самый опытный, самый классный наш пропагандист. Он, герой, таки сказал свое слово, в третьем часу ночи. Это была пятиминутка ненависти, не важно. Он смог!
А уже во вторник именно Соловьев отработал тему митинга против коррупции по полной. И в среду по полной. Не просто забалтывал тему, нет. Негодовал, направлял, манипулировал, управлял процессом. Уходил в необычайные философские глубины, пытаясь вместе со своими проверенными насквозь гостями отвечать на проклятые вопросы: что такое демократия? патриотизм? проблема отцов и детей? Интернет и как с ним бороться? и его понять? Ну я же говорил, что он лучший!
Только одним Соловьевым сыт не будешь. Ведь что такое ТВ — вот вопрос. Средство информации? Уже нет, и давно. Эталон журналистики? Нет, журналистов там почти не осталось. Образец культуры? Только на одном отдельно взятом канале и еще кое-где…
Телевидение уйдет в небытие, рано или поздно. Будет все: театр, кино, Интернет, само собой. Не будет только телевидения, вот увидите. То есть ничего уже не увидите.
Эти люди, 15–20-летние, вообще его не смотрят, даже не пялятся. Он им не нужен, то есть абсолютно. Они настолько уже другие…
«Ничего, мы перебесимся и будем такими же, как вы», — сказал в 1986 году герой фильма «Курьер» режиссера Карена Шахназарова. Это было 30 лет назад! Режиссер Шахназаров теперь выступает у Соловьева почти в каждой программе. Он очень умный, Шахназаров, я его безусловно уважаю, и вопросов к нему у меня нет. Просто он тогда сделал такое кино, на все времена.
Дети, вышедшие на Пушкинскую, — такие же «курьеры». Лихие, циничные, давно разочаровавшиеся в своих отцах. Если их спросить: кто такие Киселев, Соловьев, Норкин, Шейнин, Куликов, они даже не ответят. Пожмут плечами и скажут: «Деды какие-то из ящика».
А ящик — он и в Африке ящик. Ему место где? На помойке, конечно. На свалке истории.
Моя сладкая!
Ну зачем из Ларисы Гузеевой сделали многостаночницу? Вот вел человек «Давай поженимся!» и был абсолютно на своем месте. Ах, какая женщина-вамп!
Стервозная (в лучшем смысле!), хитрая, умная. Бой-баба! Ничего общего с той «бесприданницей» 1984 года выпуска. Такую не задушишь, не убьешь. Ну разве что шеф-повар Бухаров… Нет, сидит в «ТилиТелеТесто», смотрит на жену влюбленными, все понимающими глазами.
А я — нет. Если «Давай поженимся!» психологична, местами резка, семейно-поучительна, то что мы видим в этой «кулинарке» для сладкоежек? Куча участников, чего-то делают, стараются, готовят. Непонятно чего. Лариса ходит между ними аки пава, демонстрируя почтеннейшей публике свой великолепный необъятный бюст. Но зачем ходит, почему ходит? Что говорит? Пусть говорит.
Это шоу без драматургии, без интриги, без смысла. То, что там каждый раз вылетают участники и в результате потом останется кто-то один — все равно не вдохновляет. Нет человека, нет судьбы, извините. Плоско как-то и невкусно. Пусть даже сладко-сладко.
