Вот уж на кого он не похож, так это на особу королевской крови. Из предметов роскоши я обнаружила только позолоченную табличку на дверях кабинета: заместитель директора, руководитель отделения, академик РАМН, профессор Владимир Петрович Подзолков.
В кабинет я вошла в 9.30. К этому времени Подзолков успел побывать в реанимации и у своего могущественного шефа, академика Лео Бокерии. С шефом он обсуждал проблемы отдела врожденной патологии сердца, которым он руководит.
10.00. Наливая третью чашку чая, Подзолков обозвал меня чукчей. Я спросила почему — он сказал, что чукчи тоже все время пьют горячий чай. Обидеться я не успела, потому что зазвонил телефон.
10.20. Подзолков:
— Здравствуй, здравствуй, рассказывай, как дела. Да ну! Сейчас поздравлю!
10.25. Приглашает в кабинет Алексея.
Много лет назад он сделал операцию 5-летнему Алеше. В благодарность отец ребенка, тогда старший лейтенант милиции, пригласил доктора Подзолкова в ресторан. Они подружились. Алеша вырос, окончил медицинский институт и работает у Подзолкова.
Входит Алексей.
— Ты знаешь, что у тебя дома случилось?
— (Испуганно.) Нет, а что?
— Отцу генерала присвоили, дай обниму!
Отец Владимира Петровича Подзолкова в своем деле тоже был генералом, а может, даже маршалом: он 35 лет проработал ректором Красноярского медицинского института. А сыну было все равно куда поступать, лишь бы можно было заниматься спортом. Пришлось поступать в медицинский. Дальше рассказывать неинтересно, потому что учился он везде отлично: досрочная защита кандидатской диссертации и т.п. Владимир Подзолков был первым отечественным аспирантом патриарха советской кардиологии Бураковского, который в 60-е годы заведовал отделением НИИ сердечно-сосудистой хирургии имени А.Н.Бакулева.
— Как первым?
— А очень просто: два других аспиранта Бураковского были китайцами. В то время кардиохирургия была экзотической специальностью, понимаете?
— Выходит, какое-то время вы были просто третьим китайцем (месть за чукчу. — Авт.)...
11.00. Звонок из Калуги: врач хочет обсудить тактику операции, которую будут делать 6-летнему мальчику.
Обсуждают.
Владимир Петрович спрашивает: “Очень синий?” Я уже не вздрагиваю: это профессиональный термин.
Обычно в это время Подзолков находится в операционной. За 40 лет работы в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева он сделал около 5 тысяч операций, причем тысячу — за последние пять лет. Выходит, за исключением выходных — почти каждый день.
— Что вы чувствуете во время операции?
— У меня отключены все системы, кроме той, что отвечает за безупречное выполнение всех необходимых действий. Люди, которые находятся в операционной, должны вести себя абсолютно согласованно — настолько, чтобы можно было обойтись без слов: нужна иголочка такого-то размера — я протягиваю руку, и мне ее дают. В операционной должно быть тихо...
После операции прихожу в кабинет и ем чуть-чуть, а уж дома ем первое. Я без первого жить не могу: ой, солянка, борщ...
— Непонятно, что делает в вашем кабинете холодильник? Впервые в жизни вижу такого худого хирурга.
— Толстяк на операционном столе — это сущее несчастье, пока доберешься до нужного места, можно инструмент потерять в жировой массе, так что, возможно, это профессиональный протест. А в холодильнике у меня хобби...
11.30—11.35 — рассматриваю банки с огурцами и желе из красной смородины.
11.40. Идет на перевязку больного.
Отделение Подзолкова называют “институтом в институте”: почему?
Впервые в мире он разработал и осуществил в клинике принципиально новый подход к хирургическому лечению сложных пороков сердца, которые называются словом из детской сказки: крисс-кросс. В России он первым начал делать протезирование клапанов сердца у детей, а также многое другое, чего раньше никто у нас не делал.
В 1988 году за разработку и внедрение в клиническую практику новых реконструктивных методов хирургического лечения сложных врожденных пороков сердца В.П.Подзолков был удостоен Государственной премии СССР.
Владимир Иванович Бураковский, учитель Подзолкова, считал, что хирург — это не только призвание и образ жизни, но и философия.
Подзолков сказал, что не думал об этом, но, очевидно, речь идет о том, что во всех действиях хирурга на первом месте должен находиться по возможности идеально спрогнозированный результат. Идеального на свете нет, но это то, к чему стоит стремиться. Можно прекрасно сделать операцию, а больной умрет. А главное — это итог операции. Хирург берет на себя ответственность и должен соответствовать ей.
— У меня бывали такие случаи: пришел больной, у него порок сердца, и надо оперировать в любом случае, но я чувствовал — что-то не то. И я откладывал операцию на год. Через год приходит — я снова понимаю, что не готов делать операцию. Процентов 70 было за то, что больной ее перенесет, но мне казалось — это мало. Я должен был дать больший шанс пациенту. И вот он приходит в третий раз, и я понимаю, что такой шанс появился. Хирург — это человек, который много на себя берет, и поэтому от него многое зависит. Хирург больше может, и поэтому у него меньше права на ошибку. Я думаю, что Владимир Иванович имел в виду именно это.
12.00. Звонок из поликлиники:
— Владимир Петрович, сколько больных вы сможете сейчас посмотреть?
— Всех.
Первым входит 14-летний подросток с красивой испанской фамилией, с ним мама. Пока Подзолков его слушает, мама не дышит, а мальчик старательно гонит тоску, которая льется и льется из глаз. Это трудно. Завтра операция.
Следующий — мальчик лет семи. У него стеноз аорты.
— Ложись-ка, миленький, я тебя послушаю.
Ребенок с удовольствием располагается на диване, но смотрит вовсе не на врача — куда же он смотрит?
— Мам, смотри, какой хороший домик...
Крошечный дом под сосной, должно быть, чей-то подарок. Домик — это очень здорово, а что такое операция — не понятно. Он глядит на домик, а мама — на Подзолкова. Операция через неделю.
Следующая — девочка четырех лет. Больше двух лет ей не дашь, не растет, потому что сердце не справляется. И прозрачная, как эльф.
Дверь настежь!
— Уж простите, можно? Мы завтра уезжаем, позвольте сфотографироваться с вами...
Данилу Морозова прооперировали 10 дней назад. Завтра они с мамой улетают домой, на Колыму.
— Вы ж к нам приезжайте, ей-богу...
Операция называется “пластика клапана”. Владимир Петрович гладит счастливчика по голове и говорит: “Пока бегать нельзя, начнется тахикардия, ниточки могут растянуться”. Бегать нельзя, а летать можно?
Следующий — 10-летний мальчик из Тюмени. Его хмурый отец старается справиться с руками, которые ходят ходуном: сын, уже переживший одну операцию, жалуется на нехватку воздуха. Он не бледный, не прозрачный — он фарфоровый. Для врача казнь на двухместном эшафоте — нужно выдержать не только сердцебиение ребенка, но и взгляд отца. Подзолков советует пока ничего не делать.
4-летняя Рита с интересом разглядывает кабинет Владимира Петровича. Счастливая, она не понимает, что такое — завтра операция. А мама понимает.
13.00. Прием окончен.
— Владимир Петрович, у вас есть враги?
— Врагов, наверное, нет, только завистники.
Жизнеутверждающий стук в дверь.
— Можно, да? Я из Молдавии, хочу к вам в аспирантуру.
Веселый румяный очкарик, такой и пешком мог прийти. Норовит открыть портфель и поделиться с Подзолковым своими достижениями. Академик задает ему несколько вопросов. Ответы вылетают из очкарика со скоростью света.
— Хорошо, давайте попробуем. А где вы будете жить?
— Понятия не имею. Говорят, в общежитии мест нет. Меня милиция уже оштрафовала на 500 рублей. Но у нас в Кишиневе совсем не делают операций детям до трех лет, надо начинать, я у вас все хочу увидеть, профессор.
Набирает номер телефона:
— Полина Андреевна, это Подзолков.
— Ой, вот услышала ваш голос и сразу представила, как вы бежите по лестнице...
Оказывается, она помнит Подзолкова-аспиранта.
— Полина Андреевна, у меня тут аспирант из Молдавии, помогите устроиться...
Очкарик утрачивает дар речи.
13.30. Звонок из поликлиники, надо посмотреть еще несколько больных. В дверь заглядывает хирург:
— Пришлось протезировать два клапана, разрушены в хлам, жуть вообще, Владимир Петрович...
Оля Черняева. Готовили к операции, пришлось отложить из-за простуды.
— Владимир Петрович, возьмите нас к себе, у нас на четверг назначено.
Христина Орахова, 13 лет, предстоит замена или пластика митрального клапана.
— Владимир Петрович, мы очень хотим к вам, пожалуйста, Владимир Петрович...
Мальчик из Астраханской области, девочка из Бугуруслана...
14.00. К Подзолкову пришел аспирант, а я иду в палаты.
Сардор Рахматуллаев приехал с мамой из Ташкента. Три дня назад ему сделали вторую операцию, обе делал Подзолков.
— Я была готова ко всему, слава богу, сынок мой жив. Почему приехали к Подзолкову? Люди посоветовали.
Роман Тимуршин из Башкирии, тяжелый порок сердца, операция была 28 октября.
— Нам повезло, нам делал Подзолков.
Никита Безруков, Астрахань, врожденный порок сердца, десятый день после операции.
— Сказали, что операция сложная, представляете, а у нас обошлось без осложнений. Очень хотелось, чтобы делал Подзолков, дай ему бог здоровья. Не ожидала, что сынок так быстро поправится.
8-летнего Лешу Жукова можно спрятать за пазуху, но он улыбается: на операции ему было совсем не страшно, потому что он спал. Он из детского дома в Вышнем Волочке, и с аппетитом у него проблем нет.
— Я сегодня съел две тарелки супа, мясо с гречкой и компот. А вы знаете, я еду в санаторий, там буду есть по 300 добавок к обеду.
На первую перевязку он пришел сам — других, слабеньких, возят на каталках мамы...
15.00. — Владимир Петрович, а что вы делаете, если во время операции происходит нечто непредвиденное?
— Меня это молниеносно концентрирует. Главное — никакой паники, никакого шума в операционной. Я уже сказал, в операционной должно быть тихо. Если нужно, я взорвусь потом.
— А может ли хирург прожить свою профессиональную жизнь без ошибок?
— Конечно, нет. Но я старался учиться на ошибках других...
15.30. На прощание он крепко жмет руку — правда, крепко, настоящее хирургическое вмешательство — и летит к лифту. Да, знаю: внизу, в машине, его ждет коллега, сейчас они помчатся в институт Вишневского. Завтра у него две операции, он говорит — легкие, но как это глупо, что в сутках всего 24 часа.
Подзолков дружит с Майклом Дебейки.
Каждый год легендарный американский хирург присылает ему рождественское поздравление. В прошлом году это была изумительная открытка — кусок звездного неба, космический мрак и космический свет, по небу плывут улыбающиеся лица Дебейки, его жены и дочери, а написано было следующее: “Всемогущий Господь помогает нам противостоять вездесущему давлению материализма и подчиняться свету и любви...”
Без света и любви вряд ли можно дотронуться до человеческого сердца.
Сегодня Владимиру Петровичу Подзолкову исполняется 65 лет, и он имеет право на суждение о тонких материях. О таких людях говорят: его бог поцеловал. И хоть сам он не верит в бога, он верит в людей, а очередь возле его кабинета — это люди, которые верят в Подзолкова.
P.S. На другой день я позвонила, чтобы узнать, как прошли операции.
Подзолков сказал: “Проснулись и улыбнулись...”
Да, чуть не забыла: академик шесть лет назад сам перенес операцию на сердце...
