Долгое время «розовый талон» на лечение в Москве был для наркозависимых некоей гарантией, что они будут жить. Потому что как было несколько сотен реабилитационных коек на всю страну, так ничего за последние годы не изменилось. И люди ехали в Москву в последней надежде. Они очень хотели жить.
Марию Б. из Рузы внес в МНПЦ на руках социальный работник. Вы бы сказали: «Девушка — не жилец». Сейчас она находится в реабилитационном центре и играет в волейбол.
— Я родилась в полной семье, — рассказывает Маша, — жила с родителями и сестрой, хорошо училась в школе. Но когда мне было двенадцать лет, после тяжелой болезни умерла мама... Меня забрала к себе жить в другой город тетя. Было очень тяжело после смерти мамы, и разлуку с отцом и сестрой я тоже тяжело переживала. Сестра вышла замуж, у нее родилась дочка, начались новые заботы. Про меня забыли... Тетя относилась ко мне хорошо, но тепла от нее я не чувствовала. И я решила переехать обратно к отцу, чтобы быть ближе к своей сестре...
Но на семью словно обрушилось проклятие: друг за другом умерли сестра и ее муж. Их дочку забрали на воспитание родственники. Маша осталась с папой.
— Отец сильно переживал, запил, я старалась взять себя в руки и как могла поддерживала его. В восемнадцать лет я чувствовала себя уверенным, взрослым человеком, была самостоятельной, сама зарабатывала деньги. Потом познакомилась с парнем, влюбилась. В его компании и пили, и курили, были постоянные вечеринки. Там было легче, чем дома. После одной вечеринки, помню, я не пришла ночевать домой, сильно напилась. Вернулась утром, с сильной головной болью, отец со мной не разговаривал, отмалчивался, словно я совсем не интересовала его...
Если бы он с ней хотя бы поговорил... Машины загулы стали регулярными. Отец тоже стал пить чаще.
— Я не видела тогда проблемы, думала, что, пока молодая, надо попробовать всё. Ну и жгла... Отец продолжал пить и умер при неизвестных обстоятельствах. Когда его обнаружили, в квартире был страшный бардак, голова пробита, никто не знает, что произошло. Я осталась совсем одна. «Добрые люди» предложили обменять мою «трешку» на однокомнатную, предложили доплату. Я быстро, не думая, согласилась. Деньги мне были необходимы, так как на тот момент я уже не работала, за коммунальные услуги были большие долги, да и жить надо было на что-то. Но все эти годы я была в невменяемом состоянии, поймите, подряд с самого детства — смерть матери, сестры, ее мужа, отца. Я запила до беспамятства...
Конечно, ее обманули при размене квартиры, денег она не получила. А потом она однажды не смогла встать с кровати: отказали ноги. Ей было 23. Рядом — никого.
— Я перестала выходить на улицу. Соседи заметили это, сообщили в милицию. Наш участковый обратился к социальным работникам. Они отвезли меня из Рузы в московскую наркологию. Врачи долго лечили мои ноги, затем направили на реабилитацию в православный женский реабилитационный центр. Теперь у меня новая семья! Понимаете — я не одна больше! Я спокойна и счастлива...
Так было еще весной. С августа хеппи-энды закончились, хотя люди продолжают ехать в Москву за помощью. Больше-то некуда...
— Помощи иногородним в московских больницах больше нет, — говорит Наташа Волкова, социальный работник Фонда им. Андрея Рылькова. — Изначально процесс занимал несколько часов. Человек прямо с вокзала ехал сначала в наркологическую больницу, там ему подтверждали, что свободная койка для него есть. Потом он ехал в Департамент здравоохранения, стоял в очереди, получал «розовый талон» и с ним возвращался в больницу.
— Многих так удавалось пролечить?
— Раньше в московскую наркологию с «розовыми талонами» шли потоком. Там же идея такая, что регион потом Москве деньги за больного возвращает. Возможно, в этом и была проблема, что какой-то регион что-то не оплатил. Какой-то бюджетный «косяк».
— А лечение в Москве помогало?
— Наркология — это в принципе маленький процент излечения. Но вот пример — Светлана. Она отлежала месяц в МНПЦ, и такая у человека была мотивация, что потом она еще долго ездила туда из Екатеринбурга (!) на амбулаторные группы. А я вот до последнего ждала талона для парня тоже из Екатеринбурга. Там открыли отделение на 25 человек, но у них 25 тысяч наркозависимых. Он бы просто не дождался очереди.
И вот в августе нам начали говорить: «заявление потеряно», еще что-то. Месяц прошел. Потом перестали брать трубки, я звонила по 5 часов 6 дней подряд. Пришла в департамент — там в приемной стоит толпа таких же ничего не понимающих людей. Через полтора месяца в итоге пришел отказ «в связи с нехваткой мест». Но в МНПЦ места были! Когда этот отказ пришел, я позвонила в Екатеринбург, но человек уже вскрыл себе вены...
До последнего времени Москва спасала всех, даже неграждан. В случае если в помощи нуждался гражданин другой страны, «розовый талон» приходил ему по почте по месту регистрации в течение месяца.
...Кате было чуть больше 20. Изо всех родственников у нее была только бабушка в Москве. А сама Катя по паспорту украинка, она только несколько лет назад приехала в Москву после смерти родителей. Так он и жили вдвоем.
Катя была наркозависимой, она долго боролась с болезнью, ходила на амбулаторную программу, но потом ее подставил приятель — подбросил наркотики и сдал милиции как наркоторговку. Бабушка рыдала на суде, просила за единственную внучку, Кате дали условно, но обязали пройти лечение. После суда она пошла на амбулаторную программу, сорвалась, поняла, что не справляется, попросила помощи в госпитализации. МНПЦ был готов взять — места были.
Кате тоже пришел отказ из департамента — мест нет. Через два дня она умерла от передоза. Теперь, когда звонишь ее бабушке, она отвечает: «Не мешайте мне, я с Катей разговариваю». Она сидит и разговаривает с фотографиями внучки.
Эти два случая — не единственные. МНПЦ берет, департамент отказывает по причине нехватки мест для москвичей.
На сайте департамента висит бюрократически сложное объявление: мол, «розовые талоны» отменяются, обращайтесь сразу в выбранное медучреждение. Но, говорят, существует негласное распоряжение — немосквичей не брать. И вот эти документы с отказами — тому подтверждение.
