Преданы и проданы, забудьте

Хроника захвата Марфо-Мариинской обители

Есть разные преступления, и этому разнообразию посвящена толстая книга: Уголовный кодекс. Однако среди множества преступлений выделяется одно — его вряд ли можно описать, и толстые книги тут ни при чем. Я говорю о предательстве ребенка. Детская доверчивость беспредельна. Поэтому гнусность взрослых, пользующихся этой доверчивостью, никак нельзя определить одним, пусть даже самым энергичным прилагательным.

Вот почему трудно объяснить людям, не спеша идущим по Ордынке, что совершили взрослые негодяи в детском приюте Марфо-Мариинской обители.

Чудесное видение: в ворота обители медленно въезжает автобус, и из него вылетает стайка воробышков, маленьких детей, одетых в бархатные платья с кружевными воротниками. Они со всех ног бегут к двери, и вот уже самые скорые взлетают на второй этаж и бегут к келье настоятельницы.

Настоятельница, мать Елизавета, сидит за своим письменным столом и с улыбкой смотрит на дверь. Дверь распахивается:
— Матушка, мы приехали! А можно бананчик?
— Обязательно, вон, на подоконнике, да скажите, понравилось в театре?
— Очень, только Ленского застрелили, но потом был бал. А еще один банан можно?
— Возьми побольше, дай Маше…

Детский приют в Марфо-Мариинской обители милосердия образовался в 1995 году. Да, собственно, не образовался, а просто священник с Валаама привез в обитель светившуюся от голода десятилетнюю девочку, мать которой пила и гуляла со всеми окрестными бомжами. Потом юрист обители привел двух 6-летних девочек: одна уже несколько лет побиралась на улице, а вторая была дочерью сбившейся с пути женщины, которая свела счеты с жизнью, оставив без всякой помощи троих детей от разных отцов.

Год спустя социальный работник привез 12-летнюю Машу, брошенную на произвол судьбы родителями-алкоголиками. Девочка ходила в воскресную школу и жаждала другой жизни.

8-летнюю Вику мать заперла в квартире, и ребенок месяц умирал в полном одиночестве.

Свету, когда ей было 7 лет, привезли из орловского детского дома, где она чуть не сошла с ума от голода; в обители ее с трудом выходили. Сейчас она блистает невероятными успехами в математике.

Дашу, старательную девочку с задатками художника, судьба оставила один на один со спившейся матерью, у которой была открытая форма туберкулеза.

От Ксении мать отказалась прямо в роддоме. Ее удочерила женщина — как выяснилось, ради получения квартиры. Как только квартира была получена, девочку выдворили в приют. Там ее удочерила другая женщина — недавно она умерла от рака. В детский приют Марфо-Мариинской обители ее привезли друзья умершей женщины.

Братья Алины с Валаама, Федор и Женя, стали любимцами настоятельницы. В Федоре она просто души не чаяла. Я с удовольствием слушала ее рассказы о том, как Федор преуспел в школе латиноамериканских танцев, как она ездила покупать ему бабочку для выступления. Женя мечтал поступить в военное училище — настоятельница выбрала лучшее в Москве.

Мать Елизавета когда-то была журналисткой Майей Крючковой. Что бы ни ожидало ее в будущем, Майя Николаевна Крючкова, в монашестве мать Елизавета, войдет в отечественную историю как человек, добившийся восстановления Марфо-Мариинской обители, созданной великой княгиней Елизаветой. Баснословная красавица, вдова убитого террористами великого князя Сергея, она создала обитель сестер милосердия. Москва долгие годы благоговела перед деятельностью сестричества. Великая княгиня в 1918 году была сброшена в шахту в Алапаевске. С ней в Алапаевск последовала ее келейница, монахиня Варвара. Обе канонизированы и никогда не будут забыты. Храм Марфы и Марии, из которого Елизавету и Варвару увели на смерть большевики, до сих пор стоит на Ордынке. Майя Николаевна Крючкова долгие годы боролась за то, чтобы обитель вернули церкви. Она создала сестричество, позже ставшее обителью милосердия. В 1995 году в обители появился первый ребенок.

***

Во времена советской власти на территории Марфо-Мариинской обители находилась городская поликлиника №68. Главным врачом поликлиники была гражданка Римма Пумырзина.

Когда началась перестройка, Пумырзина открыла двери для активистов националистической организации “Память” и вступила в долговременный “творческий” контакт с ее лидером Дмитрием Васильевым.

Если верить в то, что внешность человека хоть в какой-то мере отражает его духовную сущность, то надо сказать, что Пумырзина от рождения награждена исключительно отталкивающим обликом, суть которого составляет странное сочетание елейности вкупе с зоологической агрессивностью. В 1993 году решением трудового коллектива Пумырзина была освобождена от должности руководителя поликлиники. А спустя два года она появилась во вновь открытой Марфо-Мариинской обители и пала в ноги матери Елизавете. Дело в том, что пока журналист Крючкова боролась за возрождение обители, Пумырзина развила бурную деятельность, целью которой было препятствовать водворению на Ордынке Русской православной церкви. Она ездила в Америку, где встречалась с одиозными деятелями РПЦЗ, и рассчитывала на то, что станет настоятельницей обители именно при поддержке РПЦЗ.

Когда возродилась Марфо-Мариинская обитель, патриарх сделал ее своим подворьем и назначил на место настоятельницы мать Елизавету. Тут-то Пумырзина и вернулась на сцену.

Она упала перед Елизаветой на колени, сказала, что раскаивается в прошлом, и умоляла взять ее в качестве помощницы и верного сподвижника. Надо сказать, что когда мать Елизавета рассказала об этом патриарху Алексию, он ответил, что не верит в перерождение, и добавил: возьмете ее — потом будете плакать. Об этом мне рассказала сама мать Елизавета. Но она сочла, что раскаяние Пумырзиной было искренним, простила ее, и та стала доверенным лицом настоятельницы Марфо-Мариинской обители.

Пумырзина сшила себе псевдомонашескую одежду, надела головной убор, напоминающий монашескую косынку, и водворилась в обители. Надо сказать, что дети, большие и маленькие, терпеть не могли помощницу настоятельницы. Как только та появлялась, они расходились. Но матери Елизавете об этом не говорили. Безграничное доверие к настоятельнице лишало детей возможности даже обсуждать этот вопрос. Значит, так надо. И дети терпели.

Настоятельница посвятила Пумырзину во все дела обители и доверила ей, в частности, переговоры с дирекцией реставрационных мастерских имени Грабаря, которые располагались в храме Покрова Богородицы на территории обители. Этот храм известен фресками Нестерова и чудом уцелел во времена советской власти; многие люди не верили мне, когда я им рассказывала, что фрески можно увидеть. Много лет назад храм Покрова был передан церкви, однако переговоры о переезде реставраторов в другое здание (предлагалось несколько на выбор) непрерывно затягивались, то и дело возникали новые непреодолимые препятствия. Я неоднократно разговаривала с матерью Елизаветой, желая понять, как можно помочь. Она рассказывала, что понадобилась справка, которую почему-то не выдают в Комитете охраны памятников, нужно звонить, писать, падать в ноги… Переговоры растянулись на долгие годы, и лишь недавно выяснилось, что их всеми силами тормозила Пумырзина. Но я забежала вперед...

***

Мечту о том, чтобы стать настоятельницей обители, Пумырзина, конечно, не оставила. Но перед ней стояла непростая задача. Во-первых, патриарх очень хорошо относился к матери Елизавете. Во-вторых, он уже высказал свое мнение о самой Пумырзиной, и оно было недвусмысленным. Однако два гектара земли в полукилометре от Кремля, шесть корпусов и великолепный храм — чрезвычайно лакомый кусок. Пумырзина как бывший администратор поликлиники прекрасно понимала, какие огромнейшие прибыли можно получать при “правильном” использовании территории Марфо-Мариинской обители…

Мать Елизавета приобрела широкую известность не только в России, но и за рубежом. Она была представлена принцу Чарльзу и получила возможность общаться с ним напрямую — принц является благотворителем обители, поскольку великая княгиня Елизавета была внучкой королевы Виктории. У настоятельницы были многолетние связи с немецким сестричеством. По ее инициативе была создана патронажная служба, и сестры милосердия Марфо-Мариинской обители работали в самых тяжелых отделениях — например, в ожоговом отделении института Склифосовского. Она была желанным гостем на международных форумах, пользовалась заслуженным уважением и, видимо, не догадывалась, что рядом находится лютая завистница, которая уже не первый год строила козни против нее. Пумырзина исподволь начала ссорить между собой сестер и монахинь. Она правильно рассчитала, что если нельзя напасть снаружи, надо разрушить изнутри. Она привлекла к своему замыслу не только монахиню Ефросинию, которой, как и ей самой, доверяла настоятельница, не только “соблазнила” священника обители протоиерея Виктора Богданова — для открытого нападения требовалась поддержка в Патриархии, и она получила ее в лице председателя дисциплинарной комиссии Патриархии епископа Дмитровского Александра. Летом 2004 года Пумырзина уже вовсю дружила с одиозным фондом Андрея Первозванного, который располагался в доме напротив обители. Там тоже было немало лиц, заинтересованных в вожделенной территории. И при этом Римма Пумырзина была директором медико-социальных программ обители, и ей, как я уже упомянула, была поручена реставрация первого корпуса, где позже разместилась аптека. Настоятельница бесконечно доверяла Пумырзиной и не хотела верить в то, чего уже нельзя было не видеть. Интересно, знала ли она о том, что в 2004 году Пумырзина зарегистрировала на свое имя организацию “Марфо-Мариинская обитель РПЦ”?

***

Нападение началось в мае 2005 года.

Ни с того ни с сего началась прокурорская проверка училища сестер милосердия. За ней последовала аудиторская проверка с участием английских и немецких аудиторов, поскольку немцы и англичане были постоянными щедрыми благотворителями обители. В это же время началась проверка заявления отца одной из воспитанниц обители о том, что во время летнего отдыха девочка была изнасилована. По наущению Пумырзиной отец, который ни до, ни после ни разу не вспомнил о ребенке (иначе она жила бы дома, а не в приюте), написал письма в прокуратуру и в Патриархию. Делом об изнасиловании занимались в разное время три прокуратуры. Хорошо, что в свое время все дети обители прошли диспансерную проверку в РДКБ и сохранились их медицинские карты. Выяснилось, что все это вранье, однако еще одна тень на настоятельницу была брошена.

19 октября в обитель прибыла комиссия из Патриархии. Пумырзина не только сама написала несколько десятков доносов, но и подговорила всех недовольных. У этой “святоши” были телефоны и адреса всех, кто когда-либо имел отношение к обители и ушел не по своей воле. В нужный момент талантливый кукольник Пумырзина дернула разом за все веревки. Куклы зашевелились.

Потом была встреча членов комиссии с сестрами милосердия, которые тоже написали несколько писем по инстанциям. Комиссия пригласила настоятельницу в большую келью, и там сестры стали кричать ей: “Дура, сказочница, ведь она же журналист…” И даже в тот страшный день мать Елизавета все еще не отдавала себе отчета в том, кто стоит за всем этим кошмаром.

* * *

Проверка, которая по указу патриарха проводилась в Марфо-Мариинской обители, закончилась 2 февраля 2006 года. К этому времени настоятельница уже третью неделю находилась в больнице. В обители из преданных ей людей остались лишь две монахини: мать Марфа и мать Варвара.

Незадолго до полудня в обитель приехала внушительная делегация, которая состояла из четырех священников и шести посторонних женщин. Возглавлял делегацию епископ Дмитровский Александр. Варвару и Марфу вызвали в большую келью и там вручили распоряжение от имени Патриарха Московского и всея Руси Алексия II об отчислении из сестричества в связи с реорганизацией Марфо-Мариинской обители.

Когда монахини пошли собирать вещи, вернулись из школы старшие дети. Марфа и Варвара сказали им, что уходят из обители. Дети начали плакать. В это время Пумырзина, которая появилась после объявления распоряжения патриарха, стала наводить порядок и повела тех, кого смогла схватить за руку, за благословением епископа Александра. Тут появились и девять младших воспитанниц обители. Они бросились к монахиням, их оттащили. Под рев детей обе женщины пошли к выходу. Их толкали в спину. Монахине Варваре, которая страдает ДЦП, не дали взять палку. Дети на пороге обители стали драться с Пумырзиной, которая не давала им подойти к монахиням. Они кричали и рвались на мороз, чтобы обнять уходящих Варвару и Марфу. Малыши ревели на всю улицу и кричали: где мать Елизавета…

***

Указом патриарха на должность начальницы обители назначена Наталья Молибога. Фамилия у нее самая что ни на есть подходящая, да и сама она дама в соку: Молибога замужем. Такого Марфо-Мариинская обитель еще не видывала. Новая хозяйка объявила, что монахинь разгонят по скитам, а приют расформируют. А что же Римма Алексеевна Пумырзина, организатор и вдохновитель разорения обители? Первой после Варвары и Марфы выгнали ее, профессиональную доносчицу, за ней последовала и монахиня Ефросиния, которая тоже строчила письма не по принуждению, а по зову сердца.

* * *

Остается только изумляться меткости попадания: разрушен лучший в Москве детский приют. Пока депутаты и правозащитники ломали голову над тем, чтобы выполнить указ президента о борьбе с детским сиротством, бывшая журналистка монахиня Елизавета прибегла к главной силе на земле — к любви. Дети, которых забыли дома, пропили, проиграли в карты, забитые, замороженные, голодные дети оказались под крылом женщины, сумевшей без слов понять их боль и отчаяние. Знают ли отцы церкви, скольких сирот монахиня Елизавета спасла от гибели, как она ходила в школу на родительские собрания, покупала им коньки, кукол, делала с ними уроки, сколько ее воспитанниц поступили в вузы, встали на ноги, обзавелись семьями?

В обители было много мирских проблем, но главной ее проблемой оказалось желание очередного церковного иерарха обзавестись шикарной резиденцией. Теперь все в порядке. Памятник российской истории, Марфо-Мариинская обитель, созданная когда-то для помощи слабым, выходит, продана, а дети, которые там спасались, оказались сдачей со сделки, мелкой монетой, которую, как правило, оставляют на чай. Их предали в очередной раз — и кто? Олигархи в рясах.

***

И последнее. Меня терзает один вопрос. Почему настоятельница Марфо-Мариинской обители монахиня Елизавета не бросилась на спасение детей, которым она когда-то вернула жизнь?

Да, за две недели до развязки она оказалась в больнице. Но разорение приюта свершилось не сразу, и было множество опасных признаков. Почему на них не обращали внимания? Мать Елизавета была общественным деятелем, для которого были открыты многие двери. Почему она не воспользовалась помощью сильных мира сего, почему все держалось в тайне, как будто речь шла о семейном скандале? Даже из больницы можно было дозвониться до людей, которые сочли бы своим долгом вмешаться в готовящееся безобразие. В такой ситуации нужно было поднимать на ноги всех — я уверена, скандал предотвратил бы уничтожение приюта, а ведь это было главное, о чем следовало беспокоиться.

Или не главное?

Вот это и есть ключевой вопрос. Когда мы разговаривали в последний раз, Елизавета сказала мне, что все произошло внезапно, да к тому же она, по неудачному стечению обстоятельств, оказалась в больнице. Тут-то все и случилось.

“Внезапность” продолжалась больше года, и о том, что Марфо-Мариинская обитель может стать предметом вожделения олигархов от Патриархии, я разговаривала с настоятельницей много раз. Но кто я такая — с ней об этом говорили многие, и Елизавета всегда повторяла, что ни на минуту не забывает об этом. И вот механизм завоевания обители пришел в движение. Понятно, что самым удобным орудием была Пумырзина — ею и воспользовались (а потом выбросили за ненадобностью). И в разговорах о корпусах, гектарах, стоимости земли как-то незаметно забыли о детях. В Патриархии они изначально никого не интересовали, но настоятельница обители включилась именно в эту игру, и проблема плавно перешла от вопроса о детях к вопросу о том, как удержаться на месте. А это, как известно, коренной вопрос чиновников и бюрократов, будь они одеты в римские тоги, придворные мундиры или монашеские рясы.

А ведь монахи — особые люди. Они уходят из обычной человеческой жизни, чтобы служить богу. Но церковь — любая — это, как всегда объясняют мирянам, дом бога. А может ли дом быть главнее его хозяина? И чем в таком случае должна была руководствоваться монахиня Елизавета: распрями чиновников Патриархии или судьбой детей? Ну собрались отобрать Марфо-Мариинскую обитель, чтобы сделать там очередную резиденцию очередного толстосума, который до поры до времени просто не в курсе того, что у гроба карманов нет и на тот свет много не унесешь. А монахине-то что до этого? Она должна была, уж коли взяла на себя ответственность за детей, стучаться во все двери, чтобы найти другое помещение для приюта. И кто бы ей отказал в ту пору, когда она была человеком, сражающимся за судьбу отвергнутых обществом детей? А она оказалась обыкновенным участником имущественного спора. Каких много.

Но если монахи и вправду особые люди, то такому особенному человеку, как монахиня Елизавета, нельзя было из больницы наблюдать за происходящим. Я, увы, не сомневаюсь в том, что болезнь бывшей настоятельницы была тактическим ходом, но даже если она и вправду заболела, хоть на костылях, хоть на носилках она должна была вернуться в обитель и лечь на пороге. И тогда дети навсегда запомнили бы, что женщина, которая так часто называла себя их матерью, сражалась за них из последних сил, и не ее вина, что она оказалась слабее. И для них это стало бы на всю оставшуюся жизнь прививкой надежды и лучшим доказательством истинной веры.

А то, что случилось на самом деле, больше всего похоже на предательство. Простите меня, коллега. Другого слова я найти не сумела.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру