На вороте ее свадебного платья была выткана зеленая ветка, такая же — на рукавах. Эти рукава обтягивали трясущиеся бог весть от чего руки. Она так и не сумела надеть ему на палец кольцо. Да Варя и сама была как стебелек, доверчиво тянувшийся в сторону мужа. Ему-то было двадцать три, он все знал, он уже окончил военное училище, он был надежный. И потом — у него была семья, настоящая: мама, отец, двое братьев и сестра. Отец вышел в отставку в звании полковника, мать всю жизнь посвятила дому да еще вязала, и ее вещи — она ни разу в жизни не связала двух одинаковых — пользовались отменным спросом у модниц. Дома у них было как в теплом гнезде. Никто никогда не повышал голос, все друг другу радовались, отец, возвращаясь домой, всегда целовал матери руку. Когда Варя впервые это увидела, она решила, что это шутка. Саша, узнав об этом, долго смеялся. А Варина мать была горькой пьяницей. Отец ушел из семьи, когда Варя пошла в школу. Она не держала на него зла, и так он долго терпел и все надеялся вылечить жену. Не получилось. В один прекрасный день он собрал вещи и ушел. Больше Варя его не видела. Сначала он писал ей письма печатными буквами, обещал забрать ее, отвезти на море, даже прислал фотографию: там он, улыбающийся, в смешной кепчонке, сидит под вишневым деревом, ветки которого усыпаны ягодами. В общем, вишневый сад. Мать, похоже, даже обрадовалась обретенной свободе. С утра она собирала бутылки, сдавала и приходила домой с добычей, иногда на рынке ей перепадало то яблоко, то помидор. Собутыльник, всякую неделю новый, делил с ней постель, и однажды Варя из школы поехала в детский дом, который находился на соседней улице, и сказала, что вчера мамин друг запер ее в ванной и обещал шоколадку, если она разденется.
В детском доме она провела шесть лет. Ей повезло: воспитательница, у которой был сын тех же лет, что и Варя, время от времени брала ее на выходные. Может, она ее и не полюбила, как родную, но ей было жаль девочку, которая сама пришла в эти холодные стены, и она как могла помогала ей. Она же выхлопотала Варе комнату в старой коммуналке и помогла устроиться в педагогическое училище. А с Сашей она познакомилась потому, что забыла в автобусе зонтик. Автобус уехал, зонтик тоже, а на улице ливень и радуга. Настоящий июньский дождь с солнцем, с запахом мокрой сирени, свежей травы, а радуга была такая веселая, такая радостная, такая беззаботная, что она остановилась посреди улицы, запрокинула голову, и — под этой радугой и увидел какую-то насквозь промокшую барышню курсант Раевский. Он взял ее за руку и привел домой, благо дело было в нескольких шагах от подъезда.
От смущения она не могла вымолвить ни слова.
А никто ни о чем и не спрашивал. Сашина мать укутала ее в платок, принесла котлет — настоящих, из мяса! — налила чаю, а Саша сидел и смотрел на нее.
Через год они поженились.
* * *
Варя научилась у свекрови шить и вязать, с удовольствием солила огурцы и мариновала грибы, она увлеклась фотографией, неплохо разбиралась в живописи, но главным ее талантом был ее характер. Жизнь ли ее научила или в роду были праведники, но только в составе ее крови не оказалось молекул агрессии. Она никогда ни на кого не сердилась, не обижалась, никого ни в чем не обвиняла, ко всем людям относилась доброжелательно, а уж если они оказывались неприятны, она их жалела. И поди о том догадайся: обронит невзначай слово, только по нему и можно было уяснить, что да как. Сплетни приводили ее в замешательство. Это был дар богов. От нее исходил тихий свет, и в его неярких лучах она всегда была невероятно притягательна. Рядом с ней любой человек чувствовал себя так, будто его очень ждали именно здесь и именно сегодня. Но она об этом не догадывалась. Ей было хорошо. Они с Сашей ждали ребенка.
В награду за то, что она пережила в детстве, судьба подарила ей мужа, который мечтал о большой семье. Это была его любимая тема. Сашина мама часто говорила, что он учился в пятом классе, а по нему уже можно было понять, какой из него выйдет отец.
Сначала военная служба забросила их в Мурманск, потом в Воронеж, из Воронежа во Владивосток. Саша был связистом, к тому же разбирался в любой технике, и слава о его талантах бежала впереди него. Везде его встречали как дорогого гостя. Возможно, поэтому частые переезды и необходимость устраиваться на новом месте они с Варей воспринимали как приключения: что есть, за то спасибо, чего нет — бог с ним.
Алеша родился во Владивостоке, а через два года пришлось переезжать под Новосибирск. Переехали. Там у них была служебная двухкомнатная квартира, и Саша начал было мастерить шведскую стенку для долгожданного наследника, как вдруг ребенок начал болеть. То простуда, то воспаление легких, то грипп. Несколько раз Варя с сыном лежала в больнице. И вроде бы температура становилась нормальной, проходил кашель, ребенок начинал улыбаться, но почему-то он на глазах слабел. Однажды в лесу, когда Варя учила его плести венок из ромашек, он потерял сознание.
Оказалось, у сына лейкоз.
Ему было четыре года. Саша не поверил, ребенка повезли в Москву. Диагноз подтвердился. Кто-то посоветовал ему показать ребенка старому питерскому доктору. Полетели в Питер. Там Алеша и умер.
* * *
Как ни странно, не Варя, а Саша с трудом вернулся к жизни после смерти сына. Возможно, это объяснялось тем, что Варя с раннего детства была готова к беде и никогда полностью не отдавалась во власть радости. Для нее не было новостью, что на дне каждого счастья хранится горе, и относилась она к этому безропотно. А Саша не привык к горю, он никогда не видал его в лицо, и оно сбило его с ног. Больше всего Варя боялась, что он начнет пить.
Не начал. Как можно? Ведь они с женой мечтали о рождении второго ребенка.
Второго сына они назвали Виктор, что значит — победитель.
Саша не позволял жене вставать к ребенку по ночам, он вставал сам, с наслаждением переодевал его в сухое, поил водой, подолгу носил на руках, ожидая, пока он уснет, и утром рассказывал Варе о ночных проделках малыша с таким азартом, будто речь шла о необыкновенных приключениях.
Он с удовольствием отправлялся на работу и с наслаждением возвращался домой. Варя должна была рассказать, как прошел день, в мельчайших подробностях: когда ребенок проснулся, как ел, где они гуляли, обращал ли он внимание на воробья, который прилетал клевать крошки в кормушку на балконе, что сказала соседская девочка, увидев Витьку в новом голубом комбинезоне...
Когда Варя с сыном впервые попали в больницу, он все твердил: простудили парня, я виноват, надо было закрыть форточку. Уже и Варя начала понимать, в чем дело, а он твердил как заговоренный: воспаление легких.
Через несколько дней приговор был оглашен: у Вити тоже рак крови.
Саша взял отпуск и стал ходить по врачам. Между прочим, все говорили разное. Кто-то утверждал, что это наследственное заболевание, и тогда Саша оживал — ведь ни у него, ни у Вари в роду о таких горестях и помину не было. Он готов был задушить в объятиях врача, который пенял на наследственность. Ах, какой молодец, умница, он ошибся, значит, у сына совсем другая болезнь. Но таких умниц становилось все меньше и меньше. И наконец московские врачи поставили точку в спасительной, как надеялся Саша, дискуссии: лейкоз, и единственная возможность попытаться остановить смерть — пересадка костного мозга.
Трехлетнего птенца поместили в стерильный бокс.
Для того чтобы взять его на руки, родители должны были пройти полную дезинфекционную обработку. Ну и что? Они безропотно принимали удар за ударом, потому что ребенок из соседнего бокса на глазах вернулся к жизни, и счастливые родители наконец забрали его домой. Ради этого можно было вытерпеть все что угодно.
Варя видела, что некоторые родители ломались. У кого-то начинались истерики, у кого-то депрессия, муж и жена теряли общий язык, а они с Сашей словно слились в одно целое. Что же это? Им бы жить да растить детей, а их будто кто-то проклял.
Витя умер на рассвете.
Когда его увезли, Саша продолжал сидеть на стуле у окна бокса, а потом упал. Ему повезло, он потерял сознание. А Варя держала его за руку, и ее глаза видели, уши слышали, сердце выстукивало правильный ритм. Просто неожиданно она начала видеть то, чего не видели другие.
* * *
Накануне ей приснился сон: она с Сашей и с малышом — кто это был? Алеша или Витюша? — идут по лесу и останавливаются на полянке. Солнышко, вроде дождик прошел, потому что на листьях сверкают радужные капли, и бабочки, много бабочек. И вдруг эта полянка начинает уплывать. Поднимается вверх, и кажется, что это бабочки тихо уносят ее куда-то в сторону, такие красивые, разноцветные. И она стоит в траве, а Саша с малышом тают в солнечном воздухе...
Она даже не сразу поняла, что произнес врач. Оказалось, у них с Сашей генетическая несовместимость. Дефектные гены — что это такое? У нее ген “поломан” в одном месте, у него — в другом. Это не болезнь, а нечто вроде сбоя. Как он выглядит, этот ген? Зачем люди проникли внутрь этой прежде закрытой материи? Есть же такие двери, за которые нельзя заглядывать. Непонятно, откуда они это взяли? Что можно увидеть под микроскопом? Зачатие — это тайна, и никто не может знать... Ну должно ведь оставаться что-то необъяснимое, это правильно, это лучше...
Да так и есть, сказал врач. Необъяснимое стечение обстоятельств. Как это вышло, что среди миллионов людей встретились и полюбили друг друга именно эти двое, люди, потомство которых обречено на гибель?
С другим мужчиной у нее родится нормальный ребенок, а у него — с другой женщиной. Только и всего.
* * *
Первое время Саша исступленно ходил по врачам — это днем. А ночами он бродил по Интернету. Он накупил множество книг, ездил в медицинский институт; в каком-то журнале прочитал историю людей, с которыми случилось то же, что и с ними, но это были американцы, и ради сохранения семьи в первые месяцы очередной беременности была сделана внутриутробная диагностика... Он отправил по Интернету письмо в клинику, получил ответ. Тридцать тысяч долларов? Нет, как же, где можно взять такие деньги? Да и зачем? Ну выяснится, что следующий ребенок тоже обречен на смерть, что дальше? Кто это может вынести?
Сестра Сашиной матери была бездетной. Душа в душу они прожили с мужем тридцать пять лет. Работали, путешествовали, с удовольствием брали племянников на дачу. Красивые люди, говорил о них Сашин отец. Но Варя — может, одна на всем белом свете — знала, что ее муж не сможет жить без детей. Сможет, конечно, только это будет не он, а его тень, ведь он смотрел на мир глазами малышей, чье сладкое дыхание превращало его в очень сильного, очень красивого и очень счастливого человека.
Да разве он есть, этот бог? Они даже на кухне все делали вместе. Она чистила картошку, а он резал, он мыл посуду, а она вытирала. И никогда им не было скучно, и по улице они ходили, держась за руки.
Но сказал ведь какой-то святой человек, что любовь начинается тогда, когда тебе ничего не нужно от того, другого. Нужно только, чтобы он был счастлив. Святые люди нам не чета, а нам хватило бы сил хоть попробовать, попытаться — дорога, она ведь тоже жизнь.
Три года прошли как в мареве.
И наконец она подала на развод. Она знала, что ему это будет трудно. И даже не трудно, он просто не сможет прийти, написать какие-то слова, ведь только они с ним видели то, что видели, ведь это они с ним хоронили своих малышей, кто же ему поможет, если не она?
В первый раз он не пришел, во второй — тоже, а на третий она пришла к судье, положила перед ней фотографии умерших сыновей и вышла на улицу со свидетельством о разводе.
* * *
Саша женился на женщине, которая была создана природой с одной-единственной целью: рожать детей. Видимо, прежде ей не доводилось встречать мужчин, все помыслы которых были сосредоточены на потомстве. Любителей смачно выпить и сладко закусить вокруг было сколько хочешь, ночных соколов — тоже, что же касается рыцарей памперсов и тонких ценителей музыки ночного рева... Ей было все равно, что он ей говорит, о чем думает, она сама прекрасно справлялась с мытьем посуды, если бы могла, она скорей всего просто проглотила бы его, как проглатывают вожделенное пирожное, — что ж, нельзя проглотить, будем наслаждаться по-другому. Сашина мама гастрономическую сущность новой Сашиной жены осознала первой. Это было очень легко и очень трудно — разговаривать с женщиной, которая угодливо ловила взгляд своего бесценного мужа. Сначала родился сын, потом дочка. Диатез, аллергия, понос, плохой аппетит, излишняя подвижность — слава вам, неисчерпаемые темы супружеских бесед.
Дослужившись до капитана, он вышел в отставку и стал правой рукой своего бывшего начальника, удачно вписавшегося в загадочный мир бизнеса. Сначала он переживал, а потом жизнь взяла свое: работа была та же, только без погон. В пятницу он брал детей и уезжал за город.
— Почему ты не берешь с собой Лену? — спрашивал отец.
— В другой раз, — отвечал он.
Она была беззлобным и безобидным человеком, искренне наслаждалась своей прекрасной семейной жизнью, и временами ему становилось ее жаль. Но это быстро проходило, дети не чаяли в нем души, и вот уже снова пятница...
— А Лена? — спрашивал отец.
— Пап, в другой раз, — отвечал он.
* * *
Он пробовал найти Варю, но она как в воду канула. Комнату свою продала, а куда делась, никто не знал. Собственно, и узнать-то было не у кого, родных у нее не осталось, а друзей и подруг она завести не успела.
Если бы его спросили, зачем он это делает, он, вероятно, задумался бы. Незачем. Но картины прежней жизни существовали наравне с нынешней. Они никуда не делись, не растаяли, даже не выцвели. И не было такой силы, которая могла распорядиться ими, если не стереть из памяти, то хоть отодвинуть, отстранить. Можно было об этом думать, сердиться, раздражаться — они ничему не подчинялись и ни от чего не зависели.
Он не испытывал раскаяния, не знал за собой вины, он любил своих детей, жалел Лену, но что-то другое, сердечная ли мука или беззастенчивое наслаждение при мысли, что где-то же она была, может, совсем недалеко, а даже и далеко, какая разница — что-то постоянно было в воздухе, которым он дышал.
Ну и что бы он ей сказал, если бы сейчас она оказалась рядом?
Да, вот именно. Про сына и дочку? У нее, должно быть, тоже есть дети, может, про них? Зачем? Или про радугу и тот дождь? А вдруг она не поймет, о чем он? А почему, собственно, нужно о чем-то говорить? Можно просто молчать и смотреть...
Это был его любимый маршрут: по Кутузовскому, вдоль несуществующей Дорогомиловской заставы, мимо гостиницы “Украина”, через реку (и обязательно постоять на мосту) к Красной Пресне. А там зоопарк, когда-то он тоже ходил сюда с мамой, а потом они смотрели мультики в “Баррикадах”. Мать никогда не вспоминает про нее, хотя откуда ему знать?
Он спустился в подземный переход, вышел у зоопарка, повернул голову и увидел женщину, склонившуюся к ребенку.
Это была Варя.
* * *
Мальчик нетерпеливо тянул ее за руку.
— Похож на тебя, — сказал он и поразился тому, как звучал его голос.
— Вот и хорошо, — ответила она. — Я няней работаю, своих у меня, Сашенька, нет.
И куда он поплыл, тот кусок земли, на котором стояли он и этот совсем не похожий на нее мальчик, и она, в своей душераздирающей косынке в горошек?
