Использовать в рубрике “Фотоальбом” снимок всего лишь как иллюстрацию изначально противоречит замыслу. Автор, выбирая те или иные фото, надеется, что большинство из них “остановят” читателя. Как писал основатель журнала “Лайф”, “заставят оцепенеть”. Сегодня я намеренно отказался от собственной концепции, выбрав снимки именно как приложение к тексту.
Тексту, разумеется, не моему. Русский классик Николай Лесков несколько раз обращался к одной и той же истории. Истории, которая, видно, его очень растревожила. В своем рассказе “Загон” (а “загоном” он называл то состояние России, когда вокруг нее выстраивают “китайскую стену”, призывают “обособиться, забыть о существовании других западноевропейских государств”) он описал эксперимент, который провел в своих поволжских владениях граф Перовский еще на рубеже 40—50-х годов XIX века. Тогда заволжские степи только начали осваивать для земледелия и поэтому переселили туда орловских и украинских крестьян. Привезли и иностранных “спецов”, которые должны были поставить дело. И первое, на что обратили внимание иностранцы, — так это на то, насколько устарели русские сохи и бороны. Они заставляли крестьян выбиваться из сил и не давали нужного результата. Средневековые деревянные орудия буквально губили плодородный слой земли.
Владелец поместий, граф, близкий к императору советник, решил, как сейчас бы сказали, устроить полевые испытания. Из Англии заказали три легких металлических плужка Смайли, в которые запрягалась всего пара коней (для сравнения: в украинский плуг надо было запрячь пять пар волов). И когда граф в окружении специально вывезенных из Петербурга чиновников приехал к месту событий, его ждали поставленные “на старт” русская соха–“ковырялка”, тяжелый малороссийский плуг, запряженный в “пять супругов волов”, и “легкий, способный смайлинский плуг на паре обыкновенных крестьянских лошадок”. Причем английским плужком был специально поставлен управлять подросток.
Пробы “самым наглядным образом показали многосторонние преимущества смайлинского плужка” (в кавычках — фразы самого Лескова). Перовский обрадовался, заявил иностранцам-управляющим, что теперь добьется технической модернизации по всей России, что “великое дело сделано”.
А потом решил выступить перед крестьянами. Он говорил им, что все они смогли убедиться в преимуществах чужеземной техники, и теперь жизнь пойдет по-другому. Тут вышел один старичок и спросил: “А эти плуги немцы (в смысле иностранцы. — А.Б.) делают?” Граф ответил: “Немцы”. — “Те самые немцы, которым мы зерно продаем?” — “Ну, можно сказать, те самые”. — “А у кого же мы будем зерно покупать, когда станем пахать такими плужками?”
Многомудрый Перовский не нашелся, что ответить. Свитских чиновников патриотизм крестьян привел в полный восторг. В столице они донесли о нем Николаю I. Государь тоже пришел в восторг и несколько раз публично пошутил над Перовским, поставил ему патриотизм его же крепостных в пример. И устыженный граф забыл о модернизации, “великом деле”, уволил иностранных специалистов. А сами плужки Смайли Лесков лет через двадцать видел брошенными в каком-то загоне в пензенских поместьях графа.
Вот и вся история. Проиллюстрировать мы ее хотим снимком самого начала XX века. Уже император Николай II осматривает в действии все те же пароконные английские плужки. Его окружают сановники в сюртуках и цилиндрах. Важные люди изображают заинтересованность. После Перовского прошло более 50 лет. Воз на том же месте. В том же загоне.
Кто же виноват? Может, Перовскому надо было всего лишь остроумно ответить, и история в России потекла бы по-другому? Тем более ответить было что. К концу первой четверти XIX века урожайность зерна в Англии была выше, чем урожайность в России, в 7 раз. Просто англичане, увлеченные промышленным переворотом, перестали вкладываться в сельское хозяйство. Они предпочитали покупать хлеб за границей, освободив ресурсы для фабрик и заводов. И с этого времени Россия действительно стала житницей Европы. Правда, в самой империи не было года (вплоть до 1913-го), чтобы в какой-нибудь из губерний не возникал локальный голод. Не голодомор, конечно. Но голод. А так как государство не влияло на внешнюю торговлю, то такие бедствия не останавливали поставки хлеба в Европу.
И то, что Россия кормит весь мир, был законный предмет гордости и императора, и крепостных. А тут выясняется, что мы землю пашем хуже каких-то “немцев”…
Лесков несколько раз, по-разному возвращался к этой истории. Она его — человека, жившего в русской провинции и знавшего свою страну лучше многих столичных собратьев; человека, далекого от левой, недовольной властью разночинно-студенческой среды, — зацепила не на шутку. И чем старше он становился, тем строже он пересказывал события уже полувековой давности. Тем жестче осуждал подобный “патриотизм”, видя в нем одну из черт своего народа.
Но разве мы изменились за последние полтора века? Разве мы не напоминаем тех же сволоченных на новое место крестьян, которые не хотят жить в новых, заранее приготовленных каменных домах, а все время пытаются построить привычные срубы без дымоходов. Слепнущих от этого, но по-прежнему считающих, что сажа — лучшее лекарство для глаз. И чьим бесконечным упрямством пользуются самые косные власти и помещики (еще один сюжет из того же “Загона”).
Если говорить по-взрослому, то тем противным дедушкой, “срезавшим графа”, как и огромным большинством всех нас, движут страх перед миром и комплекс неполноценности. Разве старичок не видел результатов “забега”, не понимал что к чему? Все понимал. Но против натуры пойти не мог.
Этот страх и почему-то не умирающий комплекс неполноценности, так легко переходящий в спесь, — разве не он лежит в основе и преклонения перед Западом, когда нам плохо, и его полного отрицания, когда получше? В тех отношениях старшего и младших братьев, которые СССР демонстрировал к странам “народной демократии”, а Россия сейчас — к странам СНГ?
Мы вовсе не хотим ни на кого нападать (по крайней мере, в это хочется верить), но страх, что нас недостаточно уважают, заставляет нас вести себя так, что на Украине реально боятся войны с Россией из-за Крыма! И в основе всей этой никому не нужной риторики — те самые черты, которые бестрепетно высветил один из лучших знатоков национального характера Николай Семенович Лесков.
Эти неизжитые, подростковые по сути комплексы и позволяют самым разным властям столетиями водить Россию по кругу, не отвечая на вызовы времени. При необходимости — забрасывать врага трупами. Не нести по сути никакой ответственности… Достаточно погладить по шерстке, убаюкать, при необходимости добавить страха — и все в порядке.
Как изжить эти изъяны, как вырваться из заколдованного круга, как прорваться в завтра? Разумно ли требовать от правителя терпения, риска идти против “коллективного бессознательного”, когда ему гораздо удобнее и безопаснее этого не делать? Похоже, нет ответа. Как не было его и у Лескова.
А сегодня в “ФА” мы размещаем фантастически красивую фотографию Анри Картье-Брессона, которую он сделал в 1972 году, путешествуя по СССР. Это дорога где-то под Иркутском. Снимок, как и все у Картье-Брессона, настолько прекрасен, что примиряешься с тем, что он мог бы быть снят на этой же дороге в этом же месте и сто, и двести лет назад. Собственно, в этой надвременной сущности и есть его привлекательность. Если отбросить заметные на снегу следы от автомобилей и покосившиеся телеграфные столбы, то трудно отличить эпоху развитого социализма от эпохи, когда известный российский фотограф Николай Свищов-Паоло запечатлел двух дореволюционных крестьян. Между двумя снимками почти сто лет. Но время как будто остановилось. Неужели навсегда?..
НИКОЛАЙ СВИЩОВ-ПАОЛО. 1890-е гг.
Неизвестный автор. 1900-е гг.
