“57-летняя пенсионерка из Бибирева убила 55-летнего гражданского мужа. По словам женщины, сожитель постоянно ее избивал…” “Старший брат убил 29-летнюю сестру. Молодой человек вышел из ванной и нанес ей несколько ударов кухонным ножом…” “Молодая мать успокаивала младенца побоями, малышу потребовалось лечение в больнице…” Все это — выдержки из российских газет только за одно утро.
По результатам исследований, каждая четвертая семья в России страдает от бытового насилия, и около 30% умышленных убийств совершается в семье. В большинстве случаев этому предшествуют годы домашнего рукоприкладства.
В США с домашним насилием начали активно бороться более 30 лет назад и достигли в этом деле немалых успехов. Корреспондент “МК” специально отправилась за океан, чтобы выяснить, как государство защищает жертв американских мужей-деспотов?
В России почти половина тех, кто страдает от рукоприкладства близких, предпочитают молчать и терпеть. Люди не верят в то, что правоохранительные органы могут чем-то помочь. И это действительно в значительной степени так.
— Избитая женщина приходит на освидетельствование, умоляет защитить ее от мужа, — рассказывает судебно-медицинский эксперт Диана Гончаренко. — Объясняю ей, что ничем помочь не в силах, могу только выдать справку о травмах. А спустя некоторое время мне приходится выезжать на осмотр ее трупа…
В российском законодательстве нет не только специального закона о предотвращении насилия в семье, но и отсутствует само юридическое понятия “домашнее насилие” — все спущено на усмотрение судей. А для них, как и для следователей, прокуроров, дела о семейных разборках — самые нежелательные. Доказательств часто бывает недостаточно, нередко и сама жертва ведет себя непредсказуемо — то просит возбудить дело, то забирает заявление...
— У меня было дело, когда 40-летний сын регулярно избивал мать, — вспоминает судья Михаил Корженков. — Она не раз доводила дело до суда, но в последний момент прощала кровинушку. Однажды сын в припадке пьяной ярости забил ее до смерти…
— Не стоит думать, что насилие в семье касается только маргинальных слоев общества, — утверждает Диана Гончаренко. — Я уже много лет осматриваю пострадавших женщин и детей, так приходят все — и близкие сильных мира сего, и тех, кого мы называем интеллигенцией…
48-летняя бывшая москвичка Алла все прелести того, что американцы называют термином domestic violence (домашнее насилие), испытала на себе. Сначала на родине, потом в Америке:
— Первый муж начал меня бить лет через шесть после свадьбы, — вспоминает она. — Однажды пришел пьяный, без денег, я стала его стыдить — и получила удар кулаком в лицо. Потом он просил прощения, клялся, что больше это не повторится. Я тогда его простила.
Алла прощала и во второй, и в третий раз...
— С ужасом вспоминаю то время: перед его приходом все внутри сжималось, — продолжает Алла. — Не знаешь, чего ждать: то ли придет в нормальном настроении, то ли опять пьяный полезет драться. Пробовала обращаться в милицию, но участковые только шутили: мол, наверное, сама виновата, ты бы с ним поласковее. Ну или заберут его, а наутро он уже возвращается. Без копейки денег, злой: “Думаешь меня ментами напугать? Еще раз пожалуешься, язык отрежу”. Больше всего было жалко дочку, она тогда совсем маленькая была, а уже висла на рукаве мужа и кричала: “Папочка, не трогай маму!”. А когда он поднял руку и на нее, я поняла, что надо бежать.
Она подала на развод, супруг возражал, затягивал дело. К счастью для Аллы (если это слово здесь уместно), однажды ночью его нашли на улице сбитым насмерть неизвестной машиной.
— Мы с дочерью хоть зажили как люди, — рассказывает женщина. — И денег в доме прибавилось — никто больше не тянул на водку...
Алла решила, что больше ни за что не выйдет замуж. Но дочь выросла и вышла замуж — за американца.
— Со вторым мужем я познакомилась на свадьбе дочки, — вспоминает Алла. — Он жил по соседству и дружил с родителями моего зятя. Пол был немного похож на нашего артиста Леонова и показался мне таким добродушным. К тому же он был настроен серьезно, предложил оформить отношения, переехать к нему.
Алла снова вышла замуж и стала жить в Штатах. Она с увлечением занималась обустройством семейного гнездышка, встречала супруга после работы кулинарными шедеврами. Но постепенно муж начал ограничивать жену в средствах...
— Потом он стал орать на меня, контролировать каждый мой поход в магазин и даже к дочери, — рассказывает Алла. — А когда запустил в меня банкой огурцов — я же сама для него их солила! — мое терпение лопнуло. Я позвонила по телефону “горячей линии” жертвам бытового насилия. Буклет с этим номером дала мне моя парикмахерша, которой я жаловалась на нового мужа. Честно говоря, я ни на что особо не рассчитывала — помнила, как обращались со мной в нашей милиции.
Но буквально через десять минут после звонка к ней приехали полицейские. Они зафиксировали разбитую банку и следы беспорядка, допросили Аллу и ее мужа.
— Представляете, мне предоставили жилье, русскоязычного переводчика, устроили на курсы английского! — восхищается дама. — Недавно подобрали для меня работу в супермаркете. На свою зарплату я смогу нормально жить.
— А как же муж?
— Сейчас он находится под действием “охранного приказа” и меня как огня боится. Месяц назад случайно встретила его в банке. Как увидел меня, так бросился бежать, на ходу объясняя удивленному служащему, что, мол, находится под действием защитного приказа и не может быть со мной в одном помещении. — Что такое охранный приказ? — интересуюсь позже у специалистов.
— Это приказ гражданского суда, ограничивающий права лица, совершившего насилие, — рассказывает старший юрист комиссии по борьбе с домашним насилием Ревека Хенри. — Например, обидчик исключается из числа сожителей истца, он не должен искать встреч с жертвой. Вообще он не может приближаться к пострадавшей на определенное расстояние (к примеру, у Аллы — на 300 метров), ему запрещено владеть огнестрельным оружием. Ответчик должен также пройти курс лечения.
Сейчас в некоторых штатах для выполнения охранного приказа вводятся разные технические новинки. Например, браслеты с сигналом GPS, которые сообщают жертве и полицейским, что обидчик нарушил границы разрешенной ему зоны.
— Дорого, конечно, — говорят полицейские, — но эффективно. И пострадавшей спокойно — она сразу узнает, если “милый рядом”.
— Почему мужья боятся нарушить охранный приказ?
— Это может вызвать новый суд, и тогда срок будет уже не условным, как сейчас, — говорит юрист. — Несколько нарушений приказа — это тяжелое преступление, которое заслуживает отдельного срока заключения.
— Иногда встречаются случаи, когда женщины держат в страхе мужей, пугая их обвинением в домашнем насилии, — вспоминают полицейские Сиэтла. — Был у нас случай, когда дама сама себе нанесла повреждения, чтобы подать в суд на супруга. Была и противоположная ситуация: муж вызвал полицию, сообщив, что стал жертвой домашнего насилия — жена ударила сковородкой. Задержали ее, потом выяснилось, что мужчина постоянно издевался над ней. Правда, использовал при этом психологические и экономические методы воздействия, а она смогла ответить только физически.
Лет сорок назад в Америке драки между близкими тоже считались личным делом. В некоторых религиозных кругах действовало “правило большого пальца” — домашних можно бить любым предметом, что тоньше большого пальца супруга. Но на волне эмансипации, в 1994 году был принят федеральный закон “Против насилия над женщинами”.
— До сих пор в США ежегодно 1,3—2 млн. женщин становятся жертвами бытового насилия, — говорит старший научный сотрудник Джорджтаунского университета Айрин Джиллсон. — 20% всех преступлений без летального исхода совершается половыми партнерами пострадавших.
Так, по самым приблизительным подсчетам, полмиллиона американских детей подвергаются насилию со стороны отцов или матерей. То же касается и пожилых людей.
— По нашим данным, около 2 млн. стариков ежегодно страдают от домашнего насилия, — говорит старшая судебная медсестра Дебора Шиавон.
И все же за несколько десятилетий борьбы с домашним насилием ситуация в Америке кардинально изменилась к лучшему. Так, в штате Вашингтон (где и живет Алла), как только на пульт полиции поступает сигнал, к жертве мчатся все: и полицейские, и их добровольные помощники — волонтеры. На особой машине, переговариваясь по полицейской рации, зрелые или совсем юные дамы торопятся на помощь страдалице. Утешают после побоев, убеждают не терпеть, а завести на обидчика дело.
— У нас многие работают безвозмездно в сфере помощи жертвам домашних разборок, — рассказывает руководитель бригады поддержки жертв семейного насилия в полицейском департаменте Сиэтла Сара Соренсен. — После серьезного отбора и обучения такие добровольцы в свои выходные дежурят в городе и выезжают на места происшествия — ведь у полицейских нет возможности уделить пострадавшей много внимания, поговорить с ней. Некоторые из волонтеров сами когда-то были жертвами, теперь помогают таким же.
Во многих штатах для жертв бытового насилия создана удобная система “одного окна”. То есть пострадавшей не нужно, как у нас, мотаться по городу из учреждения в учреждение, по сотне раз рассказывая свою историю, высиживая в очереди, чтобы зарегистрировать свои синяки или завести дело. Достаточно обратиться в один из многочисленных центров по борьбе с насилием, и там ее примут и врач, и юрист, и психолог. Если женщина не может вернуться домой, ей бесплатно предоставят кров: на несколько дней — хороший номер в отеле (в этом многие хозяева гостиниц видят свой социальный долг), на более длительный срок — место в убежище для жертв бытового насилия.
Чтобы ближе познакомится с подобным убежищем, отправляемся в приют “Дом Хуббарда” — никакого отношения к секте, просто раньше он находился на улице с таким названием. Сейчас, после нескольких нападений на центр, его адрес тщательно скрывают. Куда ехать, водителю периодически сообщают по телефону. Кружим так долго, что он, бедняга, заблудился и потом с огромным трудом нашел дорогу обратно.
“Дом Хуббарда” существует 32 года, причем 27 лет в нем спасались только женщины — с детьми или без. В последнее время появились и мужчины, для них отвели место отдельно от женских комнат, среди офисов сотрудников.
— Неужели жена дома так сильно избивает, что от нее нужно прятаться в приюте?
— Бывает и такое, — отвечает руководительница “Дома Хуббарда” Эллен Сайлер. — Но чаще к нам поступают мужчины — жертвы гомосексуальных семейных отношений. Однако сильный пол у нас все-таки редкость — всего семь человек за год.
В год этот центр, рассчитанный на 80 коек, принимает около 900 человек. Пострадавшие могут находиться здесь до 2 месяцев. “Дом Хуббарда” — организация неправительственная, как и большинство подобных учреждений в Америке. Он существует за счет дотаций (федеральные власти и штат оплачивают 35%, город — 3%) и пожертвований. Определенная сумма поступает на счет убежища и от каждого регистрируемого в городе брака. Годовой бюджет этого заведения — 4,6 миллиона долларов.
Эллен проводит небольшую экскурсию: детская комната, два школьных класса (“Никогда не знаем, какого возраста будут ученики на занятиях!”), просторная кухня. Несколько дам готовят у плиты, пышная барышня со сложной прической сидит, закрыв лицо руками. Все присутствующие — афроамериканки.
— Это совпадение, — убеждает нас Сайлер. — Домашнему насилию подвержены люди любых национальностей и социальных кругов. Просто богатым проще скрывать эти факты. Но, конечно, есть слои населения, где по экономическим причинам и сложившейся традиции такое встречается чаще. Например, среди индейцев, латиноамериканцев или в среде эмигрантов.
В жилой комнате на одной из кроватей сидит немолодая дама. Ее зовут Эленд.
— Завтра уезжаю домой, — без особой радости объясняет она. — Здесь мне помогли, особенно с юристами и работой. Надеюсь, теперь смогу сама себя обеспечить.
— Если жертвы прожили в нашем центре не меньше 4 недель, 82% из них уже не возвращается к своему обидчику, — говорит руководительница “Дома Хуббарда”.
— Не страшно ехать домой? — интересуюсь у Эленд.
— Нет, мне же выдан “охранный приказ”, поэтому теперь пусть он боится, — усмехается дама. — А дальше — время покажет, может, еще и помиримся. Если честно, мне не хотелось бы окончательно ссориться с мужем, все-таки мы прожили вместе почти 20 лет. Если честно, я бы закрыла дело, но теперь это не в моей власти.
— Многие пострадавшие готовы прекратить судебное разбирательство, — говорит старший юрист комиссии по борьбе с домашним насилием Ревека Хенри. — Поэтому если женщина обратилась с заявлением о домашнем насилии, она уже не может отозвать свое заявление. Обвинителем в американских судах в данном случае является государство, пострадавшая — только свидетель. Помню случай, когда гражданский муж регулярно и жестоко бил жену по голове дубинкой, засунутой в колготки. Оправившись от побоев, женщина хотела закрыть дело, а когда узнала, что это невозможно, вышла замуж за своего мучителя. Ему дали 25 лет, она его ждет.
— Каковы обычно сроки осуждения по делам о домашнем насилии? — интересуюсь у заместителя окружного прокурора округа Кинг Нью-Йорка Ванды Лусибэлло.
— Все зависит от конкретной ситуации. Это может быть и условный срок, но при этом осужденный должен не нарушать охранный приказ, раз в месяц встречаться со мной, обязательно пройти специальный тренинг. Повторное же дело о домашнем насилии — это уже реальный срок в тюрьме.
Существенный минус: в США правами пострадавших детей и родителей занимаются разные ведомства, это приводит к несогласованности, а иногда и к трагедиям. Например, несколько лет назад в штате Колорадо охранный приказ был выдан только жене. Полицейские проигнорировали предупреждения женщины, что муж может быть опасен для малышей, и потребовали выдать ему детей, — ведь по постановлению суда был его родительский день. Со словами “Ты хотела начать новую жизнь? Начинай ее без нас!” агрессивный папаша убил их прямо в участке, а затем застрелился сам. Теперь дело несчастной матери против местной полиции рассматривается в Верховном суде США.
СПРАВКА "МК"
Каждый день из-за насилия в семье в США умирает 4 ребенка, 80% из них младше 4 лет, а 44% не доживают и до года.
Общественное мнение по поводу домашнего насилия в отношении детей сильно изменилось после трагедии с 7-летней Никс-Мэри Браун. Девочка часто ходила в синяках, весила, словно 4-летний ребенок, нередко пропускала занятия в школе и боялась оставаться наедине с кем-либо из взрослых. Но никто из учителей и соседей не придавал этому значения, пока однажды отчим не забил девочку до смерти. Кстати, матери Мэри тоже дали внушительный срок — 20 лет. Судья посчитал, что женщина обязана была преодолеть свой страх перед мужем-садистом и бороться с ним, а не закрывать глаза на его издевательства над ребенком.
— Во многих штатах теперь учителя, полицейские и медики несут юридическую ответственность (вплоть до уголовной) за то, что не сообщили о случаях домашнего насилия, особенно если дело касается детей, — говорит судебная медсестра Дебора Шиавон. — И есть даже некоторый перекос: иногда родителям непоседливых детей приходится объяснять полицейским, откуда у ребенка тот или иной синяк.
К сожалению, в России часто бывает с точностью до наоборот. Соседи и учителя покрывают мать-алкоголичку или папашу-психопата, просто не желая портить себе нервы. А узнав, например, о родителях-изуверах, которые за съеденную колбасу из холодильника забили 3-летнего ребенка до смерти, со спокойной совестью говорят, что неблагополучие “в нехорошей квартире” замечали давно. При этом им и в голову не приходит, что часть ответственности за произошедшее лежит и на них, — вмешайся они в ситуацию, может быть, судьба этих детей сложилась бы иначе.
