Один умный человек сказал, что обычно подсудимый считается виновным до тех пор, пока он не докажет свою влиятельность. А вот и нет. То есть — да, но бывают исключения. О таком исключении и пойдет речь.
3 июля 2001 года Евгений Харитонов позвонил в “Скорую помощь” и попросил приехать — если можно, очень быстро. Минут через двадцать “скорая” приехала. Врач увидела следующее: босого мужчину в одних трусах и женщину, истекавшую кровью. Женщина была без сознания. Гулихар Тулигеновну Конькову доставили в больницу с ножевым ранением в область печени. Ей сделали операцию, но через два с половиной часа она умерла. К вечеру Евгений Харитонов был взят под стражу, а на другой день он признался в том, что убил свою сожительницу Конькову.
Дельце простенькое, бытовуха. Харитонов — москвич тридцати шести лет, алкоголик. Зачем зарезал свою сожительницу — сам не знает. С пьяницами такое случается. Но это ведь не освобождает его от уголовной ответственности? Не освобождает. И следователь Солнцевской прокуратуры В.Ю.Деревесников, проведя все необходимые следственные действия, направил дело в суд. Умница. Управился за пять месяцев.
В январе прошлого года мы уже писали о Харитонове. Но тогда он находился в Бутырском следственном изоляторе и речь в публикации шла о том, как у матери Харитонова выманили деньги — якобы за освобождение из-под стражи до суда. В статье “Мама, дай на Бутырку!” мы упомянули о том, что случилось с Евгением во время службы в армии.
Харитонов проходил срочную службу на Тихоокеанском флоте, на корабле “Адмирал Сенявин”. В один прекрасный день его послали красить трюм. Разумеется, без респиратора. Люк захлопнулся, и матрос Харитонов 45 минут находился в закрытом помещении, наполненном ядовитыми парами. В госпитале констатировали клиническую смерть, но сумели выходить. Потом к нему зачастило командование — умоляли не возбуждать уголовное дело. Харитонов — человек спокойный и добродушный, долго сердиться не умеет, поэтому свою смерть командирам простил. А через несколько лет обнаружил, что ему стало трудно ходить. В 1999 году ему дали инвалидность II группы в связи с психоорганическим синдромом, токсической энцефалопатией и гидроцефально-гипертензионным синдромом с явлением атрофии коры и ствола головного мозга. Врачи объяснили Евгению, что все его болезни — результат происшествия на корабле “Адмирал Сенявин”.
Вернувшись с Дальнего Востока, он пришел на киностудию “Мосфильм”, где в качестве декоратора принял участие в создании девяти известных фильмов. А еще он работал художником на Арбате. Там он наконец начал зарабатывать деньги. Ему постоянно заказывали портреты, и среди заказчиков нередко бывали иностранцы. Все было хорошо, но он, наверное, и сам не заметил, как начал пить. Теперь-то врачи говорят, что объяснение этому простое: его начали мучить головные боли. Но факт остается фактом: к тому времени, как художников на Арбате разогнали, к нему привязалась женщина-бомж, Гулихар Конькова.
Харитонов жил в комнате в коммуналке. Вторую комнату его соседи сдавали пятнадцать лет подряд, и жили там вовсе не барышни из Смольного института — в милиции прекрасно знали, что в квартире на Солнцевском проспекте, 5, — притон. С телефона, который Харитонову предоставили как инвалиду, постоянно велись междугородные переговоры. Кто разговаривал и с кем, Евгений понятия не имел, но платила за эти разговоры его мать — иначе телефон могли отключить, а сын — инвалид, выхода не было. Комнату Евгения постоянно обворовывали. Незадолго до убийства из нее вынесли абсолютно всю бытовую технику. Обращения в милицию, естественно, оставались безответными.
Со временем Конькова переехала к Харитонову.
Как только он уходил на работу, она приводила “домой” собутыльников.
Вскоре Харитонов стал возлюбленную выдворять, но она всегда возвращалась, и они мирились. Харитонов, высокий, внушительных размеров и при этом добродушный и незлобивый человек, похожий на медведя из детской сказки, в начале 2001 года сам лег в больницу, попросил его “зашить”, после чего подписал контракт на работу в качестве художника-декоратора на съемках художественного фильма “Копейка”. Блестящие отзывы о его работе, подписанные режиссером И.Дыховичным и художником-постановщиком В.Трапезниковым, находятся в уголовном деле.
2 июля Харитонов получил деньги за работу, пришел домой, и Конькова уговорила его отметить это событие. Он сорвался. Согласно заключению медиков, выпил он много. А 3 июля Конькова была убита.
Дело назначили к слушанию в январе 2002 года. К этому моменту у Харитонова в очередной раз сменился адвокат, Владимир Николаевич Щукин был четвертым. Первый адвокат работал на милицию, второй вообще не работал, а у третьего был грудной ребенок, поэтому три адвоката за все время следствия не заявили ни одного ходатайства. Но деньги взять не забыли.
Щукин много лет заведовал кафедрой криминалистики в военном университете. От военного в нем остались четкость и обязательность, а от криминалиста — хватка бультерьера. Про него говорят, что он женат не на своей жене, а на своей работе. Про жену не знаю, а работа от этого сильно выиграла.
Орудие, место и мотив убийства, а также следы, обнаруженные на месте происшествия, — краеугольные камни постройки, именуемой расследованием преступления. От ответов на вопросы “как?”, “где?” и “почему?” зависит ответ на главный вопрос — “кто?”. Посмотрим, какие ответы добыл следователь Солнцевской прокуратуры В.Ю.Деревесников.
Где была убита Конькова?
На этот вопрос Деревесников, вызванный в суд представителем государственного обвинения, ответил коротко: в квартире. А квартира-то коммунальная...
Защите пришлось потрудиться, прежде чем суд получил внятный ответ на этот вопрос. Ведь сначала Харитонов сказал, что убил Конькову, когда они лежали в комнате на диване. Через два дня следователь неожиданно вернулся к этому вопросу, и во втором протоколе Харитонов меняет показания: нет, он убил Конькову на кухне. В обвинительном заключении фигурируют только вторые показания Харитонова. Почему так? А очень просто: 6 июля Деревесников понял, что показания Харитонова противоречат протоколу осмотра места происшествия, из которого следовало, что в комнате крови мало, а в кухне — много. Выходит, комната никак не могла оказаться местом, где произошло убийство. В зале суда Деревесников в конце концов признал, что “это его недоработка”.
Чем была убита Конькова?
Сначала Деревесников говорил Харитонову о ноже с пластмассовой ручкой. В обвинительном заключении фигурирует нож с деревянной ручкой и клинком, длина которого 10 сантиметров. А по заключению экспертизы, проведенной по ходатайству защиты, раневой канал — длиной 18,5 см.
В суде Деревесников вынужден был признать, что, обнаружив огромную разницу между длиной раневого канала и длиной клинка, он позвонил эксперту. И эксперт сказал: сделать вывод о том, что убийство произведено этим ножом, он не сможет. Что сделал следователь? Он обошелся без экспертизы.
Способ нанесения удара? С ним тоже вышел конфуз.
Выход на место происшествия Деревесников проводил до получения заключения судебно-медицинской экспертизы. Поэтому на фотографиях запечатлен Харитонов, который показывает, как он наносил удары: снизу вверх. А в заключении экспертизы, полученной несколькими днями позже, говорится: удар нанесен сверху вниз. Причем эксперт в заключении указывает: чтобы определить позу Коньковой в момент нанесения удара, необходимо провести следственный эксперимент.
Никаких экспериментов Деревесников проводить не стал, а про способ нанесения удара в обвинительном заключении не обмолвился и словом.
Из материалов уголовного дела следует, что в момент нападения на Коньковой был халат. Студенты, изучающие криминалистику, знают, что изъятие одежды в делах, связанных с убийствами, обязательно. Сравнение повреждения на одежде с раной дает возможность достоверно установить позу человека. Но Деревесников же не студент, и халат он изымать не стал. В зале суда он признал, что с халатом вышла ошибка. И еще: пришлось Деревесникову согласиться с тем, что он напрасно не провел биологическую экспертизу по микрочастицам, которые остаются на лезвии ножа при извлечении клинка из раны после удара. Ну, тоже ошибся.
Теперь несколько слов о следах.
Интересно: там, где они безусловно должны были быть, их не оказалось, а оказались там, где по сюжету быть не должны.
Напомню, кухня и коридор залиты кровью. По логике вещей, убийца Харитонов никак не мог остаться чистеньким как стеклышко, тем более что он был сильно пьян и вряд ли позаботился о том, чтобы помыться, побриться и прикрепить к фраку свежую орхидею. Тем не менее в смывах с рук и под ногтями ничего не обнаружили, как не нашли и отпечатков пальцев на ноже. На фотографиях, предъявленных следствием, хорошо видны многочисленные следы на полу. Длина этих следов — 22—23 сантиметра, что соответствует размеру ноги Коньковой. У Харитонова 45-й размер обуви — таких следов не нашли, хотя, если убил Конькову Харитонов, он не мог попасть из кухни в комнату, не наступив несколько раз в лужи крови. Как пояснил лечащий врач Харитонова в зале суда, тогда ему пришлось бы прыгать на одной ноге, а он и на двух-то передвигается с большим трудом: в связи с болезнью у него нарушена координация движений.
Что же касается мотива — он будто списан из научного труда по этике и психологии семейной жизни: Конькова отказалась делать Харитонову бутерброд. Так написано в показаниях Харитонова через три дня после взятия под стражу. Из-за бутерброда он ее и порешил. Между тем из показаний свидетелей вырисовывается совсем другая картина: во-первых, тяжело больной Харитонов очень нуждался в присутствии женщины, поскольку с трудом справлялся с самыми элементарными житейскими проблемами, и во-вторых, многие подтвердили, что Харитонов собирался зарегистрировать брак с Коньковой.
И есть еще один вопрос: кто находился в квартире в момент убийства?
Человек, подписавший обвинительное заключение, отвечает на него однозначно: Харитонов — больше никого. В деле есть два рапорта оперативных работников: никто ничего не видел. Опрошены только четверо — из огромного многоквартирного дома. И почему-то в деле не нашлось места показаниям людей, которые видели, как из квартиры Харитонова в день и час убийства выскочили несколько человек.
...Лжесвидетели всегда наносят страшной силы удар людям, находящимся в зале суда. Пусть никто не закричит, не заплачет, но предательство парализует. И все знают, что человек лжет. И лжец знает, что все знают. И именно бесстыдство имеет такую неотразимую силу — на него нечем ответить. Поэтому так ошеломляют показания людей, которые говорят правду.
Это может быть смиреннейший из смертных, один из тысячи, такой, как все, ничего не имеющий и потому не продающийся. И несколько слов, произнесенных таким человеком, скажут суду больше, чем десять томов дела.
Соседка Харитонова А.М.Кузьмина рассказала, что сразу после осмотра места происшествия помогала матери обвиняемого убирать следы убийства в квартире. Ее поразило, что, несмотря на то, что там уже были сотрудники милиции, никто не удосужился изъять два шприца, валявшихся на видном месте. Поразило, что на полу множество следов обутых ног. А еще на плите стояла кастрюля с пельменями.
— Я, голубчик, — сказала она судье, — была в семье тринадцатым ребенком, так вот этих пельменей на нашу семью бы хватило.
Из этих самых пельменей А.М.Кузьмина сделала вывод, что в квартире было множество посторонних людей. Но ее это совсем не удивило, потому что она не раз вызывала милицию, чтобы разогнать из этой несчастной квартиры компании, с которыми бражничала Конькова.
На фоне этих пельменей бриллиантом сверкает рапорт оперативных сотрудников, которые в поте лица отрабатывали жилой сектор: в нем упоминается имя гражданки Дякун, которая, как следует из рапорта, заявила, что никаких криков она в тот день не слышала.
Конечно, не слышала. Как выяснили в суде, ее в тот день не было дома.
Но Харитонов признался в убийстве.
Как это понимать?
Из магнитофонной записи допроса Евгения Харитонова в суде 26 марта 2002 года: “Меня забрали из дома в одних трусах, босиком, волокли по асфальту, ноги мне искалечили... Следователь мне говорит: “Рассказывай, как ты ее убил”. Я ему говорю, что не убивал. Он мне говорит: пиши признательные показания... Давай признаемся, может быть, ты просто не помнишь, как сделал это: встал, пошел и убил. Я сказал, что еле хожу, у меня под кроватью горшок стоит, так мне сложно передвигаться. Меня поколотили. В это время он вышел. Потом вернулся и сказал: у тебя вторая группа инвалидности — будет первая, сделаем, или признавайся. И я подписал протокол.
Вопрос адвоката: “Есть протокол, в котором вы признались, что убили ее, лежа на диване, потом появился протокол, что вы убили ее на кухне. Почему появился другой протокол?”
Ответ: “Следователю не понравилось, что не совпадает. В комнате крови нет, а на кухне есть, тогда он сказал: давай напишем, что ты убил ее на кухне...”
Помимо справки из поликлиники о наличии телесных повреждений Харитонова (справка выписана на другой день после дачи признательных показаний) в деле имеется рапорт начальника медицинской части Бутырского изолятора: о наличии на момент поступления множественных ссадин лица, грудной клетки, рук и ног. То есть Харитонов был избит так, что даже в тюрьме посчитали нужным это зафиксировать.
Как было не признаться?
Харитонову сделали предложение, от которого он не смог отказаться.
11марта 2003 года судья Солнцевского районного суда Москвы А.В.Королев оправдал Евгения Харитонова “по предъявленному обвинению в совершении преступления, предусмотренного ст. 105 ч. 1 УК РФ в связи с непричастностью к совершению преступления”.
Судья Анатолий Викторович Королев безукоризненно выполнил все, чего требовал от него закон, для чего сегодня тоже требуется мужество и что практически не встречается в российских судах. Он оправдал невиновного.
Но как вообще могло такое дело выйти из стен прокуратуры?
Ведь достоверно лишь одно: фамилия убитой.
Представьте себе: вы заказали в ресторане борщ, а вам принесли сырую свеклу, грязный кочан капусты и нож. А еще счет в валюте. Вот такое блюдо попало в Солнцевский суд.
И ведь вся эта стряпня — не плод добросовестного заблуждения следователя и не результат ошибки. Все доказательства “вины” Харитонова сфальсифицированы. И то, с каким знанием дела все это выполнено, дает мне право предположить, что следователь Деревесников занимается этим не впервые.
В настоящее время в Мосгорсуде слушается дело по обвинению А.Х., в котором Деревесников также был допрошен в качестве свидетеля. Свидетель Деревесников, допрошенный дважды, дал взаимоисключающие показания — на выбор. Выходит, роль свидетеля дается ему лучше роли оперативника или следователя. Интересно, как бы он справился с ролью обвиняемого?
Адвокат Щукин дрался за Харитонова так, как если бы от исхода этого поединка зависела его собственная жизнь. А может, и зависела — не в физическом смысле, а в том, что называют жизнью души. Он консультировался с врачами, криминалистами, раздобыл бесценные для дела документы — в том числе из архива Тихоокеанского флота и Министерства обороны. Он заявлял бесчисленные ходатайства, настоял на проведении важнейших экспертиз.
Харитонов спасен.
Я не помню, когда последний раз писала такие слова.
Но убийцы Коньковой не найдены. И следователь Деревесников продолжает работать в Солнцевской прокуратуре. Выходит, правильно сказал Черчилль: справедливость — вечная беглянка из лагеря победителей...
Сегодня в Московском городском суде слушается кассационное представление прокурора, который обжаловал приговор Солнцевского суда по делу Евгения Харитонова.
Это разумно.
Если не удалось найти настоящих убийц, не пропадать же добру — пусть сядет хоть кто-нибудь...
