“Вихрь” между СССР и Польшей

Таков был и наш “майор Вихрь” для немецких солдат.

Долгое время прототипом главного героя фильма “Майор Вихрь” считался Евгений Березняк, который тоже участвовал в освобождении Кракова от захватчиков и сейчас проживает в Киеве. Но уже в новом веке, после снятия грифа “секретно”, открылось имя еще одного героя: в 45-м году Алексею Ботяну удалось предотвратить взрыв целого города. Благодаря его хитроумному плану фашисты “подорвались на собственной мине”. А Юлиан Семенов, видимо, использовал в своей повести собирательный образ разведчика.  

Мы встретились с “майором Вихрем” в здании МИДа, куда его пришли чествовать ветераны и заслуженные дипломаты. Ботян и в 93 года успевал пообщаться со всеми, оправдывая звание “вихря”: “Я каждый день делаю зарядку, поддерживаю себя в боевой форме”, — шутит он.  

— Алексей Николаевич, фильм “Майор Вихрь” можно считать историческим?  

— Я его посмотрел с удовольствием, хотя советовал бы воспринимать произведение Семенова как художественное, основанное на реальных событиях. Детективный сюжет, слишком много перестрелок… А работа разведчика больше напоминает шахматную партию, но кому было бы интересно смотреть, как работает мысль главного героя? Мне же на войне в основном приходилось работать мозгами.  

— Вы, белорус по национальности, оказались призванным в польскую армию. Не мешало ли это отношениям с другими солдатами?  

— Я родился в деревне Чертовичи, на белорусской территории, оккупированной Польшей. Моя фамилия в переводе с польского означает “аист” — пусть это не сбивает вас с толку: я всегда оставался белорусом. Отучился в педагогическом, собирался быть школьным учителем… А призвали меня, естественно, в польскую армию. Было дело в 39-м году, фашисты как раз находились на подступах к Варшаве, и нас всех бросили на защиту города. Когда такая опасность нависла над страной, кто будет решать национальные вопросы? Польские солдаты были мне как братья. Я служил в зенитных войсках, мы должны были сбивать вражеские самолеты, как только те покажутся в поле зрения. Издалека они были малы как голуби. Но я до сих пор могу на охоте целую стаю уток подбить. И тогда три фашистских самолета пали под моим прицелом… Но силы были наши слишком малы: поступил приказ отступать на юг, сдавать Варшаву.  

— Как же вас завербовали в НКВД?  

— Во время отступления мы напоролись на русские войска, я был захвачен в плен как польский офицер. Нас погрузили в теплушки, которые двинулись на восток. Мы с другом решили бежать… Вагоны были битком, с одного конца не видно, что творится на другом. Мы подошли к офицеру, что охранял дверь в теплушку, и соврали: “Эй, начальник, там дерутся!” Он — пробиваться сквозь толпу, а мы открыли дверь и выпрыгнули на полном ходу…  

Я вернулся в родное село, устроился в школу учителем литературы. Но вскоре прямо туда ко мне пришли сотрудники НКВД, которые узнали про сбитые самолеты — нашли мое личное дело. Свой человек, знающий польский язык, да еще с военным опытом, им был на руку. Так в 40-м году меня направили в школу разведки. В Москве накануне войны я познакомился со своей первой девушкой Галиной. Увидел ее на улице и был очарован. Мы стали гулять, ходить на танцы… А когда началась война, она тоже пошла на фронт добровольцем. Наши пути разошлись, а после войны я искал ее, но так и не нашел…  

— Лех Качиньский похоронен как раз в Кракове, в резиденции польских королей Вавель, которая могла быть взорвана вместе с городом в далеком 45-м, если бы не вы… Наверное, после всего, что было сделано для Польши, трагедия под Смоленском стала и вашем личным горем? Слышали ли вы еще в 43-м году о расстреле польских офицеров в Катыни?  

— К катынским событиям отношения не имел и не мог о них ничего слышать во время войны. А за судьбой президентского самолета следил с болью в сердце. Поляки всегда относились ко мне с таким уважением и благодарностью: я несколько раз возвращался в Краков, и меня там очень хорошо принимали, а на мемориале освободителям города в Илже выбито мое имя. И когда транслировали похороны Качиньского, смотрел на те памятные места с горечью и ностальгией.


— После объявления войны я какое-то время обучал солдат взрывному делу, участвовал в обороне Москвы. На войне я прослыл везунчиком: сколько за все эти годы участвовал в перестрелках, а серьезно ранен не был. Только раз пуля чиркнула по скуле, но и шрама от той царапины не осталось.  

— Чем же вы занимались на Западной Украине и в Белоруссии?  

— Я сформировал свой отряд из тридцати человек — в основном это были мои знакомые, в том числе поляки. Я считал, что если на войне с тобой рядом друзья — ты уже наполовину дома. На Украине и в Белоруссии мы партизанили и занимались подрывом немецких составов: минировали железную дорогу. Считалось, что за 25 составов, пущенных под откос, воин должен получить Звезду Героя. Я же сбился со счета, сколько поездов подорвал тогда.  

— На территории Украины тогда зверствовали бандеровцы…  

— Я находил их “следы” повсюду… Однажды мы вошли в деревню, где на всех деревьях качались повешенные — и старики, и дети. Находили трупы детей и женщин в колодцах. Бандеровцы гордились тем, что убивали своих братьев, и оставляли отличительные знаки, чтобы мы не подумали на немецкого захватчика. Но на поверку оказывались трусами и тут же предавали свою идею. Когда мы захватывали этих зверей, перед расстрелом они клялись, что не имеют к движению никакого отношения.  

— Вас приставили к Герою за взрыв немецкой комендатуры в Овруче… Как вы готовили эту операцию?  

— Мы отправились в Житомирскую область, потому что нам стало известно, что туда направлена большая группа немцев — около 100 человек засели в одном комиссариате Овруча. Я спокойно ходил по оккупированному городу и при случае притворялся поляком. Союзники же знали меня как “партизана Алешу”. Мы стали думать, как подобраться к комендатуре, общаться с местным населением. А делать это было опасно: любой мог выдать. В результате вышли на одного дезертира из Красной Армии, который поселился в лесу с красавицей женой. Тот рассказал мне, что истопником в комендатуре работает один поляк, и назвал его адрес. Яков Каплюк принял меня не радушно: не хотел он рисковать собой, когда в семье трое детей, а жена в довесок к тому беременна четвертым. “Уходи, змей, не будем мы тебе помогать!” — говорила многодетная мать. Тут я и приложил все свои дипломатические способности: обещал переправить чету в Москву, в город, где ее дети получат образование, да и от немцев подальше… Каплюки купились: Яков заложил в подвале комендатуры 150 килограммов взрывчатки — и все здание взлетело на воздух вместе с сотней немецких офицеров.  

— Разве жителя оккупированного города не обыскивали при входе в комендатуру?  

— Конечно, Каплюка обыскивали, и я это не раз наблюдал. Поэтому сыграл на психологии: каждый день жена Якова Мария носила ему обед. В комендатуре она появлялась со всем выводком своих детишек и довольно дерзко общалась с охраной. В одной руке ребенок, в другой корзинка… Обыскивать беременную женщину ни у кого рука не поднималась. Так она целый месяц килограммами таскала в подвал взрывчатку, спрятанную под хлебом и огурцами и замотанную в пеленки вместе с малышом.  

И Каплюки, и я были представлены к званию Героев СССР, но долго не могли получить эти награды из-за наших бюрократов. Мне звезду вручил уже Путин только в 2007 году!


— Зачем вас направили под Краков?  

— Когда наши войска уже двигались на запад, мы должны были вести под Краковом партизанскую работу. Еще в 44-м году мы захватили “языка”, который сообщил нам, что в подвалах Ягеллонского замка фашисты устроили настоящий склад взрывчатки. Мы задались целью узнать, как они собираются использовать все это оружие. Уже в 45-м году из засады у дороги подорвали штабную немецкую машину, в которой обнаружили портфель с планом подрыва всего города. Главным образом фашисты хотели отрезать путь для наших солдат, подорвав мосты через реку Дунаец и Рожновскую плотину. А кроме того, и исторический центр города. Я опять занялся поиском союзника, вхожего в Ягеллонский замок.  

— Неужели никого из вашего партизанского отряда так и не выявили при этом?  

— Меня все принимали за поляка… Только однажды ко мне в одном баре подсел парень и предложил свои услуги в качестве помощника. Потом оказалось, что он был подослан, чтобы узнать, где мы базируемся. Я в тот же день по наитию перенес наш лагерь из ветхого сельского сарая в другое место, а вечером его взорвали… Мы чудом избежали смерти.  

— Как вам удалось взорвать замок вместе с фашистами?  

— Я все-таки вышел на поляка, который славился своими экстремистским нравом и был готов взлететь на воздух вместе с замком, хотя мы от него этого не требовали. Я передал ему взрывчатку, замаскированную под солдатский сапог. Надо было несколько раз повернуть каблук, чтобы завести пружину... Отчаянный партизан проник в замок под видом грузчика — в ряду других, кто вносил в него коробки с взрывчаткой. Сложность в том, что надеть тот самый сапог он не мог — устройство могло сработать раньше времени. Так и шел с перекинутыми через шею сапогами. Наш агент “завел” сапог и спрятал его среди ящиков со взрывчаткой… На то, чтобы выйти из замка, у парня оставалось всего несколько минут. После чего историческое здание, в котором было около 400 фашистов, взлетело на воздух у нас на глазах. Освободить город вместе с другими партизанскими отрядами стало гораздо проще. Мы сорвали фашистский флаг, и впопыхах кто-то поднял над городом бело-красный польский вверх красным цветом. Будто славя Красную Армию…  

— После войны вы продолжили служить во внешней разведке?  

— Я работал в органах аж до 85-го года, разведчиком-нелегалом. Объехал полмира, но вся моя жизнь засекречена. Могу сказать только, что после войны меня направили в чехословацкий город Аш под именем Лео Дворжака (я выучил для этого чешский язык). Там я, как мирный гражданин, устроился работать, встретил будущую жену, которую, как и мою первую девушку, звали Галей. Долго просил командование дать разрешение заключить с ней брак, наконец получил добро.  

— А она знала, кто вы на самом деле?  

— Я не мог ей сказать даже настоящего имени… У нас уже росла дочь, когда умер Сталин и мое командование сняли с постов. А новые начальники были в шоке от того, что я женился на чешке. Мне пришлось все рассказать жене в надежде на понимание. Конечно, это был для нее шок, но она поняла, что я был заложником своей профессии. Меня отозвали в Москву, где уволили из органов. Я страшно переживал, ведь в этом была вся моя жизнь… Но и семья значила не меньше. Мне же удалось вывезти Галину в Россию: все-таки мы уже были законные супруги. В Москве мы оба уже поселились под фамилией Ботян.  

— И все-таки вас решили вернуть в НКВД?  

— Только через полтора года меня простили и снова пригласили на службу. Я вернулся в строй и побывал еще во многих странах, где работал под разными именами. Потом помог создавать спецподразделение “Вымпел”, в котором, кстати, учитывался наш военный опыт.  

— Где вы были в 45-м году, когда объявили о нашей Победе?  

— В этот великий день я был в Кракове — нам донесли одним из первых, и мы с друзьями выбежали на улицу, принялись палить в воздух. Народ на улицах обнимался и плакал. А над городом разносилась чудесная мелодия трубы…  

…По легенде, в XIII веке трубач на башне Мариацкого костела предупреждал жителей города о наступлении неприятеля, но его музыка была оборвана вражеской стрелой. С тех пор в Кракове была традиция: музыкант с трубой выходил на башню и играл каждое 1 сентября. И я несколько раз ходил его слушать. Но за долгие века эта традиция впервые прервалась с тех пор, как город был оккупирован немцами. И я был счастлив до слез, когда вновь услышал, как на башне играет трубач.