— Татьяна, вы удивляете все больше: вот, скажите, где вы умудрились, например, подружиться с Борисом Гребенщиковым? БГ не производит впечатления спортивного фаната.
— Нас познакомил Шри Чинмой (известный американский проповедник, которого многие люди искусства и спорта считают сегодня своим духовным наставником, гуру). Еще в 2006 году я ездила на его 75-летие и встретилась с женой Бориса, сам он тогда не смог приехать. А потом Гребенщиков приехал к нам в Волгоград с концертом. Мы его встречали, отправились вместе с группой в вегетарианское кафе. Но, честно, тогда я Бориса не очень прочувствовала. Он был замкнут, отстраненный какой-то. Ребята из его группы шутили, смеялись, а он — весь в себе. Вечером мы поехали на Мамаев Курган, там вечерняя подсветка, очень красиво. Поднялись, начали фотографировать и… привлекли внимание милиции. Ну, шумная группа весьма экзотично одетых товарищей, все понятно. Женщины-милиционеры решили нас проверить: “Так, ночь почти, ваши документики”. Гребенщиков растерянно начал шарить по карманам: ой, я вроде забыл. Никто толком ничего не успел сказать, потому что одна из стражей порядка начала другую в бок толкать и какие-то знаки подавать. Бородка специфическая, наверное, ей все-таки знакомой показалась. Заулыбались вдруг обе: “А можно у вас автограф взять?”. На следующий день на концерте я поняла то, о чем интуитивно догадывалась: почему он накануне был закрыт “на все пуговицы”. Всю сэкономленную энергетику Гребенщиков на зал выплеснул. На сцене выкладывался так, что рубашку можно было выкручивать. И это несмотря на то, что по ходу концерта несколько раз переодевался.
— И вы почувствовали в нем родственную душу: спортсмен ведь тоже сначала должен от всего отстраниться, потом выплеснуть, не расплескав на что-то побочное?
— Я почувствовала профессионализм. Поэтому люди и становятся звездами — и в шоу-бизнесе в том числе, — что умеют не только физически или технически быть готовыми к чему-то: придумать песни, костюмы, но и эмоционально это воплотить. Выплеснуть — с душой, с энергией. Вообще на концерте том даже люди заставили задуматься. Разные они очень были. Это же рок-музыка, громко все, на эмоциях. Много было неадекватных реакций, но, если так можно сказать, в хорошем смысле слова. И это здорово: на концертах нельзя смотреть со стороны на происходящее. Либо участвуй, либо не ходи.
— Сказывается ваш максимализм. Первого июля на турнире Moscow Оpen вы вновь открываете сезон и вновь не скрываете цель — олимпийский Лондон. А между тем — перенесли не одну операцию на ногах. В прошлом году оперировали левую, в этом — правую, да еще дважды...
— Психологически сейчас после операций мне было, конечно, проще, я уже знала — как и что будет, как первые дни народ будет пугаться моих костылей.
— Представляю ваше явление в Дипломатическую академию на костылях…
— А куда было деваться? Со мной туда неделю ходил муж, доводил до лекции, сидел в уголке. В метро я ведь тоже не могла перемещаться, а в машине — давить на педаль, нога-то правая. Потом швы сняли, и я уже сама стала ездить. Народ на меня в академии косился, конечно. Хотя костыли я довольно быстро стала оставлять в машине и потихонечку передвигалась: на одной ноге — сапог, на другой — тапочка такая. “Ах, что случилось?” — “Запланированная операция, все нормально”.
— И вы, как всегда, это не афишировали.
— Опять-таки деваться некуда было. К тому же — главная, толчковая, в порядке была, поэтому пришлось тогда терпеть. Так и получилось: после Игр зимний сезон пришлось пропустить, летний только сейчас начинаю. Врач разрешил уже в июне выступать, но у меня лишь на днях закончилась экзаменационная сессия. Делать салат из важных дел нельзя. Я как-то после экзамена приехала, и у меня была техническая тренировка, прыгаю и чувствую — пустая я, не то что куража, вообще эмоций нет. В таких случаях хорошего не жди. Я на вступительном экзамене в прошлом году перенервничала, а на следующий день улетала на соревнования. Причем я знала, что физически готова, и предыдущие старты это подтверждали. А выступила неважно. И я не могла понять: почему? Неужели — старость? Но экзамен — тоже стресс, который выхолащивает.
— Сверхжесткий режим — так вы сами характеризуете сегодняшнюю жизнь. Семья, тренировки, учеба, теперь еще и областная Дума.
— У меня все сложилось, можно сказать, по совокупности. Учеба потянула за собой Думу. Начала учиться — Дипломатическая академия МИД РФ, факультет “Международные отношения”.
— Интерес к политике нужно в себе воспитывать?
— Интерес, конечно, может и не проснуться, если у тебя нет потребности. Потребность возникла, и пришлось поначалу, например, заставить себя смотреть с утра новости, чтобы быть в курсе: какие политические движения, кто что сказал? Ведь все это потихоньку происходит: начинаешь вникать и голову включать. Тебе вот так преподносят, а что за этим стоит? Когда мне предложили первый раз в Думу пойти, после Олимпиады, — я ведь сразу отказалась. Зачем мне еще один темный лес? А три месяца проучилась в академии и поняла, что хоть и туго доходят иной раз какие-то вещи, но голова-то уже не пухнет, как в сентябре. Мне стало интересно. И когда вопрос о Думе был задан повторно в декабре, я поняла, что могу соединить теорию с практикой, фундамент один. Я даже себе помогу, мне будет легче.
— Не знаю, как может быть легче, когда самолет становится электричкой — утром прилет, вечером отлет, но спрошу о другом: не боитесь ответственности?
— Очень боюсь. Тем более про меня всегда говорили: вот, она такая экстремалка, безбашенная. На самом деле моя видимая безбашенность — это сто раз взвешенное решение. И сначала я прикидываю, какие минусы, какие плюсы последуют. Как и что может аукнуться, если не так пойдет? Поэтому я первый раз от Думы-то и отказалась: не потяну, мне надо и учиться, и тренироваться, а “забивать” на что-то — не в моих правилах. Есть внутренний кодекс — если за что-то браться, то серьезно, и доводить до конца. Не надо только пытаться объять необъятное. Вот, работаю в Комитете здравоохранения, молодежной политики, физической культуры и спорта.
— Вы, Татьяна, в бочку с ледяной водой погружались?
— У нас в России это не распространено, бочку я последний раз в Пекине видела. А дома — лед наморозишь заранее и прикладываешь к нужным местам.
— Расслабляет?
— Это считается полезно для сосудов: расширяются, сужаются — гимнастика. Жара, бочка железная, от солнца нагревается, поэтому периодически туда подкидывают лед кусками. Бодряще действует, прямо скажу. Хотя я только ноги туда опускала.
— И сколько можно выдержать в этой воде?
— Честно, не знаю. Довольно быстро начинает сводить ноги, нужно перетерпеть этот момент и только потом вылезать. Но есть экстремалы — полностью погружаются. В основном, конечно, афроамериканцы, у них настолько это развито, что считается абсолютно естественным. Это один из способов хорошего восстановления. Причем дешевый, но с сильным эффектом. В основном ведь все же требуются время и чьи-то усилия. Тот же массаж, например, это ручной труд. Да и не каждый может к массажисту попасть, когда нужно. Спортсменов сто, а массажистов, предположим, всего трое.
— А проблемы восстановления сегодня — одна из ключевых тем выхода из допингового кризиса…
— Знаете, была я на слушаниях по поводу подготовки к Ванкуверу. Печальный осадок остался. На спорт вроде все выделяется, а медалей — буквально горстка планируется. В прошлом году 75 миллиардов рублей было на спортивную науку выделено, а в этом году 112 миллиардов. И хочется спросить только одно: а куда эти деньги пойдут? Это ведь очень много. Абсолютно готова, например, согласиться с Жириновским, который вышел и сказал: мы же в космос летаем, там же сверхнагрузки, но люди ведь потом как-то восстанавливаются? Зачем нам придумывать что-то, тратить деньги, если можно использовать уже наработанное? Это экономия и эффективность. А то ведь получается: мы совершенствуем антидопинговые лаборатории, но альтернативы допингу никакой до сих пор не предложили. В результате мы с ним боремся, боремся, все спортсмены на вечном уже шухере сидят — это нельзя, то нельзя. Травмы есть, здоровье тает, восстановления никакого. И мы совершенно не растем в этом направлении. Не пахали мы еще на этом поле, а земля-то благодатная.
— Говорите, что хотели бы побывать в Южной Америке — объясните, почему?
— Я там не была. Хочется ступить на тропы древних племен индейцев. Этот мир вообще безумно интересен. Представляете, какая там борьба шла за независимость? Не сомневаюсь, что нужно ехать, если возможность такая появится. Только все очень тщательно прежде надо распланировать. Может, кому-то и нравится, конечно, дикарями путешествовать, но, мне кажется, это не тот случай.
— Боитесь за скальп?
— Дело даже не в том, что скальп поберечь стоит, но ты же банально не знаешь местных законов, можно попасть в историю. Да и о безопасности все-таки подумать тоже надо.
“Лошадь белая на траве/Далеко ушла в поле/Дома упряжь вся в серебре/А ей нужно лишь воли”. Говорят, в этих строках песни Гребенщикова из последнего альбома заложен глубочайший смысл о смене эпох, энергетики планеты, климата, людей…
— Каждый все видит и чувствует по-своему. Но главное — что таких авторов слушаешь и задумываешься, а не просто мимо уха пропускаешь… “Лошадь белую” я слушаю, когда настроение соответственное, не просто свободная минута. Вот об этом профессионализме я и говорила — своей философией поделиться так, чтобы ее можно было почувствовать даже не умом или знаниями, а душой, дано совсем не каждому.