Причина суицида банальна — “предродовая депрессия”. Во всяком случае, такую версию выдвинули работники прокуратуры.
Все это время муж погибшей, на руках которого осталось десять детей, скорбел и безудержно рыдал на телевизионные камеры: “Как же нам выжить?”.
Осиротевшим детям помогали всем миром. Но история оказалась не так проста и банальна, как все думали…
В ноябре 2005 года трагедия семьи Григорьевых не оставила равнодушными жителей Курска. На автобусных остановках, в магазине, на улицах города горожане бурно обсуждали случившееся. Как мать десятерых детей могла решиться на самоубийство?
Трагедия Григорьевых сплотила курян. Семью буквально завалили подарками, деньгами, письмами. Посылки шли из разных городов, стран. Слали кто что и сколько мог. Бабушки — жалкую пенсию. Банкиры — крупные сбережения.
Вот только никто не пытался разобраться, почему же все-таки беременная женщина за несколько часов до родов покончила с собой? Вдовец не желал откровенничать с прессой. Прокуратура не стала возбуждать уголовное дело. Ограничились формальным фактом проверки. Правда, по полной программе досталось работникам местной соцзащиты, которые не уследили за малообеспеченной семьей. Основной удар приняли на себя врачи роддома — не углядели за роженицей.
А тем временем Григорьевы учились жить заново.
Дети без мамы. Муж без жены.
Спустя три с лишним года я встретилась с вдовцом Игорем Григорьевым. Приятный, улыбчивый мужчина. На лице — ни намека на пережитую трагедию.
Видно, правду говорят, что время лечит.
“Внука похоронил рядом с женой”
Первым делом мы отправились с Игорем Петровичем помянуть Марину на небольшое кладбище, что на окраине города. Участок огорожен низкой ржавой оградкой. Черный гранитный камень — здесь несколько лет назад похоронили отца Игоря Петровича. Рядом — скромный крест с портретом Марины. Чуть поодаль крошечная могилка с затертой надписью: Сережа Григорьев.
— Это кто? — удивляюсь я.
— Потом расскажу, — машет рукой Григорьев и сразу приступает к предметному разговору. — Памятник жене решил не ставить, лучше оградку приличную на эти деньги сделаю. Видишь, рядом лежит мой отец. Достойный человек был. Ох, любил он Маринку. А она… — бросает взгляд на фотографию жены. — Что же ты наделала?
Слез уже нет. Выплакал свое Григорьев?
Закуривает сигарету и ударяется в воспоминания о делах давно минувших дней.
— Родители изначально были против нашего брака. Мы тайком встречались. Наша любовная история достойна отдельного повествования. Ведь как все начиналось… Эх, Маринка, Маринка.
Снова укор в адрес погибшей.
И опять — ни слезинки.
— Познакомились, когда Марина заканчивала восьмой класс, ей было 15 лет. Мне стукнуло 17. И как-то мы сразу сошлись. Только ее родители не одобряли выбор дочери. Нас пытались разлучить. Так мы наперекор всем решили быть вместе.
А затем Игоря забрали в армию. Служил парень в Бресте. Марина собрала скромные пожитки и отправилась в Белоруссию. Сняла комнатку рядом с казармами, чтобы быть ближе к любимому. Там же у молодоженов родился первенец Руслан.
— Мы никогда не загадывали, сколько детей будет. Даже не обсуждали эту тему. Как-то само вышло. Признаюсь, о таком огромном потомстве я и не мечтал. Рождались и рождались, еды хватало, ну а чего еще нужно. Не жировали, не шиковали. Я как поручик Ржевский: “Любите детей?” — “Нет, но сам процесс…” — смеется мужчина.
На вопрос, почему Марина не предохранялась, Григорьев не находит ответа.
— Надеялись, что государство нас не оставит, — продолжает. — Мы ведь мечтали о просторной квартире. В начале 90-х могли бы получить, но вмешалась жена! Наслушавшись подруг, решила сама заняться процессом. А если женщина берется за дело, из этого, как правило, ничего не выходит. Короче, прошляпили мы свое жилье…
Кажется, Григорьев и сам понимает, что не то говорит. Уходит от темы.
— Не смотри на меня так! — злится. — Есть вещи, которые я не могу сказать. Грех на нас с Маринкой большой лежит. Эту тайну я унесу с собой в могилу. Даже батюшке на исповеди не признался. Так стыдно. Это наше семейное. Потому, наверное, и нарожали столько детей…
Чужая душа — потемки. Душа Григорьева — непроглядная мгла.
Его рассказ о семейной жизни с Мариной кажется каким-то скомканным — вроде и вспомнить-то ему нечего. А ведь прожили вместе четверть века. Мой вопрос: “Вы были счастливы с женой?” — и вовсе заводит Григорьева в тупик.
— Жили мы очень хорошо, а потом появилось много доброжелателей, ну и стали немножко похуже жить, — так выглядит у мужчины представление о “счастье”. — Соседки Маринке постоянно капали на мозги. Если бы посторонние люди не лезли в нашу жизнь, жива осталась бы моя супруга. Я ведь целыми днями на работе пропадал, поговорить ей было не с кем, вот она и выслушивала сплетни подруг. Они ведь ей завидовали страшно…
Завидовать и впрямь было чему. На районе Игорь Григорьев считался завидным женихом. Про таких говорят — первый парень на деревне. Красавец, непьющий, работящий, душа компании — о таком муже все местные девки мечтали.
Так не доставайся же ты никому!..
А когда в 1994 году Григорьев устроился работать на кондитерскую фабрику охранником, соседки и вовсе чуть не захлебнулись от зависти. Кондитерская фабрика — место хлебное, доходное. На столе у малообеспеченных Григорьевых всегда была свежая выпечка, масло, молоко.
— Девять лет я там отработал. Девять лет соседей жаба душила. Что скрывать, сотрудники “кондитерки” горя не знали — тащили с фабрики, кто что мог. Мне не было нужды покупать масло, сахар, маргарин, яйца, сгущенку, хлеб, кофе. Короче, в магазин бегали только за мясом и колбасой. На деревне ничего не скроешь, прознали соседи о моем доходе. Через забор подглядывали, когда в дом груженная продуктами машина подъезжала. А потом строчили жалобы моему начальству, мол, вор у вас на производстве завелся. Директор “кондитерки” входил в мое положение — как иначе прокормить такой табор — и закрывал глаза на безобразия. Так наши бабы после этого не успокоились — начали Марину накручивать, что изменяю я ей. Я же на фабрике кучу девок охранял. Марина ревновала страшно. Вот тогда-то наши отношения и испортились.
Нет дыма без огня. По словам знакомых Григорьева, он и впрямь ухлестывал за молодыми стройными девицами. Но кому этот грешок мешал растить детей?
А в начале 2000 года земляки Григорьева и вовсе затаили обиду на соседа-везунчика — тогда Игорь отбил у них прибыльный бизнес. Начал мужчина гнать самогон. Сегодня оправдывается: от нужды. И если соседи добавляли в спиртное димедрол, то Игорь заманивал покупателей ароматическими отдушками с “кондитерки”, которые придавали напитку пикантный вкус. Отбоя от клиентов Григорьевы не знали.
— Мы с Маринкой жили как на вулкане. Со всех сторон — враги. Еще теща подлила масла в огонь. Она ведь была против такого количества детей. И в один момент отказалась нам помогать. Супруга сильно переживала разрыв с матерью, она ведь всегда к ней тянулась. Маринка цеплялась за мать, а она от нее, считай, отказалась.
По словам подруги Марины, как-то мать бросила в сердцах: “Еще одного родишь, можешь забыть обо мне”. Речь шла об одиннадцатом ребенке. Тогда Марина обратилась к врачам роддома, чтобы те ее стерилизовали. Доктора не осмелились на операцию: “Вот одиннадцатого родишь, тогда посмотрим”.
— Мы часто ссорились, не скрою, заводили речь и о разводе — но подобное в каждой семье бывает. Особенно тяжело пришлось после рождения пятого. Тогда серьезно думали остановиться. А на следующий день после разговора всех детей отвели в круглосуточный детсад. Вернулся я тогда домой после работы — а во дворе, как на кладбище. Включил телевизор — не могу смотреть. Так же с ума можно сойти! Поговорить не с кем, поругать некого... Конечно, Марина сильно уставала, ей же совсем никто не помогал — ни мать, ни сестра, ни тетки. Я с работы прискакивал — двор-огород и спать. Детьми заниматься было некогда. Весь груз свалился на жену. Может, не выдержала?.. Ну что теперь говорить, — машет рукой. — Пойдем отсюда.
Перед уходом с кладбища Игорь крестится. На могилке Марины оставляет шоколадку.
— Ну до свидания, родная… — целует фотографию. — Да, ты спрашивала про могилку этого ребенка? — неожиданно кивает в сторону креста. — Здесь лежит мой внук. Правильно говорят, в семье не без урода. Незадолго до смерти Марины наш сын Женька привел в дом девку. Супруга благословила их. Позже выяснилось, что девица была проституткой. Выгонять ее было поздно, она уже с пузом ходила. Они вместе собирались с Мариной рожать. Невестка думала скинуть дитя на свекровь. Когда Марина скончалась, девушка каким-то образом убила младенца, когда тот еще в утробе находился… Малыш родился мертвым. Женька попросил похоронить мальчика рядом с мамой. С тех пор сына я не видел. Он ведь как никто к матери тянулся, вот и не захотел после трагедии домой возвращаться…
“Я жить не хочу, и ребенок жить не будет”
Городская больница №6. Корпус родильного отделения около лесного массива. Марину Григорьеву здесь знают все — десятерых детей приняли врачи этой клиники. А одиннадцатого не успели…
— Я должен был принимать роды у этой женщины. И что вышло? Меня 8 месяцев в прокуратуру таскали. Это семейная трагедия, и ничего больше! Не надо искать виновных на стороне! — говорит один из сотрудников больницы.
Мы стоим с Григорьевым около входа в отделение.
— Вон то место, куда она упала. Меня после похорон привезли, я цветы положил и больше сюда ни ногой, — указывает мужчина на притоптанную траву под окнами роддома.
…Последняя беременность Марины протекала тяжело. Три месяца она лежала на сохранении в роддоме. 23 ноября в пять утра начались схватки. По дороге в предродовую палату пациентка попросилась в уборную. Заперла за собой дверь. Через несколько минут врачи услышали — щелкнула оконная щеколда. Доктор выбил дверь. Марина стояла на подоконнике пятого этажа. Спасти мать и неродившуюся девочку врачи не успели.
Говорят, еще пять минут после падения Марина была жива. Она успела сказать: “Я жить не хочу, и ребенок жить не будет”…
Рассказывает Игорь Григорьев:
— В тот день у нас в доме перегорели все чайники. Я собрался к соседу починить. Выхожу за калитку, а там “Волга”. Из машины вышла директор центра соцзащиты Тамара Максакова: “Игорь, постой, теперь не надо спешить, Мариночки больше нет. Суицид”. Я на автомате побрел за детьми в школу. По дороге хлопнул стакан — хмель не почувствовал. Забрал всех ребят. Надя, Сашка, Виталик… Дома я собрал всех на кухне: “Ребят, мамы больше нет, мама умерла”. И тут раздался такой крик, такой рев. Я выскочил на двор. Опрокинул еще стакан. А потом закрутилось. Понаехали мои родственники, друзья. Происходило что-то страшное. Я плохо помню те дни.
Игорь пил три дня. Хоронить жену не пошел. “Пьяный был, — говорит. — Я ведь даже к гробу покойной подойти не смог. Испугался — она упала лицом вниз. На похороны пошли старшие дети, маленькие остались дома”.
— Я не помню ни поминок, ни реакцию детей. Мы не разговаривали вообще. У меня состояние было ужасное. Не знал, как жить, за что браться. Помню, просыпался в три часа ночи и ходил по двору. Вроде что-то приготовить надо, убраться, но не понимал, с чего начинать… Ведь надо было заново жизнь перекраивать. Честно говоря, думал, в психушку попаду. Бессонница мучила, руки тряслись. Через две недели все прошло, успокоился.
За все эти годы Григорьев ни разу не обсудил с детьми случившееся. Они тоже не спрашивали его про маму. Только самая младшая, Алина, которой на момент смерти матери исполнилось 2 года, иногда размышляет: “Боженька забрал маму на небо, потому что ему там некому готовить кушать?”.
А про себя Игорь часто прокручивает последние дни жизни супруги.
— В течение трех месяцев, пока Марина лежала на сохранении, она постоянно приходила домой помыться. В последний раз сняла с себя золотую цепочку и сережки, отдала драгоценности старшенькой, 11-летней Наде, и заплакала: “Теперь ты будешь за детьми присматривать”. Мы не придали этому значения. Тем более что через неделю навестили ее в больнице. И вроде все было нормально, правда, прощаясь с нами, она почему-то опять разрыдалась. Но ничего никому не сказала. Только роженицы, которые лежали с ней в палате, вспоминали, что она целыми днями выла как белуга. Видно, обдумала все заранее. Вот как Маринка без матери всю жизнь провела, а теперь и своим детям приготовила такую участь. А я не могу заменить ребятам маму.
“Сбой психики, поврежденной многочисленными родами”, — именно такую причину самоубийства позже выявили сотрудники прокуратуры.
Дело закрыли.
“У меня хотели отнять детей”
Дом Григорьевых — на окраине Курска, в Железнодорожном районе.
Убогая халупа общей площадью 53 кв. метра. Из всех современных удобств — один водопровод. Сегодня здесь живут 8 детей Григорьевых. Два старших сына выросли и разбежались.
В таких условиях многодетная семья ютится почти 30 лет.
— Возможно, Марина решилась на этот шаг, чтобы добиться для детей лучшей жизни. Ведь льготную очередь на квартиру мы заняли в 2002 году. Числились под номером 4345. Но строительство в Курске почти не ведется. Поэтому надежд на получение квартиры практически не было.
Если и впрямь Марина надеялась таким образом выбить у властей жилье, она не прогадала.
После похорон Григорьев получил приличные “откупные” за смерть жены. Мэр города Виктор Суржиков лично вручал ему ключи от трехкомнатной квартиры в 79,4 кв. метра. А на следующий день приемную главы города завалили угрозами. Так, одна многодетная мать заявила: “Не дадите квартиру моей семье — я, как Григорьева, выброшусь из окна…”
Но в новую квартиру Григорьевы так и не переехали. Обставлять хоромы оказалось нечем. На просьбу благоустроить квартиру председатель городского комитета социального обеспечения Тамара Максакова развела руками: “Ищите спонсоров. И вообще, люди, рожая много детей, не должны строить воздушные замки, полагаясь на государство. Сейчас такое время, когда надо рассчитывать на собственные силы”...
Слова Максаковой попали в прессу. Теперь в комитете новое начальство.
— Новую квартиру сдаю, какие-никакие деньги получаю, — оправдывается Игорь. — А нам здесь удобнее. Привыкли, что ли.
Грех теперь жаловаться Григорьеву. Смерть жены внесла в их жизнь коррективы. После трагедии городские власти обеспечили семью постельным бельем и школьными принадлежностями, перечислили задолженность по детским пособиям (70 руб. в месяц на одного ребенка). Из Москвы многодетному отцу прислали японский микроавтобус.
Но дармовые блага сыпались на семью недолго. С наступлением финансового кризиса исчезли благотворители. И Григорьев принялся за старое. Опять обивает пороги комитета соцзащиты с прошениями. Не забывает выкидывать главный козырь — потерю жены.
— Орден матери-героини Марина так и не получила. В 91-м году эту награду отменили. Но я видел по телевизору, как Путин приглашал в Кремль многодетные семьи и вручал родителям по 50 тысяч рублей за воспитание детей. Почему же нас не позвали? А недавно меня и вовсе кинули на 130 тысяч рублей. Минувшей зимой я узнал, что с момента гибели жены мне положены 3800 рублей ежемесячно как воспитателю. Но оказалось, что мои документы где-то потерялись. А сейчас кризис — и выплачивать долг государству нечем.
Григорьев по-прежнему работает сторожем на одном предприятии. Получает чуть меньше 5 тысяч рублей. Вместе с пенсиями и пособиями на всю семью выходит около 15 тысяч. Раз в квартал получает паек на 8 детей — 2 бутылки масла, 2 пачки макарон, риса и гречки. Раз в неделю — бесплатный батон хлеба. По субботам — булочки и пакет молока.
В этом году Григорьеву выдавали бесплатные путевки на черноморский курорт. Дети не поехали — оплатить проезд оказалось нечем. Болит голова у мужчины и по поводу школы. “Канцтоваров в этом году не будет, — отрезали в соцзащите и тут же дали совет: — Сходи на рынок, объясни ситуацию, может, кто и сжалится”. Хорошо, местные баптисты помогли — пошили костюмы для мальчиков и снабдили их обувью.
— Соцзащита считает меня миллионером, потому что мне люди помогают. Сколько раз “кусали”: мол, зачем мне деньги, если у меня благотворители есть. Домой постоянно приезжают комиссии, проверяют содержимое холодильника — сыты ли мои дети, заглядывают в шифоньер — постирана ли одежда. Ведь неоднократно хотели у меня ребят отнять. Еще когда Марина была жива, нам предлагали устроить их в детдом. А после ее смерти меня вынуждали фиктивно отказаться от детей, сулили большую пенсию. Но неужели я с горя их выкину? Не будет этого! Многие думали, что я сопьюсь. А я три дня попил и остановился, вот соцзащита до сих пор бесится.
“В этой истории осталась недосказанность”
Мы сидим с Игорем на низенькой лавочке во дворе. В доме — все восемь детей. Только крика и смеха не слышно.
— После смерти Марины ребята как-то сразу повзрослели, ведь нам пришлось учиться жить заново, — философствует Григорьев. — У нас в семье всего две девочки, остальные пацаны. На 11-летнюю Надю тогда свалилась огромная нагрузка. Ей пришлось все дела по дому взвалить на свои плечи. Особенно трудно было со стиркой. Машинки у нас нет, приходилось вручную стирать. Из-за домашних забот Надя отстала в учебе. Тогда хотели приставить к нам социального работника, но в городском бюджете не нашлось средств. Сейчас Наде 14. Совсем девчонка, но ей даже с подружками поболтать некогда. Вообще, сейчас нам проще стало. Втянулись в хозяйственный процесс. Надя готовит, Сашка посуду моет, я полы протираю, остальные ребята во дворе разбираются. Помощи нам ждать не от кого. Из родственников — одна теща. Но она практически не приходит к нам. Как-то я отдал ей на день троих ребят, так она к вечеру за голову схватилась: “Это ж сколько им еды нужно?”.
Спрашиваю, не собирается ли мужчина обзаводиться новой семьей.
— Мне писали женщины из разных уголков России. Предлагали приехать ко мне, помочь воспитать детей. Я понимаю, жить людям негде, вот и хотели перекантоваться в нашем доме. Кто-то требовал оформить прописку. Да и местные все меня подбадривают: Игорь, что теряешься, любая баба за тобой пойдет! Да старый я уже по девкам бегать, — улыбается. — Понимаешь, не все в жизни получается, как хочешь. Я ведь не смогу привести домой женщину, пока дети маленькие. Это будет не по-человечески. Подрастут — посмотрим… Лучше потихоньку, помаленьку.
После разговора с Игорем Григорьевым я заехала в комитет соцзащиты Курска. Как выяснилось, никто из сотрудников комитета не верит в официальную причину гибели Марины.
— Григорьевы считались благополучной семьей, — вспоминает работница комитета Ирина Олеговна. — Хотя и малообеспеченной. Непьющие — на учете не стояли. Конечно, мы анализировали поступок Марины. Возможно, устала она — столько детей нарожать тяжело физически и психически. Хотя у меня есть своя точка зрения на этот счет, но она будет неуместна... Мы поддерживаем их материально. С 6 августа Игорь Петрович еженедельно получает продуктовый паек на сумму 300 рублей. Хорошее подспорье. Тяжело, а что делать? Не надо было рожать столько детей…
В разговор вступает другая сотрудница соцзащиты, Ольга Ивановская, которая хорошо знала Марину.
— Однажды мне дали задание найти примерную семью, которая могла бы поздравить город с майскими праздниками на радио, — говорит Ольга Александровна. — Вызвали Григорьевых. Казалось, дружнее их нет. Я много общалась с Мариной. Она не выглядела забитой и замкнутой. Скорее была светлой, веселой, открытой, контактной женщиной, никогда не плакалась. Мне непонятно, зачем они столько детей рожали, и ее матери это непонятно. Конечно, во всей этой истории осталась недосказанность. Я могу предполагать, почему Марина решилась на этот поступок, но говорить не стану…
Родные погибшей Марины Григорьевой уверены, что ее поступок — акция протеста против условий жизни, в которых оказалась большая семья. У подруг погибшей другая версия.
— Все эти годы Марина любила Игоря. И все годы боялась его потерять, — рассказала женщина, близко знавшая погибшую. — Он ведь изменял ей направо и налево, сколько раз пытался уйти. Кстати, и сейчас у него любовниц хоть отбавляй, есть даже постоянная, наша, курянка.
А тогда Марина продолжала рожать, думала, детьми его удержит. Перестала следить за собой, одежду не покупала, в свет не выходила — некогда было, детей одних дома не оставишь. В последнее время что-то у них с Игорем произошло. Марина поняла, что потеряла мужа, вот и решилась на этот шаг. Так что виновных тут искать не нужно… Семейная трагедия. И в первую очередь она коснулась детей. За полгода до смерти Марина плакалась мне: “Для кого же я столько детей рожала, на кого же потратила свою молодость. Бросит он нас… Как я всех воспитаю?”. Эти мысли мучили Марину. У нас в округе все это понимают, только говорить не станут. Боятся Игоря. У него ведь теперь столько покровителей в городе…
Курск — Москва.
