Покопавшись в памяти, я пришла к выводу, что такой звездопад видела впервые, хоть в театр хожу исправно с раннего школьного возраста. Семь народных артистов! Это как если бы одновременно на сцене оказались Тарасова, Москвин, Качалов, Пашенная, Тарханов, Массальский, Ливанов — дайте дух перевести. До конца жизни по коже будут бегать мурашки от воспоминания о двух великих стариках — Ф.Раневской и Р.Плятте в спектакле “Дальше — тишина”. Но их было двое, а не семеро, однако гробовой тишины, благоговения зала — боялись пропустить хоть одно слово со сцены — могло бы хватить на добрых полсотни просто артистов. Народный артист — это когда народ замирает так, будто в зале один человек. Подумать только, как стало хорошо! Одно неприятно: если “народный артист” — это просто верхняя строчка ведомости на получение зарплаты, так бы и сказали, нам тоже ничто человеческое не чуждо.
Кстати, о человеческом.
В антракте мы с Володей толковали о блинах. То есть не прямо с них и начали, просто я спросила, что у них сегодня было на обед и будет на ужин. Чтобы понять, о чем на самом деле мы разговаривали, необходимо предисловие.
* * *
Мне уже доводилось упоминать об этой семье, вы простите, если повторюсь. Мы с Володей никак не могли сосчитать, сколько лет знакомы. Думали, двадцать пять, тридцать лет, наконец нашли точный ориентир, и оказалось: в этом году нашей дружбе исполняется тридцать три года.
Тридцать три, двадцать три, тринадцать лет назад Володина мама, замечательный художник и каллиграф Маргарита Васильевна Емельянова была душой и хранителем старинной семьи, ведущей свое начало от мамелюка Наполеона. Да, Володя носит старинную княжескую армянскую фамилию, и дух этого необыкновенного дома всегда был княжеский. Утонченная атмосфера исходила от книг, полки — от пола до потолка, от потолка до горизонта, от восхитительных акварелей Маргариты Васильевны, от изысканных художественных фантазий Володи (тушь, перо, ватман — головокружение), и каких только пиров не давала нам, гостям, Маргарита Васильевна по праздникам, и какие это были праздники, какие это были пиры... Она, успевавшая на все выставки, какие только проходили в Москве, ни разу не накрыла праздничный стол без того, чтобы возле каждой тарелки не оказалось искусно вырезанной буквы — первой буквы имени гостя, которому надлежало сидеть именно тут, и нигде больше. Она без устали фотографировала наши шумные сборища: двух своих глаз, жадно вбиравших в себя этот мир, ей было мало — нужен был третий, глаз фотоаппарата. Рассматривать эти фотографии было отдельным ни с чем не сравнимым удовольствием, а она еще пекла кружевной “хворост”, лакомство, которое удавалось ей не меньше, чем восхитительные акварели...
Глядя на нее, нельзя было и предположить, какой тихий подвиг совершала она изо дня в день. Старший сын Аракс, Арик, родился глухонемым и психически несовершенным. Я не могу назвать это другим словом, потому что множество здоровых людей за всю свою жизнь ни разу не сделали того, что каждый день делал Арик, чтобы Маргарита Васильевна знала, как он ее любит. Они прекрасно объяснялись знаками, даже ссорились, спорили. Но вся ее жизнь была подчинена его недугу, и много лет назад она взяла с младшего сына слово, что, когда ее не станет, он не оставит Арика.
* * *
Пять лет назад она ослепла.
А мой старинный друг Володя — тоже не самый здоровый человек в Москве. Из двух его прекрасных глаз видит только один, и только половину того, что должен видеть. Ему бы не работать, он ведь, считай, хрустальный: случись что — и первым пострадает единственный глаз. Но он — единственный кормилец.
Теперь представьте: пенсия Арика, пенсия Маргариты Васильевны, которой скоро исполнится девяносто лет, и Володина зарплата (приблизительно сто долларов) плюс деньги за третью группу инвалидности. Минус квартплата, мыло, спички... Арик уже пять лет не выходит на улицу, а Маргарита Васильевна не встает. Представили?
Откуда-то из воздуха Володе нужно взять силы для работы (он художник-оформитель в Доме творчества), ежедневных покупок провизии и приготовления завтраков, обедов и ужинов. Маргариту Васильевну и Арика нужно накормить. Уйти из дому надолго он не может, я уж не говорю о поездке, скажем, за город хотя бы на два дня. Это неисполнимая мечта. Он пленник своего дома.
Каждый раз, когда мы с ним встречаемся, я непременно спрашиваю, как он справляется со стиркой. Это тоже надо представить. Прачечная — теперь страшно дорогое удовольствие, а стиральной машины нет. А купить — “ты же знаешь, какой я скупердяй”, — говорит он мне, когда разговор касается денег. Так мы с ним уже давно обозначаем безысходную нужду, которая пригибает его к земле.
Третья группа инвалидности, которой он удостоился не так давно, принесла много неожиданных подарков. Во-первых, бесплатный проезд на всех видах транспорта, а во-вторых — льготы при покупке музейных билетов. Ведь он — сын Маргариты Васильевны Емельяновой, которая всю жизнь предпочитала хорошую выставку хорошему обеду. Оттого-то ее обеды и были так восхитительны... И вот в антракте мы стали толковать о блинах, которые он делает по собственному рецепту, и о стиральной машине, которую ему должны привезти в подарок от добрых людей.
— Блины, — сказал мне мой друг, — получаются атласные. Может, все дело в старинной бабушкиной сковородке? Ну, не все, конечно, тут и рецепт много значит.
Маргарита Васильевна любит блины с рыбой, а он — со сгущенкой. А что касается близкого прибытия стиральной машины — это событие не в пример более значительное, чем семь народных артистов на одной сцене. Не шучу, понимаете?
* * *
Для маленькой семьи, который год терпящей бедствие, так называемая монетизация льгот, в случае ее полного воплощения, будет означать доподлинный и неопровержимый конец.
Таких семей, как семья моего драгоценного друга, немало. Просто о них никто не знает. Хорошо, если кто-то помогает, а бывает, что и нет. И люди бьются, бьются, пока есть силы, а потом тихо погибают. Никого их гибель не трогает, потому что для государства это не люди, а нахлебники.
Бесстыдство, с которым это государство запустило руку в худой карман “маленьких людей”, превзошло все представления о возможностях разврата. Премьер Фрадков высказался в том смысле, что проблема монетизации находится в основном на психологическом уровне и чрезмерно будируется СМИ. Беда в том, что он верит в то, что говорит. А как не верить? Ведь он представляет группу граждан, которые твердо знают, что стодолларовая купюра — самый маленький по номиналу банковский билет Российской Федерации. Даже если эти граждане лопнут от натуги, им все равно не понять Маргариту Васильевну Емельянову, которая, и ослепнув, продолжает беспокоиться за своих сыновей. Тем более им не понять Володю: все-таки один-то глаз у него видит!
* * *
А ведь Маргарита Васильевна всю свою долгую жизнь подставляла плечо государству, которое потому и дерет с нас три шкуры, что взяло на себя обязательство помогать, например, инвалидам. И не просто помогать — нам ведь мамой клялись, что люди, попавшие в беду, или инвалиды с детства, находятся под защитой короны.
Маргарита Васильевна понимала свой долг по-княжески: ее тяжело больной старший сын вырос дома, в любви и тепле большой некогда семьи, она не отдала его в казенное заведение, она осталась матерью — и при этом всю жизнь работала в государственном учреждении и никого ни о чем не просила. Выходит, сэкономила казне много денег: нам ведь не забывают напоминать, как дорого обходится стране содержание богоугодных заведений. Что, кто-нибудь вспомнил теперь о ней и о ее сыне? Приходил к ним социальный работник, помогал по хозяйству? Хоть раз в жизни наведались и принесли какую-нибудь копейку? Или мешок картошки?
Нет, никто никогда не унизил Маргариту Васильевну предложением помощи. Ведь она не просила! Раз так, кто сейчас помнит о том, что она жива и прикована к постели, и ее беспомощный сын утратил единственную возможность общения с ней, так как она ослепла, а он глухонемой, и его знаков она не видит. Видно, нет ее ни в каких списках. А вот Володя, сам инвалид и человек, от которого зависит существование брата и матери, он как раз в списках значится. Ведь “монетизировать” будут не как-нибудь, а строго по алфавиту. Вот в этих списках он, конечно, есть.
* * *
Была у нас традиция: накануне Нового года мы ходили в цирк и потом гуляли по заснеженным бульварам, а потом неслись каждый к себе домой, предварительно обменявшись подарками. Мои подарки — плюшки-ватрушки, а он всегда дарит мне книги, и тут есть свой секрет. Во-первых, это всегда прямое попадание в сердце, и во-вторых, он покупает не одну, а две книжки — мне и себе. Так от моего дома к его дому тянется невидимая цепь, состоящая из книг, и иногда можно не разговаривать и просто назвать номер страницы — все будет ясно без слов. Так он осчастливил меня подношением серебристого томика “Неожиданный Честертон” и в нем, ухмыляясь в усы, показал фотографии членов Честертоновского общества, председателем которого является кот выдающейся переводчицы Честертона, Наталии Трауберг. Кот Кеша, а если официально — Инносент Коттон Грэй, серый и очень пушистый.
Так вот, сидя в мягких креслах театра Маяковского, мы говорили о блинах и о стиральных машинах. Наш разговор был исполнен тайного смысла, и если кто-нибудь его случайно подслушал, должно быть, был изрядно удивлен. На раскаленную сковородку нужно налить ложку масла. Когда привезут “стиралку”, будет красота, невозможно представить какая. Да, Арик помогает мыть маму. Как-как, да вот так. Да, народная артистка России Евгения Симонова в роли купеческой дочери Агафьи Тихоновны — зрелище так себе, но Александр Лазарев — просто бенгальский огонь. Да, мама в последнее время пристрастилась к мороженому — чем не ребенок? А на выставке “Пленники красоты” — не только картины и скульптуры, но и одежда, посуда, даже старинные коробки из-под печенья и чая, ты, Олик, обязательно сходи, а то она скоро закроется.
Забрать у него эти выставки, эти коробки из-под печенья, забрать у него возможность просто так ездить по Москве и оставить только брата Арика и маму Маргариту Васильевну, которая его глазами, точней, его единственным глазом продолжает смотреть на этот прекрасный, добрый, милосердный мир... Но мы же не требуем от затерянных в лесах Амазонии первобытных племен, чтобы они освоили компьютер, они же не освоят, они из другой жизни, — чего же мы ждем от депутатов Думы? Они ведь тоже из другой жизни, они инопланетяне, и им Володина стиральная машина, точней, ее отсутствие, — моя-твоя не понимай. И уже тем более поездка в автобусе. Что такое автобус? Это что, животное из Красной книги?
Ну да, из книги. Но они-то книг не читают, вы их простите, если можете...
P.S. Говорят, на днях трехлетний сын олигарха Дерипаски Петруша попал в беду. Он объелся черной икрой. Пришлось вызвать скорую помощь. Ребенку стали промывать желудок. Рассказывают, Дерипаска как мог поддерживал сына. К счастью, опасность миновала и Петруша снова может наслаждаться драгоценным деликатесом...
