Но прошел день, другой — ребенка кормить не приносили. На третьи сутки в палату к маме вошел взволнованный врач.
— Девочка в тяжелом состоянии, — ошеломил с порога. — Нужна срочная реанимация, иначе смерть в течение суток.
Катю экстренно перевезли в Морозовскую больницу. Там ее долго лечили львиными дозами антибиотиков — оказалось, что, делая искусственную вентиляцию легких, в роддоме девочке порвали трахею, начался сепсис…
Похоже, всю будущую Катину жизнь изломала череда врачебных ошибок. Но достоверно это неизвестно, поскольку ходить по судам у ее мамы не было никакой возможности. Вместе с дочкой она кочевала из больницы в больницу. Едва малышку выписали из реанимации, как началась двусторонняя пневмония — в палате забыли закрыть на ночь окно… Снова антибиотики, уже новые — прежние не помогали. Противогрибковое лечение, необходимое при этом, никто не назначил — в результате у Кати начался грибковый менингит, в легких установили дренажи, откачивающие кровь. Грибок быстро распространялся по организму и затронул головной мозг, началось воспаление. Дальше — закупорка мозговых желудочков, гидроцефалия. Голова девочки к году достигла 57 см в объеме. И снова жизнь Кати повисла на волоске — нужно было проводить шунтирование, откачивать внутримозговую жидкость, но никто из врачей не брался делать сложнейшую операцию ребенку, который к году весил чуть более 3 килограммов…
Катю спасли в Российской детской клинической больнице. Провели несколько операций, установили подкожно помпу для откачки жидкости из черепной коробки. Пройдя все круги ада, девочка наконец-то оказалась вне смертельной опасности. Но…
Тяжелейшие заболевания сделали свое дело. Сегодня Кате Герасимовой 8 лет, но она не может ни стоять, ни тем более ходить. Левое полушарие мозга, отвечающее за функции опорно-двигательного аппарата, у нее не функционирует. Умственное развитие — на уровне 2-летнего ребенка. Девочку периодически мучают сильные боли, у нее случаются приступы, во время которых она начинает задыхаться — их могут вызвать и перемены погоды, и обычное волнение. В таких случаях Катю надо хватать в охапку и мчаться в реанимацию ближайшей больницы, где ее уже хорошо знают.
— Больно! — кричит Катя, когда мой фотоаппарат мигает вспышкой. Это слово она произносит чаще других. Боль неотступно сопровождает девочку всю ее недолгую жизнь.
Каждый день — как на вулкане
А теперь — о родителях Кати Герасимовой. Как описать жизнь ее мамы Олеси, симпатичной хрупкой женщины, ежедневно, из года в год, совершающей подвиг? Впрочем, сама Олеся это слово не любит. Говорит, что подвиг — это то, что человек может делать, а может не делать. У нее же выбора нет.
— Какая мать не хочет спасти своего ребенка? — пожимает она плечами. — Катина жизнь полностью зависит от меня. Мне выбирать не приходится.
Каждый день массажи, лекарства. Каждый день обучение — простейшим словам, движениям, понятиям.
— Раньше Катя была лежачая, а теперь может стоять, если ее под мышки поддерживать! — радуется Олеся. — Еще недавно она совсем не говорила, когда капризничала, я не понимала, чего она хочет. Теперь произносит слова: “дай сока”, “гулять”, “купаться”. Но вот ложку или чашку сама держать не может, приходится ее кормить…
Каждый день — как на вулкане. В любой момент может начаться очередной приступ. Дома стоит аппарат “горный воздух” — только благодаря ему Катины измученные легкие могут дышать в сырой тесной комнате.
Дело в том, что Олеся живет в крошечной однушке-хрущевке с Катей и своей дочкой от первого брака, 18-летней Наташей. Диванчик, на котором спит Наташа, еле втиснут в маленькую кухню. Инвалидная коляска в этой квартире не проходит ни в одни двери — хрупкой Олесе приходится таскать дочь в туалет, в ванную на себе. Но не спешите обвинять в бездействии наше равнодушное государство. В данном случае оно проявило милосердие и в конце прошлого года выделило Кате Герасимовой квартиру в Некрасовке — просторную, с широкими коридорами, с балконом и лоджией, с грузовым лифтом. Квартиру как нельзя лучше приспособленную для ребенка-инвалида.
Вот только жить в новом доме для девочки оказалось проблематично. Потому что ее туда не захотел пустить… родной отец.
“Надо сдать ее в детдом”
Катин отец, Андрей Герасимов, бросил семью примерно через год после рождения дочери, когда стало окончательно ясно, что она останется тяжелым инвалидом. В один из своих нечастых визитов в больницу, где лежала Олеся с Катей, заявил:
— Зачем нам этот конструктор? Надо сдать ее в детдом.
На возражения жены закатил скандал, не стесняясь окружающих:
— Выбирай: или я, или конструктор!
Выписавшись из больницы, Олеся вместе с Катей и старшей Наташей отправилась жить в квартиру своего отца — ту самую, где они живут по сей день. За все эти восемь лет Андрей Герасимов семье не помог ни разу — ни копейкой, ни делом. Но сказать, что он забыл про жену и дочь, было бы неверно — в том-то и беда, что не забыл.
Когда Катя родилась, папа Герасимов прописал ее в своей квартире, где жил с матерью и где раньше с ними жила и Олеся. А после того, как дочь получила инвалидность, встал на льготную очередь на получение жилья.
Конечно, после произошедшего разрыва Олеся хотела прописать Катю к себе, в отцовскую квартиру, где была прописана сама — тогда внеочередниками признали бы ее с дочерьми. Но, когда она пришла в паспортный стол, ей сказали: только с согласия отца ребенка! Герасимов же своего согласия не давал. Он что, дурак — отказываться от столь выгодного жильца, который к тому же никогда у него не жил! Он уговорил жену:
— Разводиться пока не будем, Катя остается прописанной у меня, а когда дадут квартиру, расторгнем брак и разделим жилье.
Наверное, Олесе не стоило соглашаться. Наверное, надо было оформлять развод, лишать так называемого отца родительских прав, бороться за благополучие своей семьи. Но, поверьте, когда у тебя на руках такой ребенок, как Катя, взвалить на себя еще и долгие, муторные, затратные судебные разбирательства невероятно трудно. Ей ничего не оставалось, как принять условия мужа.
А 5 лет назад Герасимов прописал к себе свою дочь от первого брака, 18-летнюю Надю. В свое время Надина мать-алкоголичка продала их московскую квартиру, вырученные деньги пропила. Надю отправили в детдом. А по выходе оттуда она вернулась к отцу…
Когда в конце 2008 года распоряжением префекта Восточного округа Москвы Герасимовым была выделена квартира в Некрасовке “с использованием права первоочередного предоставления Герасимовой Екатерине Андреевне, инвалиду 1-й группы”, в ней оказались прописаны Катя, Андрей Герасимов и Надя.
Замечательная квартира
Когда Герасимов увидел новую, такую замечательную квартиру, делить ее с дочкой-инвалидом ему очень не захотелось. А может, он и с самого начала не собирался этого делать… Это уже не важно. Важно то, что отдавать ключи от нее Олесе он наотрез отказался.
— Они с Надей въехали туда, — говорит Олеся, — а мы с ребенком остались при своих интересах. По слухам, мать Герасимова, за которой осталась их старая квартира, тоже живет в Некрасовке, а ту квартиру они сдают. Бабушка и раньше не раз пользовалась Катиными документами: пыталась получить через соцобеспечение стиральную машину, холодильник. Даже по вагонам метро ходила, побиралась “на содержание больной внучки”. Герасимов же нигде не работает. А теперь для них все так хорошо устроилось! Я звонила Наде, пробовала хоть с ней поговорить по-хорошему. Просила: “Надя, дай ключи!”. Она чуть не плачет: “Мне папа запретил!”.
К слову, сейчас у Герасимова появилась новая жена (иногородняя, так что жилье ей тоже как нельзя кстати), у жены — ребенок… Надя вышла замуж и намерена прописать в квартиру в Некрасовке своего мужа. Если вся эта гвардия окажется прописанной там, во что превратится Катина доля?
Так что судебных разбирательств Олесе не удалось избежать. Она подала иск в суд о вселении ребенка. Когда судья на предварительных слушаниях спросил Герасимова, почему он препятствует вселению Кати, тот туманно ответил: “Не считаю нужным, у меня на то есть веские основания. Какие? Позже скажу…”
Олеся бросилась в органы опеки, умоляла прийти в суд поддержать дочь-инвалида — те отказались.
Судебного разбирательства пришлось ждать долго. В душном коридоре, где толпились истцы и ответчики, Герасимов в течение нескольких часов прилюдно проклинал бывшую жену за “подлость и коварство”. А когда начался суд, после малоприятных вопросов судьи — растерялся. Видимо, так и не сумел придумать оснований, по которым не пускал в квартиру больную дочь. Ему ничего не оставалось, как согласиться: “Пусть живет в Некрасовке, а ее мать за ней ухаживает”. Но тут же спохватился: “Только чтоб никого больше там не было! Если узнаю, что там мужик появляется, вышвырну всех”.
О каком мужике вел речь “заботливый папаша” — станет понятно чуть позже…
Судья постановил вселить Катю и обязать остальных жильцов не чинить ей препятствия в проживании, а также передать Олесе ключи от квартиры.
Но Катина мама понимает, что в Некрасовке спокойной жизни ей с дочерью не видать. Поведение других жильцов “нехорошей квартиры” совершенно непредсказуемо…
“У Олеси сейчас один выход: приватизировать жилье в Некрасовке и купить Кате отдельную квартиру, продав ее долю, — объясняет адвокат Марина Родман. — Хотя все это потребует немалых сил и средств. Фактически улучшение городом в конце 2008 г. жилищных условий ребенка-инвалида очень мало что этому ребенку дало.
Практика показывает, что, обеспечивая детей-инвалидов жилыми помещениями с учетом их льгот, государство, увы, не контролирует, как используется предоставленное по особым спискам жилье, кто там фактически проживает, есть ли место для лиц, которые осуществляют реальный уход за ребенком.
Олесе также необходимо предъявить иск к Герасимову о взыскании алиментов и серьезно подумать о том, нужен ли ее тяжелобольной дочери отец, который не только не помогает, но и ухудшает Катину и без того несладкую жизнь”.
Настоящее чудо
Когда я ехала домой к Олесе и Кате, то собиралась написать заметку о небывалой подлости. Мне и в голову не могло прийти, что в итоге получится повесть о настоящем человеке. Или о настоящем чуде. Или о настоящей любви — такой, какой в жизни не бывает. А тут вот взяла да и случилась.
…Мы разговаривали с Олесей, вернее, пытались разговаривать, потому что Катя все время капризничала, кричала, плакала, когда в квартиру зашел молодой человек. Высокий, симпатичный, улыбчивый.
— Вася! — увидев его, Катя подалась вперед, и лицо ее озарилось таким счастьем, какого я никак не ожидала от этой измученной болезнями девочки.
— Вася, — обратилась к нему и Олеся, — пойдите погуляйте!
Вася начал что-то негромко говорить девочке, покормил ее с ложки, одел, вынес на лестничную клетку и усадил в прогулочную коляску. Видели бы вы, как она сразу притихла, заулыбалась!
— Кто это? — спросила я Олесю, когда за ними захлопнулась дверь.
— Мой гражданский муж, — просто ответила она. — Мы уже семь лет вместе. Если бы не Вася, я, наверное, не выдержала бы всего этого.
Семь лет?! Врачи в Российской детской клинической больнице мне рассказывали, что подавляющее большинство отцов оставляют семьи с тяжелобольными детьми. И их даже не стоит осуждать — только беззаветная материнская любовь способна выдержать все тяготы жизни с такими малышами. Для мужчин же это непосильная ноша. А Василий взвалил ее на себя добровольно, просто случайно увидев на улице незнакомую женщину с незнакомым больным ребенком…
Они познакомились благодаря Кате. В магазине, где он помог Олесе сначала вывезти на улицу коляску, потом донести до дома сумки. Потом заходил навестить, помочь с хозяйственными делами — оказалось, что они живут по соседству. А потом остался насовсем…
— Знаете, как его Катя любит? До безумия! — улыбается Олеся. — И он ее тоже. Он очень много с ней занимается, стихи ей читает, и то, что Катя понемногу развивается, — это его заслуга. Она вот петь начала, много песен знает, Вася научил. Мы тут сэкономили, купили ей на день рождения маленький портативный DVD, ставим сказки, ей очень нравится смотреть… Я работаю понемножку с документами, при неполном рабочем дне, конечно. А с ребенком мы с Васей поочередно сидим.
Соседи рассказывают, как терпеливо, ласково, бережно обращается Василий с Катей. Их постоянно видят на прогулке во дворе. Чтобы он сорвался, прикрикнул — никогда. А ведь с этой девочкой ох как непросто.
— Пару лет назад Вася и его мама, Раиса Александровна, взяли Катю и уехали с ней в дом отдыха, — вспоминает Олеся. — Дали мне возможность немного перевести дух, прийти в себя.
Так что у Кати появилась еще и бабушка…
Диван, на котором спит Василий, стоит в той же комнатке, за занавеской. Олеся ложится с Катей — иначе нельзя, можно не уследить и пропустить начало приступа. А на крошечной кухне спит старшая дочка, студентка Наташа. Жуткая теснота — но все друг друга поддерживают, и в этом доме на удивление тепло…
Я не стала спрашивать Василия: почему? Чего больше в его решении — чувства к Олесе? Доброты? Жалости? Но если и вправду, как говорят, Бог есть любовь, то в этот день я соприкоснулась с Богом. Помоги им, Господи...
