Лица перемен

Прошлый выпуск “Фотоальбома” начинался с цитаты Тынянова: “На очень холодной площади в декабре 1825 года перестали существовать люди 20-х годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось…” Может ли камера нащупать, выделить и зафиксировать тот шов, который отделяет одну эпоху от другой? Наверное, сам перелом — очень редко, если сильно повезет. Ведь в одном кадре надо зафиксировать и прошлое, и будущее. А главное, захватить что-то нематериальное. Нечто как бы носящееся в воздухе, но что пощупать нельзя, а можно только почувствовать. Зато фотоаппарат легко зафиксирует материальные приметы нового времени, а главное, покажет, как изменились люди, их поведение. Ведь время — это не быт и не технический прогресс. Время — это люди. Продолжаем тему.

“Распалась цепь времен”, — еще у Шекспира на смену сомневающемуся Гамлету приходил отмороженный Фортинбрас. Литература любит касаться этой темы. Она выигрышна. Ведь именно “вдруг“, как по команде, огромные группы людей, целые слои общества, с их интересами, способностями, ценностями, оказываются ненужными, невостребованными. Лишними. Им на смену приходят совсем другие. Тынянов продолжил приведенную в начале фразу: “Лица удивительной немоты появились сразу. Тут же на площади”.

В России “оттепели” и “заморозки” наступали, может быть, резче, чем где-либо в мире. (Уж в Европе — точно.) Феномен лишнего человека мы изучали еще в школе — умник Чацкий выдавливается из Москвы. Ведь просто мысли, которые он провозглашает, являются помехой спокойному процветанию остальных. Он не нужен. А когда Фамусовы доведут ситуацию до очередного перелома, он будет уже не нужен — придут умники следующего поколения. Интересно, что сильно позднее, лет через 50 после написания пьесы, великий русский писатель Иван Александрович Гончаров считал, что ни российской общественной жизни, ни литературе не выбраться из “магического круга, начертанного Грибоедовым”.

Ну да ладно с литературой. А как быть фотографам — они не могут снимать слова, монологи и диалоги. Им законченная драматургия и действие необходимы в каждом кадре.

Выход один: искать лица, настолько ярко выражающие эпоху, ее чаяния и настроения, чтобы с одного взгляда становилось ясно — это СССР, шестидесятые; а это — 50-е, США.

На самом деле таких лиц очень и очень мало. Скорее всего они, как и объясняется в “Людях в черном”, инопланетяне. И, выразив эпоху, они не умирают, а улетают к себе домой. Юрий Гагарин, Виктор Цой, Че Гевара, Джеймс Дин… Было бы справедливо, если бы они обрели бессмертие где-нибудь на Марсе. Потому что на Земле история не может быть к ним милосердна. Нельзя же представить себе Гагарина толстым генералом времен застоя, а Цоя — прагматиком 90-х, поющего на вечеринках чиновников, олигархов и бандитов. Че Гевару — живой витриной кубинского социализма, а Дина — преуспевающим актером средних лет…

После Гагарина не осталось столько прекрасных портретов, как, например, после Че. Но когда видишь его улыбку даже на официальных портретах ТАСС, то чувствуешь, какие настроения главенствовали тогда у нас в стране — легкость, энтузиазм, чувство освобождения. Цой — это навсегда жадное ожидание перемен. Че Гевара — победившая сказка. Надежда и эйфория.

Для нынешней рубрики я выбрал два снимка с Че Геварой. А мог двадцать. Его снимали выдающиеся репортеры. И эту радость и надежду, исходящую от него, фиксировали все. Фотопортреты маленького толстенького человечка с огромной сигарой стали не карикатурой, а вневременным символом стремления к лучшему. Как писал Немирович-Данченко о Чацком, “памятником лицу, неизбежному при каждой смене одного века другим… обличителю лжи и всего, что отжило, что заглушает новую жизнь, жизнь свободную”.

Самые известные портреты Гевары — с сигарой и в беретке — сделали Рене Бури и Альберто Корда. Сегодня в фотоальбоме помещен не самый растиражированный снимок Корды (где Че в берете с повернутой направо головой). Но который не только не хуже, а, по-моему, лучше всех фотоикон с этим героем.

Второе фото — страшное. Этот безымянный снимок распространило Ассошиэйтед Пресс в октябре 1967 года. Боливийские офицеры рассматривают труп Че Гевары. Ему приподняли голову, вместо улыбки — оскал. Даже по трупу видно, как перед смертью Эрнесто Геваре было плохо в боливийских джунглях. Крестьяне не поддержали его. Не давали ему и его людям еды. Доносили на них. Че Гевара все время прятался, а это не для таких людей, как он… Взгляд офицера-летчика на труп Че — непередаваем. В нем и удивление, и брезгливость, и интерес, и уважение. Этим взглядом на этой фотографии кончилась эпоха для целого континента. Наступает новый застой. Брежнев, Никсон и Мао могли начать договариваться. Специально распространенное фото свидетельствует не только о смерти Че, но о рухнувших надеждах на панамериканскую революцию. Скорее, оно должно было возвестить всему миру именно об этом.

А боливийские крестьяне, предавшие Гевару, теперь поддерживают нового президента — люмпена, требующего легализовать продажу кокаина — главного экспортного товара этой страны. Они хотят мирно процветать. Умники им опять не нужны. Но Че Гевару уже числят героем…

Читатель может справедливо заметить: все приведенные автором лица–символы относятся к наступлению оттепелей. Но ведь наверняка времена заморозков тоже имеют своих выразителей? Как ни странно, таких лиц–символов гораздо меньше. Просто времена, когда побеждают Скотинины и Скалозубы, не требуют героев. Они, скорее, требуют плотной серой массы. Если лидеры этих времен не совершают каких-либо чудовищных преступлений, они легко переползают в следующее время. Для них шлагбаумов нет. Вспомним: даже Пиночет, за которым хоть и числился миллион всяких “подвигов”, умер все-таки в своей постели. Сенатор Маккарти десятилетия мирно спивался после завершения “маккартизма”. Фидель, отослав Че в Боливию, просто остановил время на “острове Свободы”.

Молчалины, вылезающие на смену Чацким из каморки под лестницей, ни в литературе, ни в жизни не могут иметь столько обаяния и привлекательности, сколько их антиподы. Посмотрите на лицо сенатора Маккарти со снимка Байрона Ролинса 1954 года. Может он быть идеалом для кого-нибудь? Удастся ли алчным капиталистам продавать его фото хотя бы через день после его ухода со сцены? А ведь был очень популярен. Толпа, любящая все вульгарное, его боготворила. И сравните его с героем “Бунтаря без причины” — фильма, ставшего манифестом западной молодежи в 55-м, Дином. Разница ощущается? Кстати, на образ Дина, созданный в легендарной серии Дениса Стока, есть прямая ссылка даже в последней серии “Индианы Джонса”. Пятьдесят лет прошло, а заменить лицо Дина нечем.

 Мир так устроен, что рожденные романтизмом обновления надежды не могут победить сразу и навсегда. Россия не исключение. Посмотрите, какие унылые серые лица пришли на смену ярким фигурам 90-х — начала 2000-х. Мы зачастую даже не знаем имена людей, чье богатство уже превзошло состояние олигархов 90-х. Но идет их эпоха. Именно они теперь миллиардеры и командующие отраслями, а не мирные отставники, заработавшие на добротную “Мазду” и домик в дачном кооперативе. Значит, в этом есть какой-то исторический смысл. Без этого движение вперед невозможно. Невозможно следующее обновление.

Но еще Пушкин заметил: “Грустно думать, что напрасно была нам молодость дана…”

Фотографам же остается честно снимать все, что происходит на улице. И надеяться первым заметить человека, лицо которого станет символом перемен.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру