«Здравствуйте, Екатерина Юрьевна. Виктор милый и забавный мальчик. Он развивается хорошо. Употребляет в речи разнообразный лепет. Очень любит веселые игры: «догоню-догоню», «гуси-гуси», «ку-ку». Он внимательно наблюдает за происходящим в группе, кушает за столом. Показывает пальчиком: где ляля? где у нее глазки? Качает ее. Водит машину, катит мяч. Виктор активный и подвижный мальчик. Мы с интересом следим за его развитием и помогаем ему развиваться соответственно его возрасту. В январе его покрестили. Анализы положительные, ему назначено медикаментозное лечение».
И еще одно:
«Здравствуйте, Екатерина Юрьевна! Виктор очень хороший и послушный мальчик. С каждым днем становится все интереснее. В речи активен, говорит на своем языке. Любит купаться, гулять. Выполняет элементарные просьбы, любит игрушки. Знает предназначение карандаша, вот его один из первых рисунков. Кушать ему можно все, он на общем столе. Ваши письма слушает. В данное время он в Санкт-Петербурге».
А это уже послание от женщины, ставшей новой официальной матерью: «Просто боженьку благодарите, что сын ваш живет не в детдоме, а в семье, где его любят, холят и лелеют. В Рязани очень хороший дом ребенка и прекрасные воспитатели, но это все равно тюрьма для детей. Так что пусть ваше материнское сердце будет спокойно, Витя в надежных руках. И с Новым годом вас!!!».
«Не буду смиряться!»
«Разве мать имеют право наказать таким страшным образом — отобрать у нее самое дорогое, что есть? — не может прийти в себя Екатерина. — Получается, мой сын приглянулся какой-то женщине и сразу его к ней определили, не спросив моего мнения. Она не давала мне с ним общаться. Ни разу. До четырех лет присылала изредка фотографии только. А потом подала иск на лишение родительских прав. И везде меня заблокировала. Сказала: забудь, ему так лучше».
Екатерина не хочет и не будет смиряться. Она надеется, что ей удастся отстоять свои права. Но как? С точки зрения закона она теперь Виктору никто. И доказать, что она будет для него хорошей мамой, будет ох как нелегко.
Алексашина Екатерина Юрьевна была осуждена Октябрьским районным судом 12 декабря 2014 года и приговорена к пяти годам лишения свободы в колонии общего режима.
Знаменитая «народная» статья 228 УК РФ — сбыт наркотиков. На тот момент на руках у нее был старший сын, и поэтому сперва женщина получила отсрочку приговора до его 14-летия.
«Еще во время следственных действий я познакомилась с молодым человеком и забеременела. Я хотела избавиться от ребенка и сделать аборт. Потому что понимала, что меня все равно посадят. Кого я рожу? Где? Но прерывание мне так и не сделали, за что сейчас я очень благодарна».
Родила преждевременно, тяжело, на восьми месяцах. Мальчика вытаскивали вакуумом. У младенца была пневмония, он не мог есть, и поэтому новорожденного сразу же забрали в стационар.
Потом в полгода ее малышу поставят диагноз ВИЧ-инфекция, 4-я стадия. «Он взял мою кровь», — вздыхает Катя.
Мальчик родился в ноябре 2014 года, в декабре над его матерью состоялся суд. «Я получила временную отсрочку по возрасту старшего, Димы. Я сразу везде написала, что от младшего ни в коем случае не отказываюсь, что прошу оставить его со мной. Но сейчас просто не могу его забрать: на руках старший сын, не трудоустроена, за больным ребенком нужен специальный уход. Мне объяснили, что, раз такая ситуация, он может пока побыть на государственном обеспечении. Это не запрещено. А я могу к нему приходить по возможности, гулять с ним, менять памперсы. Как только мои проблемы разрешатся, мне его отдадут».
Однако на свободе по решению суда об отсрочке девушка пробыла недолго; она говорит, что ее просто подставили и что ничего противоправного она больше не совершила. Как бы там ни было, Екатерине вменили рецидив и отправили в колонию.
Да, у Екатерины есть родители. И ее мама вроде бы была не против того, чтобы ухаживать еще и за малышом, но вот отец на это категорически не согласился: мол, один, старший, уже на нас, и больше мы твоих детей не потянем.
«Судья на тот период знала, где ребенок, и более того, в перерывах заседания я звонила в больницу, где находился Витя, и все время спрашивала о нем».
А маленький Витя продолжал находиться в доме малютки.
И когда однажды к ним пришли волонтеры, протянул ручки и улыбнулся совсем незнакомой женщине.
В 2016 году Юлия С. обратилась с заявлением об установлении опеки над на тот момент уже почти двухлетним Виктором. Она объяснила в суде, что этот шаг будет наиболее полно отвечать интересам несовершеннолетнего, так как она сама педагог, волонтерит в детских домах, у них полная семья, муж — бизнесмен и с ними малышу всяко лучше будет, чем в детском доме.
«Для меня это стало просто шоком, когда я узнала о случившемся», — клянется биологическая мать.
Она вспоминает, как упросила свою маму, когда Вите исполнился годик, отвезти ему подарок. Но бабушке ответили, что игрушки из тюрьмы не нужны, лучше купите памперсы и косметику. «Мы все отвезли, о чем нас просили».
В исправительной колонии Катя родила и своего последнего на сегодняшний день ребенка — Женю. Тот тоже пробыл с матерью недолго. И на него оформили опеку. Но в результате мальчика все же удалось вернуть. «И я видела, в каком состоянии он был. Опекун явно не любила его, не подавала отчеты о его жизни с ней. У него вес был 12 килограмм всего, когда мы его забрали! Откуда я знаю, что Вите хорошо с его новой мамой? Да, я в курсе, что о нем якобы заботятся, и они даже ездят отдыхать за границей. Но у него ВИЧ, и ему нельзя вообще находиться на солнце, а на фотографиях он все время загорает на пляже».
В свидетельстве о рождении мальчика пропуск вместо фамилии отца. Но Екатерина говорит, что сделала все, чтобы поставить в известность молодого человека, что у него есть сын. «Он был очень рад. Просто так получилось, что связь у нас оборвалась и он не узнал о Викторе раньше».
Она говорит, что теперь они борются за сына вместе. Но как ей доказать, что дома с мамой малышу будет лучше? Ведь время идет, и недавно Вите исполнилось уже 7 лет.
В искренность Екатерины можно поверить. В 2019 году она освободилась, устроилась на работу, у нее есть свое жилье. Претензий со стороны опеки к ней как к матери двоих сыновей, с которыми она проживает вместе, нет.
Она не отступила от своего и продолжает бороться за Виктора, даже узнав, что теперь она может не платить на него алименты — так как тот официально усыновлен, государство сняло с нее эту обязанность. «Я отправила деньги, а они вернулись обратно — так я узнала, что произошло и что мой счет закрыт. Последняя ниточка, связывавшая меня с сыном, оборвалась, — переживает Екатерина. — Мои дети хотят познакомиться со своим родным братом. А что я им могу ответить? Что нас разделили? Что, осудив меня за одно преступление, наказали еще и более страшным, что могло бы быть? Ведь я такая не одна. И много женщин, отбывавших наказание в местах лишения свободы, сталкиваются с такой ситуацией. Освободились — а ребенка уже нет. Или им приходится судиться за него с чужими людьми. Почему? По какому праву? — спрашивает Екатерина.
Соломоново решение
Несколько лет назад я познакомилась с Еленой П. (имя изменено. — Авт.) с Дальнего Востока. В 18 лет девушка из неблагополучной семьи попала под условный срок за мелкое воровство. Во время следствия девушка потеряла новорожденную дочку. Год спустя у нее самой умерла мама.
Второй раз Лена села за убийство сожителя. И хотя тяжкую статью переквалифицировали в превышение пределов самообороны (выяснилось, что гражданский муж над ней издевался), Лена опять оказалась в СИЗО.
От убитого ею мужа в следственном изоляторе она родила сына. «По состоянию здоровья с мальчиком девушка находиться не могла, поэтому она написала заявление о его временном помещении в дом ребенка, — рассказывает Марина, знакомая Лены. — А когда пришла в себя, то узнала, что Сашу передали в приемную семью — за две тысячи километров от их города».
Раньше считали, что ребенку из зоны, если он будет усыновлен, нельзя говорить, кто его настоящие родители, лучше скрыть «плохую генетику»; ныне психологи утверждают обратное: малыш должен узнать правду о матери как можно раньше, чтобы однажды это не стало для него шоком, и ни в коем случае нельзя мешать воссоединению биологической семьи. Приемное родительство в этом случае рассматривается только как временная мера.
Во время первого разговора с опекуном та была очень любезна, но в следующий раз трубку взял ее супруг и попросил Елену больше не звонить. Выяснилось, что эти люди решили усыновить мальчугана, но для этого им нужно было доказать, что биологическая мама совсем не интересуется сыном.
После освобождения Лене улыбнулась удача: она познакомилась с парнем, которого не испугал ни ее тюремный срок, ни ребенок, вышла снова замуж. «Муж и свекровь поддерживали ее во всем, — продолжает знакомая Марина. — Представляешь, они взяли в кредит сто тысяч рублей и поехали через всю страну судиться за трехлетнего Сашу!».
Со своей стороны, приемные родители писали бесконечные жалобы в прокуратуру и в опеку, что биологической родительнице веры нет.
Возвращения малыша домой Лене все-таки удалось добиться. За 10 дней до этого события она родила второго сына.
Хотелось бы написать, что все закончилось хеппи-эндом. Семья уже должна была переехать в дом, купленный на материнский капитал, долги были почти погашены, но...
Но, видно, слишком многое на нее навалилось, не знавшая иной жизни девушка сорвалась, у нее опустились руки, она связалась со старой компанией, ушла из семьи...
На момент, когда связь с Леной у журналистов прервалась, младший сын воспитывался ее новым мужем, а старшего вернули приемной матери.
Приговоренная дважды
Чувства матери, материнский инстинкт — все это можно понять и принять. Да, за одно преступление нельзя судить дважды. Кто в нашей стране может заречься от тюрьмы и от сумы?
Мать осужденная — не всегда плохая мать. И не надо наказывать ее за то, за что она и так уже понесла наказание. И если женщина готова и, главное, может воспитывать сына, то нужно дать ей этот шанс.
Но ведь и у ребенка тоже есть право — на то, чтобы у него были любящие мама и папа, чтобы с первых своих дней он ощущал их ласку и заботу, чтобы он получал воспитание родных людей с пеленок, чтобы они переживали за него не на словах, а на деле. Ждать в доме малютки, а затем в детском доме, на попечении государства, пока мать выйдет из колонии, образумится, устроится в жизни?
Маленький Витя, за свои 7 лет практически ни разу не видевший свою родную мать, — он согласен начать жизнь с начала по сути с чужой ему женщиной? А что если в его приемной семье ему хорошо и спокойно и другой жизни он себе не представляет, а Юлию С. с самого начала называет мамой? Кто защитит его право на семью, которую он приобрел и которую, возможно, кто-то уже решил разрушить?
C другой стороны, я помню, как одна приятная во всех отношениях женщина Татьяна, взявшая опекунство над ребенком отбывавшей наказание матери, переживала о том, что мальчик все время вспоминает именно ту, биологическую, а не ее, готовую буквально в лепешку расшибиться ради приемного сына.
— Он постоянно ждет ее звонков из колонии, дни считает, когда та освободится. Жалеет ее. Притом что она никогда ведь не была примерной родительницей, да и села, когда ему было всего три года, а со мной он прожил еще пять.
Сейчас мальчик уже уехал домой. Обещал звонить, писать, но не делает ни того, ни другого. Татьяне обидно, потому что она-то полюбила его как родного сына.
Да, каждый из нас знает, что хорошо для ребенка. Но в каждом конкретном случае надо исходить прежде всего из интересов ребенка, из того, что для него лучше.
Поэтому каждый случай индивидуален, поэтому без изучения всех обстоятельств дела невозможно вынести окончательный приговор.
К сожалению, говорят специалисты, у нас огромная проблема — ресоциализации бывших осужденных у нас практически нет. И если у мужчин все гораздо проще: на свободе их обычно ждут мать, сестра, любимая, — то женщина, вернувшись, нередко лишается всех своих социальных связей. И отнять у нее последнее, что еще осталось, — это толкнуть на путь рецидива.
Потому что ей не для кого и не для чего жить.
Да, обязательно должен быть социальный патронаж, помощь бывшим осужденным в устройстве на работу, в воспитании детей; ничего этого в данный момент нет. Так что же мы хотим от самих женщин?
...Алена М. (имя изменено. — Авт.) тоже регулярно посещала детский дом как волонтер, затем пришла к мысли взять оттуда приемного ребенка. Алена особенно выделяла 6-летнюю Аню. В приемную семью та идти не хотела, да и в документах значился запрет на это от биологической мамы. Алена связалась с мамой по телефону. Ольга озвучила известную тюремную страшилку: многие сидящие боятся, что опекуны возьмут ребенка только из-за положенных от государства выплат. Алена убедила, что в их случае подобного не произойдет.
Семья по совету психолога возила Аню на свидания в колонию. Алена наблюдала, как тепло мать и дочь общаются друг с другом, и пришла к выводу, что Ольга абсолютно адекватна: переживает за дочь, даже выполняет две нормы на промзоне, чтобы отсылать алиментов побольше.
«Я увидела в ней человека, которому нужно протянуть руку помощи», — делилась Алена.
После выхода на свободу Ольга устроилась на кондитерскую фабрику, дополнительно учится на курсах по маникюру. Аня ходит в школу и занимается английским. А у бывших опекунов уже два новых приемных ребенка — сын и дочь. Правда, этих они уже никому не отдадут. Они со «свободным статусом». Алена признается, что отъезд Ани дался их семье слишком тяжело и, хотя разумом она понимала, что так для девочки лучше, сердце разрывалось на части.
